— Да, в восемь буду у гостиницы «Бристоль».
— Отлично. Куда-нибудь зайдем и побеседуем.
— Спасибо большое. Приду ровно в восемь. Адье!
«Чего ей надо?» — подумал Макс, повесив трубку.
Странно, но почти каждый раз, когда он уже не сомневался, что проведет вечер в одиночестве, кто-нибудь звонил. Макс слегка побаивался этой Терезы. Но если она колдунья и даже разговаривает с мертвыми, почему же она боится подняться к нему в номер?
«Пожалуй, не стоит с ней связываться. Как бы с этой дамочкой опять в какую-нибудь историю не попасть…»
Макс вернулся в комнату. Бесы играют с ним — интересно, это со всеми так, или они только к нему прицепились? Почему у других получается спокойно жить всю жизнь с одной женой, растить детей, нянчить внуков, а Максу все время подсовывают какие-то соблазны? Неужели это по воле высших сил?
«Вот у нее и спрошу. Если у нее связь с загробным миром, она должна знать…»
Макс закурил, сел на стул и выпустил колечко дыма. На пароходе он встретил одного человека, который говорил, что не верит в Бога. Этот человек не ел ни мяса, ни рыбы, только овощи и фрукты, не надевал пальто и шляпу даже в дождь и холод. Жил он в Монтевидео. Он рассказывал, что каждый день купается в океане и у него никогда не было женщины. Он носил волосы до плеч и длинную, густую бороду. Всю дорогу он убеждал Макса, что нет ни Бога, ни ангелов, ни чертей. Есть только природа. Он ехал в Лондон на конференцию, где собираются такие же, как он. Они даже выпускают газету, и он собирался напечатать там статью. Теперь Макс почему-то о нем вспомнил.
Если есть только природа, почему она выкидывает с Максом такие шутки? И кто тогда создал мир? Кто наполнил водой моря и океаны, кто воздвиг горы? Почему бьется сердце? Как природа может уследить, чтобы одновременно бились миллионы человеческих сердец?
Макс услышал, что в коридоре зазвонил телефон, и какая-то сила (природа тут точно ни при чем) подсказала, что это ему. Но в дверь никто не стучался, Макс уже подумал, что ошибся, и тут как раз постучались.
— Вас! — заявила горничная.
— Кто это?
— Женщина какая-то.
— Я же просил спрашивать имя.
— Сейчас спрошу.
— Ладно, ничего, я подойду.
Макс взял трубку:
— Кто говорит?
— Это Райзл. Макс, у Шмиля удар случился!
— Умер?
— Нет, жив. Его в Варшаву привезли. Он приказал, чтобы прямо ко мне.
— Значит, все наши планы прахом пошли…
— Имей терпение.
— Он говорит?
— Говорит, даже о тебе спрашивал. Его в больницу забрать хотели, но он отказался. Сказал, если помирать, то здесь, у меня. Врач только что ушел. Ну и денек сегодня! Рот скособочило, даже не понять, что он бормочет. Все, Макс, кончился Шмиль.
— У него ведь жена.
— Она в Михалине, на даче. Макс, я хочу, чтобы ты пришел.
— Когда? Сегодня не смогу.
— Чем это ты так занят? Хорошо, тогда завтра. Такого несчастья я не ожидала. Даже по телефону не позвонили. Вдруг стучат, открываю — там четверо с носилками, а на них Шмиль. Раз уж я сегодня со страху не померла, значит, вечно жить буду…
Макс не прочь был бы пойти пообедать на Крохмальную. Кроме этой улочки, для него весь город чужой, но лучше там не показываться, он уже успел там дел натворить. Ославился как жулик и совратитель. Жаль, что не пригласил Терезу пообедать вместе, но уже ничего не поделаешь.
«Одиночество — это мое проклятие, — думал Макс. — Будь у меня хоть тысяча жен, как у царя Соломона, все равно будет одиноко…»
Он шел по Новому Миру, пока не увидел ресторан. Заказал капушняк — щи с капустой и шницель по-венски.
Да, не повезло Шмилю Сметане. А что, если это из-за Макса? Вдруг Бог послал Шмилю апоплексический удар, чтобы Райзл не смогла уехать? Или кто-то ему рассказал, что любовница изменяет, и это его подкосило? А Максу только и остается хлебать трефные щи (наверняка заправленные свиным салом) и размышлять о своей несчастной судьбе.
«Хоть бы паспорт вернула, да поскорей. Черт ее знает, на что она еще способна!»
Райзл нашла ему Башу, она же их и разлучила. Циреле он сам нашел и тут же потерял. Вернулся к тому, с чем сюда приехал — один в чужом городе. Правда, он и в Буэнос-Айресе был один. После смерти Артуро люди отвернулись от Макса, не явно, конечно, но потихоньку, незаметно, будто испугались, что он заразит их несчастной судьбой. Телефон молчал, а когда Макс сам кому-нибудь звонил, оказывалось, что того нет дома. Макс шел в ресторан, где всегда встречал знакомых, но теперь просиживал там часами, а никто из друзей не появлялся. Вокруг него образовалось пустота, из которой он не мог выбраться. Она следовала за ним в Лондон, Париж, Берлин, приехала вместе с ним в Варшаву. Рашков? Да, надо попробовать, может, там…
Утром он купил газету. Достал ее, развернул на столе и сразу заметил, что посетители бросают на него злобные взгляды. Услышал слово «жид». Вот так, для святого человека он гой, а для этих полячишек — еврей. При виде еврейской газеты им тошно становится. «Чтоб они лопнули от злобы, — подумал Макс. — Я не местный, я американец. Ничего они мне не сделают».
Он любил еврейские газеты. В них писали о евреях, об их положении. Корреспонденты костерили антисемитов на чем свет стоит. Подшучивали, правда, осторожно, намеками, над императором и императрицей, Распутиным и Столыпиным. Были тут новости и про колонии в Палестине. Этим летом выпало мало дождей, и колонисты страдали от засухи. Газета призывала им помочь.
«И чем я могу им помочь? Кому переслать деньги? — задумался Макс. — А что, если самому туда поехать и там поселиться? Сейчас она под турками, но все-таки это наша земля… Все там погребены: праотцы Авраам и Иаков, царь Давид… Я же еврей, в конце концов. Грешный еврей — все равно еврей».
Макс разложил газету по всему столу.
Какой сейчас месяц? Девятое ава уже было? Он вспомнил про пост Семнадцатого тамуза, три недели, девять дней[94]. Когда это все в этом году? Надо купить еврейский календарь!
Вдруг он сообразил, что в еврейской газете должна стоять еврейская дата. Заглянул на первую страницу и увидел, что Девятое ава уже прошло. Скоро элул, до Рошешоно меньше полутора месяцев.
Много лет Макс ел трефное — пойди найди в Буэнос-Айресе кошерное мясо! — но сейчас ему стало из-за этого стыдно. Даже если евреев ненавидят, имеет же он право оставаться евреем… Макс все-таки дожевал шницель и заказал десерт.
Он послонялся по улицам, купил в Гжибове еврейский календарь и вернулся в гостиницу.
До восьми еще несколько часов. Как бы их скоротать? У газетчика он видел еврейские книжки и журналы, но здесь, в чужом городе, у Макса не было охоты заниматься чтением.
Он опять развернул газету. На глаза попалось объявление: «Сдается комната со всеми удобствами. Только для молодого человека. Ул. Дзикая, д. 3, кв…» И телефон.
«Позвонить, что ли? — подумал Макс вроде как не всерьез. — Почему их только молодой человек устраивает? Наверно, дочка на выданье…»
А что, может, он там невесту найдет? Макс понимал, как это глупо, но вышел в коридор и набрал номер. «Это от одиночества», — объяснил он себе.
— Алло, — услышал он мужской голос.
«Не стоит!» — подумал Макс. Хотел повесить трубку, но вместо этого сказал:
— У вас сдается комната?
— Да. Десять рублей в месяц.
Голос высокий, дребезжащий. Наверно, старик уже. Выговор провинциальный, не варшавский.
— Хорошая комната?
— Хорошая?! Это не комната, а зала! Два окна на улицу, балкон. Вы для кого хотите, для себя?
— Для кого же еще?
— Простите, а чем вы занимаетесь? — немного помолчав, спросил старик.
— Я приезжий, недавно из Америки.
— Из Америки? И собираетесь в Варшаве остаться?
— Только на несколько недель.
— Мы хотели бы надолго сдать. Предыдущий у нас три года жил, коммивояжер. Часто в разъездах бывал, а потом ему пришлось и вовсе из России уехать. Нам бы такого же квартиранта, да только попробуй найди. Прекрасный человек, как член семьи нам стал. А вы зачем приехали, в гости?
— У меня родня в Рашкове, — ответил Макс, — но несколько недель надо в Варшаве побыть.
— Это нам не подходит. Нам местного надо, а не приезжего.
— Жаль. Ну что ж, всего хорошего.
Макс уже хотел положить трубку, но вдруг до него донесся какой-то шум. Казалось, на том конце провода о чем-то бурно спорят. Затем он услышал женский голос:
— Проше… С вами говорит госпожа Порисовер. Мой муж не знает насчет комнаты. Чего вы хотели? Вы по объявлению?
— Да, по объявлению. Но ваш муж — значит, это ваш муж? — сказал, что ему нужен местный, надолго. А я, так сказать, гость.
— Нам и гость подойдет, — ответила женщина. — Честно скажу, трудно найти такого постояльца, как тот, что у нас жил. Очень приличный молодой человек! Мы совсем не чувствовали, что у нас посторонний в доме. Как будто родственник. Когда в Варшаве бывал, ел с нами за одним столом, дети в нем души не чаяли. Но, как говорится, ничто не вечно. Вдруг получил новую должность, и пришлось ему уехать. А где другого такого возьмешь? Сколько вы в Варшаве пробудете?
— Несколько недель.
— А потом обратно в Америку?
— В Аргентину.
Женщина немного подумала.
— Сейчас, летом, мы все равно никого не найдем. Приезжайте. Комната отличная, лучше даже на Маршалковской не снимете.
— Хорошо. Возьму дрожки и приеду.
— Жду вас.
«Что я делаю? Оно мне надо?» — вопрошал себя Макс. Он знал, зачем ему это: не мог он провести в одиночестве два часа, оставшиеся до восьми вечера.
Дрожки катили по Медовой, по Длугой, по Налевкам. Дом находился на углу Дзикой и Новолипок. Макс вошел в парадную дверь и поднялся по ступеням. Наверно, здесь живут богачи. Лестница сверкает чистотой, на дверях латунные таблички с именами жильцов.
Макс позвонил в дверь, на которой висела табличка с именем «Нусен Порисовер». Открыла женщина в крашеном парике. На вид далеко за сорок, может, и немного за пятьдесят. Очень белая кожа, вокруг блестящих, черных глаз — сеть морщинок, намек на второй подбородок, но видно, что когда-то была очень красива. Внимательно осмотрела Макса с головы до ног.