– Знаете, пойду-ка я к Томми прямо сейчас, – отдышавшись наконец, проговорила она. – Хочу сразу со всем этим покончить.
– Ты уверена? – спросила Ианта. – Если хочешь, можем ещё порепетировать.
– Нет, я уж лучше без репетиций.
– Тогда удачи тебе! Всё будет как надо.
– Розалинда, я с тобой, – сказала Бетти. – Томми – мой друг.
Пожалуй, говорить с Томми о Трилби, да ещё в присутствии Бетти, которая будет встревать с вопросами, Розалинда была сейчас не готова.
– В другой раз, Беттик-светик.
– Почему?
– Бетти, малыш, давай ты пока побудешь со мной и с Беном, хорошо? – предложила Ианта. – А Розалинда пусть сходит к Томми одна.
– Почему?
– Видишь ли, иногда старшим сёстрам хочется с кем-то поговорить, так чтобы им никто не мешал, даже младшие.
У Бетти, естественно, тут же возникли новые вопросы, и Ианта героически взялась на них отвечать, что дало Розалинде возможность ускользнуть незамеченной. Перейдя на ту сторону улицы, она обошла дом Гейгеров кругом и постучала в дверь кухни – она делала так всегда, тысячу раз. Только сейчас дверь ей открыл не Томми Гейгер и вообще не Гейгер, а Брендан – товарищ Томми по футбольной команде. Футболистов Розалинде на сегодня уже хватило, поэтому она решила проигнорировать Брендана и сразу же приступить к делу, то есть к разговору с Томми. Но всё оказалось хуже, чем она ожидала. Кухня была битком набита футболистами. Саймон, Джош, Калим, Хон, Байрон, Джек – все они что-то ели, и на всех горизонтальных поверхностях перед ними стояли и лежали молочные пакеты, куски холодной пиццы, сыры и сырочки, яблоки и огрызки, банки и баночки, булки, батоны и буханки.
– Эй, Рози, хочешь бутерброд? – Томми, стоявший в дальнем конце кухни, приветственно помахал куском батона с арахисовым маслом.
– Нет, спасибо. Вообще-то я хотела с тобой поговорить…
– Ага, давай. – Прикончив бутерброд, он принялся за следующий.
– Только без них.
Брендан было осклабился, но Розалинда обернулась к нему с таким царственным презрением, что он немедленно сник, будто усох. Остальным футболистам усыхать не захотелось, поэтому они расступились, и Томми вместе с Розалиндой и бутербродом вышел в прихожую.
– Томми, привет, я…
Что «я»? Розалинда запоздало поняла, что надо было всё-таки репетировать. Пока слова не находились, она оглядела Томми с головы до ног и обратно, как старый друг оглядывает друга, с которым давно не виделся.
– А ты вытянулся. Сантиметров на пять, да?
– Ага.
– Тебе бы ещё немного поправиться.
– Ага. – Он затолкал в себя последний кусок бутерброда. – Может, всё-таки хочешь чего-нибудь? Постой здесь, я сбегаю принесу…
– Нет, спасибо. Я ничего не хочу.
– Тогда зачем пришла? – задал Томми вполне резонный вопрос.
Розалинде вдруг ужасно захотелось попросить его, чтобы он надел на голову колпак от какой-нибудь лампы. Но она всё же взяла себя в руки и начала:
– Я просто…
Тут на втором этаже зазвонил телефон.
– Мам, не снимай трубку! – крикнул Томми наверх.
Но миссис Гейгер, наверно, его не услышала: она уже спускалась по лестнице с телефоном в руке.
– А, Рози, – улыбнулась она. – Как приятно всегда тебя видеть! Ты как будто ещё больше похорошела – румянец во всю щёку.
– Мам, опять? – спросил Томми, указывая глазами на телефон.
– Да, милый, опять она. Трилби. – Вручив сыну телефон и помахав на прощание Розалинде, миссис Гейгер отправилась обратно на второй этаж.
Пока Томми говорил по телефону, Розалинда стояла, разглядывая трещинки на потолке, и терпеливо старалась не слушать. Хотя слушать, в общем-то, было нечего: говорила одна Трилби, Томми только несколько раз промычал в ответ что-то невразумительное. Нажав на отбой, он смущенно обернулся к Розалинде.
Вот теперь она знала, с чего начать разговор.
– Значит, Трилби. И часто она звонит?
– Ну, звонит.
– Представляю, как тебе это уже надоело.
– Да нет, – ответил Томми, и его лицо, как Розалинда потом объясняла Анне, вдруг стало похоже на каменный лик какого-то из президентов с горы Рашмор[26].
Но это она объясняла потом, а в тот момент ей хотелось только одного – поскорее закончить неприятный разговор, поэтому она не обратила внимания ни на ответ Томми, ни на каменное выражение его лица и продолжала гнуть свою линию.
– Надоело, не спорь! От неё же не спрячешься: мало того, что на тренировки является, так ещё и домой названивает, юбилеи какие-то устраивает, et cetera, et cetera! Как такое можно терпеть – не понимаю!
– Этсете… чего?
– Et cetera. Это латынь. Значит «и так далее».
– Ага. – Он скрестил руки на груди и стал похож на всех четырёх каменных президентов сразу. – А ты что, ревнуешь?
– Ревную? Тебя? К Трилби? – изумилась Розалинда его непроходимой тупости. – Ньет! Ньет, ньет, ньет, ньет!!!
– Тогда какое тебе дело?
– Никакого. Ты прав, абсолютно никакого. Это твои проблемы, они меня совершенно не волнуют. Я так и сказала Нику, а он…
– Ах, Нику. Так вы с Ником обсуждали мои дела? Мой весь из себя идеальный брат… и вся из себя идеальная Розалинда… решали за меня, как мне жить? Вот уж это я точно терпеть не собираюсь! – Томми сорвался с места, шумно топая описал круг по прихожей и снова остановился перед Розалиндой с явным намерением испепелить её взглядом.
В тех редких случаях, когда Розалинду доводили до крайности – а именно это, как считала сама Розалинда, с ней только что произошло, – она тоже могла испепелить кого угодно. Поэтому она немедленно обратила испепеляющий взгляд на Томми, два испепеляющих взгляда скрестились – и это было жуткое, убийственное зрелище. А поскольку ни один из скрестивших взгляды противников сдаваться не собирался, они бы стояли и стояли так сто часов подряд – если бы из кухни не высунулся жующий Саймон.
– Слушай, Гейгер, у тебя там арахисовое масло кончается, – сказал он, но вдруг умолк и втянул голову в плечи: сразу два убийственных испепеляющих взгляда обратились на него. – Ладно, я пошёл.
Когда Саймон убрался обратно на кухню, Розалинда почувствовала, что у неё не осталось силы во взгляде. И слов тоже не осталось. Какая же она была дура! Дура, что начала этот разговор, дура, что дала слово Нику, – кругом дура.
– Извини, Томми, – сказала она.
– Да пожалуйста.
– Я пойду.
– Ага, давай, – сказал он. – Иди.
И силы во взгляде у него ещё было предостаточно.
Понимая, что ни за что не сможет пройти ещё раз через кухню с футболистами, Розалинда развернулась и вышла из прихожей прямо на улицу. И хотя она совсем не собиралась хлопать дверью, она всё-таки хлопнула дверью.
Глава четырнадцатаяГорячие бутерброды с сыром
Джейн считала, что без трагических дней в жизни вполне можно обойтись. Она, например, никогда не устраивала трагические дни Сабрине Старр. И Радуге тоже – ну, не считая того дня, когда жрец чуть не вырезал ей сердце. Но ведь он его не вырезал! И, кстати, вторая половина того же дня прошла у Радуги просто замечательно: все считали её героиней, и даже Койот в конце концов сообразил, что он, оказывается, влюблён в Радугу, а вовсе не в её сестру.
Так за что же самой Джейн выпал сегодня такой беспросветно трагический день? Она сопротивлялась изо всех сил, но что она могла поделать? Сначала ей пришлось провожать Скай, которая вместе с тётей Черчи уезжала в Бостон. Хотя на самом деле это Джейн должна была ехать в Бостон, а Скай должна была её провожать – и так бы оно и было, если бы не Радуга с её знаменитым благородством. Возможно, по части благородства у неё получился даже некоторый перебор, думала теперь Джейн (хотя когда писала пьесу, она так не думала). И вообще ей теперь, пожалуй, больше нравились жизненные взгляды Сабрины Старр, в которых этого самого благородства было чуть поменьше. Джейн твёрдо обещала себе, что в следующий раз, когда Пёс будет тянуть жребий, она прислушается к советам Сабрины, а не Радуги.
А потом, уже после того как Скай уехала в Бостон, у «Пиццы» была игра, причём с самой слабой командой лиги. Даже в отсутствие капитана они были просто обязаны победить с разгромным счётом, а в итоге проиграли один – ноль. И кто, спрашивается, эта бездарь, которая не сумела вкатить два лёгких мяча в ворота противника? Кто она?
– Джейн Летиция Пендервик, – сообщила Джейн потолку своей комнаты. – Коей остаётся теперь в одиночестве возлежать на своём ложе и предаваться отчаянию.
Интересно, подумала она, а что вот прямо сейчас делает Скай? Они с тётей Черчи уже должны быть в Бостоне. Наверно, обедают вместе с Джеффри в каком-нибудь шикарном ресторане. И может быть – ну всё-таки может же такое быть, да? – Джеффри чуть-чуть разочарован, что к нему приехала Скай, а не Джейн.
Пошарив рукой под кроватью, она выудила оттуда голубую тетрадку, затем ручку и написала:
– Джеффри, Джеффри, я так счастлива, что мы наконец снова вместе, – воскликнула Скай.
– Да. Я понимаю. – Джеффри отвернулся, чтобы скрыть свою досаду.
– Что такое? Ты не рад меня видеть?
– Конечно, рад, дорогая Скай. – Когда он снова обернулся к ней, его лицо светилось неподкупной честностью. – Но я бы предпочёл видеть твою прекрасную и талантливую сестру Джейн.
– Ха. – Перечитав, Джейн принялась яростно вымарывать написанное. – Так прямо и сказал: прекрасную и талантливую!
Ладно, а дальше-то что делать? Нельзя же лежать и предаваться отчаянию весь день. Кстати, раз уж она докатилась до отчаяния – может, пора заняться уборкой? А то её половина комнаты в последнее время стала какая-то страшноватая. На неё даже отрешённым взором и то смотреть тошно. Джейн неохотно поднялась с кровати и побрела по кругу, пиная и отодвигая с дороги разбросанные по полу вещи и с каждым пинком как бы совершенно случайно оказываясь всё ближе и ближе к столу, на котором – тоже совершенно случайно – лежала раскрытая книга «Изгнанницы влюбляются»