Но потом Бетти напомнила себе о важном: Musica anima mea est, – и расправила плечи, и негромко спела несколько тактов из Сондхайма, чтобы приободриться.
Бен упрашивал родителей, чтобы ему разрешили не ложиться до приезда Ника, но так и не упросил. И что теперь, лейтенант Гейгер вернётся домой, а Пендервики его не встретят? Не будет даже приветственных плакатов – потому что какой смысл вывешивать плакаты в дождь? Нет, слишком ужасно, Бен даже думать о таком не мог. А раз не мог, то и не думал. Вместо этого он, как только мама и папа пожелали ему спокойной ночи и ушли, тихонько перебежал в комнату Бетти.
Бетти читала «Шедевр» – книгу о мальчике по имени Джеймс, у которого был друг по имени Мартин, и этот друг был жуком[53]. В списке книг, которые Бетти не хотела портить никакими отчётами, «Шедевр» занимал одно из первых мест.
– Сделай так, чтобы я не уснул до приезда Ника, – сказал Бен.
– Как я это сделаю? Ждать ещё часа два, не меньше.
– Ну, можешь со мной говорить. – Он сел на кровать. – Например, расскажи мне про Кориандра и как папа согласился, чтобы ты с ним гуляла, потому что у него такая растительная кличка.
Бен уже слышал эту историю. Первый раз – когда позвонил мистер Холланд, и Бетти с Беном выслушали весь телефонный разговор, точнее мамину его часть, – и потом ещё раз, когда мама с папой обсудили этот разговор и решили, что Бетти вполне может выгуливать и двух собак.
– Ты и так всё слышал. Зачем я буду тебе это повторять?
– Затем, чтобы я не уснул. Или можешь что-нибудь мне спеть. Ты же всё время что-нибудь напеваешь.
– Не всё время. – Бен мог бы и не быть таким наблюдательным.
– Тогда давай во что-нибудь поиграем. Бетти, пожалуйста. Я так хочу увидеть Ника сегодня!
Бетти и сама понимала, как это было бы здорово: Ник возвращается домой, а никто из Пендервиков не спит, все его ждут. Поэтому она отложила «Шедевр» и достала «Отелло»[54]. Они играли, и играли, и играли в «Отелло», а время ползло к одиннадцати так медленно, и наконец Бетти потянулась, просто чтобы устроиться поудобнее…
– Бетти! – толкая её, сказал Бен. – Проснись.
Но она не просыпалась, поэтому он тоже потянулся, чтобы устроиться поудобнее… и вдруг, очнувшись, обнаружил, что сидит, уронив голову прямо на игровое поле «Отелло», в самую его середину. Бен вскинулся: на часах 10:55! Злясь на себя и отдирая налипшие на щёку и лоб фишки, он рванул в коридор и оттуда в свою комнату – к окну. Нет, всё в порядке. Синего пикапа ещё нет. И дождь перестал! Значит, можно успеть до приезда Ника вывесить плакаты.
Бен начал крадучись спускаться по лестнице, но внизу, в гостиной, разговаривали Скай и Джейн. Он решил остановиться и подождать.
– А теперь он присылает мне музыку, которую он сам написал, – говорила Скай. – На прошлой неделе это была «Павана[55] для С.П.», а сегодня вот это.
– «Неразделённое в ре миноре». Вау!
– Ну и? Я, что ли, умею читать ноты?
– Ты можешь попросить Бетти, она сыграет тебе это на пианино.
– Вот спасибо. Я тебе-то стесняюсь такое показывать. Спасибо хоть, он шлёт только музыку, без слов. Целая песня про неразделённую любовь ко мне меня бы доконала, честное слово.
Кое-что из того, что до сих пор казалось Бену тарабарщиной – особенно «павана» и «неразделённое», – теперь встало на свои места. Сёстры говорят о Джеффри. Если бы Бен не рвался так сильно вниз – вывешивать плакаты для Ника, – он бы сейчас развернулся и тихо ушёл в свою комнату. Что-что, а вовлекаться в очередную дискуссию о любви ему уж точно не хотелось.
– А для меня он только один раз написал музыку, – сказала Джейн. – Когда мне было десять лет – помнишь? И это самое интересное из всего, что случалось в моей жизни.
– Вот и влюблялся бы в тебя! Ты бы оценила.
– Скай, ты же знаешь, он всегда был от тебя без ума, с вашей самой первой встречи.
– Ага, я тогда так в него врезалась – чуть дух из него не вышибла.
– Ну ты же теперь поумнела и больше так не делаешь.
После этого был только один звук – то ли стон, то ли ворчанье, Бен не понял. Звук исходил от Скай и, похоже, означал конец разговора. Потом пару минут было тихо, и Бен решил, что опасность миновала и можно осторожно спускаться дальше. Он уже почти добрался до нижней анти-Лидии, когда Джейн опять заговорила:
– Я сказала Жерому, что хочу стать писательницей, а он ответил: чтобы быть писателем, нужно иметь большое сердце. Во всяком случае, так я его поняла.
– То есть не факт, что он именно это ответил, – заметила Скай.
– Ага, я знаю. Хотела ещё спросить его насчёт Сартра, но он перескочил на что-то другое, и я совсем перестала его понимать. Ох, и почему он так быстро говорит по-французски?
– Ну, может, потому, что он француз…
На этот раз конец разговора был отмечен звуком подушки, которую Джейн запустила в Скай. Бен опять немного подождал, прежде чем красться дальше, – но, видимо, надо было ждать подольше. В тот момент, когда он уже занёс ногу, чтобы переступить воротца, заговорила Скай.
– Знаешь, а я скучаю по Джеффри – по тому старому Джеффри, каким он был, пока не начались все эти разговоры про…
Опять про любовь! Бен попытался замереть, стоя на одной ноге, но качнулся, потерял равновесие и, перелетев через анти-Лидию головой вперёд, грохнулся на пол. Две сестры тут же подскочили к нему и, поставив на ноги, принялись осматривать на предмет возможных повреждений.
– Да не ушибся я, – сказал он им обеим, всеми силами стараясь восстановить уроненное достоинство. – Просто спускался вниз. Я хочу пойти вывесить плакаты для Ника.
– Мы уже вывесили, – сказала Скай. – Как только кончился дождь. И свет оставили включённым, чтобы Ник сразу увидел.
– Так что возвращайся в постель, – добавила Джейн. – Может, Ник ещё через несколько часов приедет.
– Нет! Я буду его ждать тут, с вами. Пожалуйста.
Скай посмотрела на Джейн и пожала плечами, Джейн посмотрела на Скай и кивнула, они направились обратно к дивану и усадили младшего брата между собой. Бен твёрдо решил, что продержится на этот раз хоть до утра, даже если сёстры всю ночь будут говорить и говорить про любовь. Но Скай взялась за книгу – к несчастью, такую, что даже через плечо не почитаешь: куча длинных слов про какую-то абракадабрскую теорию струн. А Джейн принялась строчить в своей голубой тетрадке, и тут уж заглядывать через плечо Бен даже не пытался. Всё, что писала Джейн, у неё называлось «личное» – до того момента, пока она сама не надумает поделиться этим личным со всем миром.
И хотя Бен был по-прежнему полон решимости не засыпать ни за что, очень скоро он привалился к Скай и задремал, убаюканный шорохом страниц. Он просыпался один раз, когда Джейн, пробормотав, что идёт спать, перед уходом укрыла его одеялом, и потом ещё раз его веки затрепетали и приподнялись, и до того, как они опустились обратно, он успел увидеть, что Скай стоит у окна, как часовой на посту, ждёт. Потом он провалился обратно в свои сны, из которых постепенно сложилась сказка о том, как его берут на руки и выходят с ним на улицу. Во сне он пытался вырываться – он уже слишком большой, чтобы носить его на руках, – а потом вдруг проснулся в тот самый момент, когда его передавали из одних рук в другие – сильные руки лейтенанта Ника Гейгера. И тогда Бен заплакал, и это были счастливые слёзы, а Ник смеялся и шутил, а его родители стояли рядом и тоже плакали, даже мистер Гейгер, а потом миссис Гейгер сказала, что Ник теперь должен отдыхать – много, много отдыхать и много спать, – и Скай опять забрала Бена у Ника и отнесла обратно домой, но на второй этаж он уже поднялся сам и лёг тоже сам.
– Ник меня помнит, – сказал он Скай, когда она зашла пожелать ему спокойной ночи.
– Глупыш ты, конечно помнит. А теперь спи. Только не говори никому, что мы разрешили тебе не ложиться допоздна, ладно? Папа с Иантой будут ругаться.
– Ладно. Я Лава – Юг – Браво – Лава – Юг тебя, Скай.
– И я тебя. Лава – Юг – Браво – Лава – Юг.
Глава десятаяВесна задумалась
Все Пендервики по мере сил помогали Нику спокойно спать, ходили на цыпочках и не пускали Бена заглядывать к Гейгерам в окна. На улице Гардем стало теперь так тихо, что сама весна, похоже, задумалась, не вздремнуть ли ей. Температура упала, потом ещё упала, приползли тяжёлые снеговые облака. Жёлтые нарциссы миссис Гейгер скуксились и поникли, кремово-белые цветки на магнолии Айвазянов, явно не ожидавшие таких перепадов, дрожали на ветках. Под вечер Ианта объявила, что выходить из дома разрешается только в тёплом свитере, а в четверг утром она упаковала всех идущих в школу в зимние куртки, шапки и варежки, с которыми несколько недель назад они уже думали, что распрощались.
В четверг днём пошёл снег – возвращаясь из школы, Бетти с Беном углядели первые хлопья. Бен ликовал: если начнётся настоящий снегопад, в школе завтра объявят выходной – вот это подарок в конце апреля! Бетти страдала. Завтра пятница, не будет школы – не будет и хора с миссис Грюнфельд. Правда, не будет и долгих пятничных разговоров о том, сколько у кого сдано этих ужасных отчётов. В общем, Бетти решила, что выходной ей тоже не помешает, и теперь она пела, в лицо ей неслись хлопья, а сама она неслась в Болотный переулок – за Кориандром.
Свою первую прогулку с двумя собаками, которая официально состоялась вчера, Бетти начала с того, что, как обычно, забрала Герцогиню – но это оказалось ошибкой. Предпринятый накануне марш-бросок в Квиглин лес во спасение Кориандра не прошёл для толстой таксочки бесследно, и почти всю прогулку она ехала – из-за чего Кориандру пришлось плестись ужасно медленно, а Бетти – тянуть гружёную тележку. Поэтому сегодня Бетти решила поменять порядок, чтобы успеть пробежаться с Кориандром до того, как к ним присоединится Герцогиня. Но когда Бетти добралась до Болотного переулка, ей показалось, что Кориандр вообще забыл, кто она такая: он не желал выходить из дома.