«Неужели убийства так и совершаются? — удивлялся Макс. — Просто как игра…»
Взял наточенный нож и заплатил старику двадцать грошей. Тот хотел дать сдачу, но Макс только махнул рукой.
Он повернул к Цеплой, прошел мимо казармы Волынского полка. Во дворе муштровали солдат, на лошади гарцевал офицер.
Макс остановился. Накатило чувство, что все это уже было. Наяву или во сне? Все казалось знакомым: точильщик, одноглазая еврейка, у которой он купил нож, офицер или фельдфебель, который разъезжал на лошади, пока другой, ниже званием, капрал или сержант, выкрикивал по-русски команды. Издали солдаты казались одинаковыми, как вырезанные из дерева фигурки. Штыки сверкали на солнце, из-под конских копыт летела пыль.
«Чему их учат? — думал Макс. — Людей убивать… Оказывается, убивать необходимо. Рано или поздно человек становится настолько отвратительным, что его надо прикончить».
Снова вспыхнул гнев: «Если не вернет паспорт, ей конец… Одурачить меня хотела? Не выйдет… Мне жизнь все равно больше не мила…»
Вот и Крохмальная. Двадцать третий дом, ворота. В нагрудном кармане — нож, в кармане брюк — револьвер.
«Пока что можно вернуться домой, — предупредил внутренний голос, — но еще чуть-чуть, и будет поздно».
Но куда он пойдет без паспорта? Нет, он не позволит обвести себя вокруг пальца. Наглость должна быть наказуема, иначе мир переполнится подонками… Если не убить, то что еще он может с ней сделать? На раввинский суд вызвать к святому человеку? Максу даже смешно стало от этой мысли. Наглецов учить надо, а они только силу понимают. Даже до царей и королей по-другому не доходит, задирают друг перед другом нос, пока война не начнется…
Макс поднялся по лестнице и постучал. В квартире тишина. Он толкнул дверь, и она открылась. Макс вошел в коридор, заглянул на кухню. Похоже, в доме никого. Он открыл дверь в спальню и увидел Шмиля Сметану. Тот сидел в кровати, подложив под спину три подушки. Шмиль выглядел вполне здоровым, только рот скривился набок, да под глазами — фиолетовые мешки. В расстегнутом бордовом шлафроке, Шмиль показался Максу очень жирным и обрюзгшим.
С минуту Шмиль из-под густых бровей пристально смотрел на Макса, потом прохрипел:
— Ну, входите.
— Райзл дома?
— За покупками ушла. Прислуги тоже нет. Как вы вошли? Дверь, что ли, не заперта?
— Не заперта.
— Садитесь. Знаете, наверно, что со мной?
— Да, вижу. Очень жаль.
— Ведь здоров был как бык. Вдруг вот тут закололо и в глазах потемнело. Прямо посреди улицы грохнулся, между телегами. Открываю глаза — уже в больнице.
— Бывает. Но сейчас неплохо выглядите.
— До шестидесяти дожил — ни разу к врачу не обращался. Посмотрите на мой рот. Совсем скривило.
— Выровняется.
— Я не захотел в больнице оставаться. Ненавижу больницы! На соседней койке умирающий лежал. Попробуй выздоровей, когда рядом кто-то загибается. Пришли двое друзей, я говорю: «Не хочу лежать в Лодзи. В Варшаве жил — там и помру». Купили носилки, притащили меня на вокзал. Райзл ничего не знала. Открывает дверь, а там я на носилках. На всю улицу завопила.
— Она хоть за вами ухаживает?
— Еще бы, куда она денется? Я же ее из грязи вытащил, в люди вывел. До сих пор бы в канаве сидела, если бы не я… Жена, черт бы ее побрал, куда-то в Михалин укатила, на дачу. Тянешь лямку, пока не свалишься. Если живешь на два дома, экономить не получится. Да и не умею, для меня рубль — так, мелочь. Но это все хорошо, пока здоровья хватает. Если не смогу с начальниками по кабакам сидеть, они ко мне домой не придут…
— Может, я могу чем-то помочь?
— Чем?
— Денег могу одолжить.
— Оно вам надо? Вы же скоро уедете. Если бы собирались в Варшаве остаться, это другой коленкор.
— Я еще не уезжаю. Выздоровеете — отдадите.
— Вот так-так! Друзья подыхать оставили, и вдруг является невесть откуда чужой человек и хочет денег одолжить. А если я окочурюсь? Наша жизнь — копейка, сегодня жив, завтра нет.
— Вы еще поправитесь.
— Ну, может быть. Да есть у нее деньги, скопила кое-что. Только брать у нее неохота. По мне, так лучше давать, чем брать, даже если и «спасибо» не скажут. А чем у бабы на содержании, лучше сразу в гроб.
— Я вам доверяю. Потом вернете.
— Да погодите вы кошелек вытаскивать, не так уж у меня все плохо. Слушайте, тут давеча комиссар приходил, ревировые, всей компанией заявились. Райзл им водки налила, выпили и ушли. Чего им надо? Что вы с ней затеяли? Дельце провернуть решили? Бросьте, глупости это.
— Да, я знаю.
— Сейчас другие времена, не то что раньше. Когда я на Крохмальной поселился, девушек как овец увозили. Испортили девицу — сразу проституткой становилась. Девственность потерять было хуже, чем голову. А теперь одни продаются, а другие царя свергнуть хотят. Все изменилось.
— Я знаю. Да это просто так, фантазии.
— Она не пыталась вас охмурить?
— Охмурить? Нет.
— Странно. Сама говорила, что вы ей нравитесь.
— Неужели она вам изменить может? — спросил Макс.
Шмиль немного помолчал. Рот еще больше съехал в сторону.
— Поди знай, чего ждать от этой прости господи. Может, так, дразнилась, а может, и нет. Моя мать была праведная еврейская женщина. Фоньки отца на пять лет забрили, и она была ему верна от первого до последнего дня. Платья шила, а ему в полк деньги посылала. А теперь что? Одно отребье кругом. На Йом Кипур в синагогу бегут, а на другой день опять во все тяжкие. Ну, мне уже всяко недолго осталось. Может, на том свете правду узнаю…
— А есть ли что-нибудь на том свете?
— Что-то должно быть…
Шмиль закрыл глаза, и вдруг Макс услышал храп. Шмиль заснул. Макс поднялся и тихо вышел из комнаты. А что, если посмотреть?.. Он прокрался в гостиную и сразу увидел на комоде свой паспорт. От удивления Макс застыл на месте. Взял паспорт в руки, полистал и положил в карман пиджака. «Чудо! Чудо!» — кричало что-то у Макса внутри. Ему не суждено стать убийцей! Теперь ясно, что все разговоры о липаче и копиях были ложью. Она просто хотела взять его паспорт в залог. Только почему его на самом видном месте оставила? От волнения у Макса дрожали руки. На небесах не хотят его гибели. Ангел-хранитель присматривает за ним, хотя он этого недостоин… Макс понимал: Шмиль очень удивится, если проснется и увидит, что его нет в комнате. Но он сам отказался от денег, значит, Максу тут делать нечего. Пора уходить, надо свежего воздуха глотнуть. У ворот Макс внезапно увидел Райзл Затычку. Она шла ему навстречу с корзиной в руках. В корзине продукты: курица, кочан капусты, картошка и помидоры. Заметив Макса, Райзл вздрогнула и остановилась:
— Ты был наверху?
— Да, Шмиля проведать заходил.
— Как он там? А что ж ты не позвонил, что придешь?
— Звонил, но никто трубку не брал. Один раз кто-то подошел, сказал, сейчас тебя позовет, заставил меня ждать напрасно.
— Кто подошел, что ты болтаешь? У меня никого не было.
— Вчера, не сегодня.
— И вчера никого не было. А, нет, Менаше был, фельдшер.
— Что с моим паспортом? Я же говорил, он мне нужен, — строго сказал Макс.
— Погоди, я хоть корзину поставлю. Три пуда, наверно, весит. Я твой паспорт липачу отнесла, но он шибко занят, все откладывает да откладывает. Надо бы к нему сходить, но Шмиля же ни на минуту не оставить. А что это тебе так срочно паспорт понадобился? Уехать, что ли, решил?
— А хоть бы и так!
— А меня тут бросить? — Райзл перешла в наступление.
— Подумаешь! Как будто ты невинной девушкой была, а я тебя обесчестил.
Райзл посмотрела на него одновременно с мольбой и с наглой усмешкой.
— Значит, я тебе больше не нужна?
— Сначала паспорт отдай, тогда поговорим.
— Я же сказала, он у липача.
— Где он живет? Я сам с ним разберусь.
— Он с тобой и разговаривать не станет.
— Если ты влипла, я не обязан тут прохлаждаться, пока ты не выпутаешься!
— Макс, да что на тебя нашло? — с удивлением спросила Райзл.
— А то, что ты сука, свинья, гадина. Прикончить тебя — святое дело. Застрелить — и то много чести. Раздавить, как клопа!
— Макс, ты с ума сошел?
— Шлюха, сволочь поганая!
И, не сдержавшись, он отвесил ей затрещину так, что Райзл чуть кувырком не полетела.
— Макс, ты что?!
— Вот мой паспорт!
Он вытащил книжицу из внутреннего кармана и поднес Райзл прямо к лицу, как зеркальце. В ее глазах мелькнули и насмешка, и гнев.
— По ящикам у меня шарил?
— Он на комоде лежал. Вранье вся твоя история с липачом! Кровососка, пиявка! Конец тебе! Слышишь? Я тебе шею сверну!
Он замахнулся на нее кулаком.
— Макс, не делай глупостей! — сказала Райзл с тихой угрозой. — Если ты еще раз на меня руку поднимешь, вся улица сбежится. Здесь есть кому за меня заступиться, не сомневайся.
— Кто за тебя заступаться будет, альфонсы твои?
— Неважно. Но они тебе все кости переломают.
— Чтоб ты сдохла! — И Макс плюнул ей прямо в лицо.
Райзл утерлась рукавом.
— Макселе, как тебе не стыдно?
— Еще стыдить меня будешь? Зачем паспорт взяла? В залог?
— Я собиралась его липачу отнести, а тут это несчастье со Шмилем. Макселе, что ж мы у ворот стоим? Сейчас толпа соберется. Давай поднимемся и поговорим как люди.
— Ты, что ли, человек? Ты хуже червя, даже раздавить противно.
— Какая есть. Я из себя ребецн и не строила, это ты к раввинам шастаешь, а не я. Когда ты пришел, я от тебя ничего не скрыла, а если ты решил порядочным стать, так это не моя вина. Я-то думала, как мы договорились, так и сделаем. Шмиль и тогда уже был не очень, а теперь и вовсе скис. Я у себя его долго держать не собираюсь. Если не вернется к жене, в Чисте его отправлю, в больницу. У меня тут не богадельня. Короче, все ясно. Подождешь пару дней — я твоя, можешь делать со мной что хочешь. Твой паспорт мне не нужен, я и без него могу хоть тысячу сделать. Ты той ночью душой своего сына поклялся, что меня любишь.