Бетти закрыла рот, который у неё и правда стал буквой «о» от изумления.
– Ну вот, так лучше, – сказала Скай. – Пошли домой. Розалинда сказала, что я должна испечь тебе торт, это поможет мне хоть отчасти искупить вину.
Скай терпеть не могла печь, а когда изредка пыталась, выходило что-то ужасное. Но за последнее время мир Бетти успел столько раз опрокинуться и выправиться обратно, что она уже не знала, чему верить.
– Правда?
– Нет, неправда, балда балдущая. Не собираюсь я губить твой торт.
Торт был вкуснейший. И всё остальное на столе тоже. Беттины деньрожденные подарки – чудесные. Пришёл Томми, и все радовались тому, как Томми и Розалинда внимательно друг друга отслеживают, при этом делая вид, что не замечают. И всё-таки всем было грустно – а как ещё могло быть, если Ник уже сложил вещи и сразу после торта должен был ехать? Бетти старалась бодриться. Все старались бодриться. Лучше всех старались бодриться миссис Гейгер и Джейн – они перебрасывались глупейшими шуточками. Томми был на высоте – смеялся глупейшим шуточкам и обнимал свою маму за плечо каждый раз, когда она начинала плакать. Только у Бена не получалось бодриться: за ужином, а потом за тортом он то и дело всхлипывал, даже не скрываясь.
В самом конце вечера, когда сонная Лидия от усталости уже вываливалась из своего высокого стула, Бетти смотрела, как Ник не спеша обходит Пендервиков, всех по очереди, – обнимает, даёт себя обнимать, подставляет плечо всем, кому требуется на этом плече поплакать. С Беном он пробыл долго, сидел рядом с ним на корточках, что-то тихо говорил. Сейчас Джейн, подумала Бетти, а дальше она сама, Бетти, – но только она не хочет с ним прощаться, может, она просто выскользнет в сад и никто её не отыщет среди вечерних теней. А Ник не заметит. В конце концов, Пендервиков вон сколько.
Ага, как же, не заметит.
– Опять убегаешь? – Он настиг её за углом дома.
– Нет, – ответила она. – Да.
– Ты не успеешь соскучиться, как я уже вернусь и начну опять тебе досаждать.
– Да, – сказала она. – То есть нет, Ник, ты мне не досаждаешь.
– Досаждаю, ещё как! А сейчас послушай меня. Хочу перед отъездом выдать тебе кое-какие задания.
– Выбрать вид спорта.
– Выбрать вид спорта, так. – Он одобрительно кивнул. – И ещё. Я хочу, чтобы в этом доме была собака – до того, как я приеду в следующий раз. Задолго до того.
В смятении она вскинула на него глаза.
– Я пока ещё не готова, ты же знаешь.
– Но ты уже гораздо ближе.
Бетти попыталась обдумать его слова, а потом слова, которые ей сказала сегодня Скай.
– Ник, Скай говорит, я не виновата, что Пёс умер.
– Разумеется не виновата. Откуда ты вообще такое взяла? – Он покачал головой, не веря. – Так вот, скоро ты будешь готова к тому, чтобы завести новую собаку, уже близко. Бен давно к этому готов. А Лидии не повредит, если часть внимания будет направлена не на неё. Беттик, ты не обязана любить новую собаку так же сильно, как ты любила Пса. Ты вообще не обязана её любить. Просто пусть она у вас живёт.
– Я не знаю.
– Подумай об этом. Обещай мне, что подумаешь.
– Обещаю.
– И чур больше не убегать. Тоже обещай.
Бетти плакала уже так, что не могла сказать ни слова, но Ник кивнул, будто ответ его устраивает. Когда он целовал её в щёку, Бетти зажмурилась, она не могла смотреть, как он уходит.
Спустя несколько минут её отыскала Розалинда, села рядом, терпеливо дождалась, когда иссякнут слёзы, и спросила:
– Бетти, Ник тебя нашёл? Попрощался с тобой?
– Да. И сказал мне, чтобы я не убегала.
– Хороший совет. И как ты – не будешь убегать?
– Не буду. – Тут Бетти заметила на руке у сестры написанные шариковой ручкой слова (которых там раньше не было) и потянула вверх Розалиндин рукав, чтобы получше рассмотреть. – «Не ошибись». Это Ник тебе написал?
– Он сказал – или это, или «Дорогой Томми, я тебя обожаю, вернись ко мне».
– Но ты же хочешь, чтобы Томми к тебе вернулся, да?
– Да. Да, хочу. Но я ведь не знаю, чего он хочет! Поэтому я решила, что лучше мне не кричать так уж прямо в лоб о моём обожании.
– Эм-м, Рози… – Бетти строила сестре гримасы, означавшие «Тише!» – но, кажется, она строила их недостаточно хорошо, потому что голос Розалинды звучал как звучал и тише делаться не собирался.
– С одной стороны, – Розалинда взмахнула правой рукой, – я не знаю, как он себя поведёт, и не хочу давить на него, но с другой… – Розалинда отвела левую руку в сторону и уставилась на неё в задумчивости, по-прежнему не замечая никаких сигналов, – не хочу держаться слишком холодно и отстранённо: это может его оттолкнуть.
Отчаявшись вразумить Розалинду намёками, Бетти помахала человеку, который к ним приближался, и громко сказала:
– Привет, Томми.
Ни разу в жизни Бетти не видела, чтобы её сестра краснела вот так, в одну секунду и до кончиков ногтей. И никогда не видела на её лице такого особенного выражения, в котором перемешались гордость, смущение и несомненная, неподдельная любовь.
– Привет, Бетти, – ответил Томми, и у него на лице тоже появилось какое-то новое выражение: поровну надежды и осторожности. – Привет, Рози, мне надо домой, проводить Ника и побыть какое-то время с родителями, но, может, позже мы могли бы с тобой поговорить?
– Ну, может, и могли бы, – сказала Розалинда, отчаянно пытаясь перестать краснеть.
– Не «может, и могли бы»! – крикнула Бетти, когда надежда на лице Томми сменилась разочарованием. – Она не то имела в виду!
– А что она имела в виду? – спросил он.
– Не ошибись, – прошептала Бетти сестре.
– Я имела в виду, Томми, – сказала Розалинда медленно, – что я хотела бы с тобой поговорить.
Его лицо осветилось неотразимой Гейгер-улыбкой.
– Я вернусь, как только пойму, что с мамой всё в порядке. И попробуй только передумать, Розалинда Пендервик! Я достану тебя из-под земли и всё равно с тобой поговорю.
– О, какой крутой парень. – Лицо Розалинды, в котором его улыбка отразилась как в зеркале, теперь сияло счастьем. – Ну, иди тогда.
Пока Томми удалялся ленивой походкой, а Розалинда смотрела на него как заворожённая, Бетти наблюдала за ними обоими и изумлялась этим странным тинейджерским ритуалам. Кейко бы лучше в них разобралась, и они бы точно привели её в восторг, но вот эту романтическую сцену Бетти оставит при себе. Она такая личная, что никому не перескажешь, даже Кейко.
Когда он скрылся из виду, Розалинда обернулась к Бетти.
– Ну, как я с ним говорила, не слишком холодно и отстранённо? А?
Ну нет, подумала Бетти, не слишком.
– Нет, ты всё хорошо сказала.
– Слава богу. – Розалинда вынула из кармана маленькую коробочку и протянула Бетти. – Кое-что для тебя.
– Ещё подарок? – Но Бетти уже получила от Розалинды один подарок – очень симпатичный топ, как раз к юбке, которую ей сшила Джейн.
– Этот – особенный. Открой.
Внутри лежала тонюсенькая цепочка и на ней – крошечная золотая закорючка.
– Нотка на цепочке! – сказала Бетти.
– Нотка, – согласилась Розалинда. – Кусочек музыки. Нравится?
Бетти поднырнула под Розалиндину руку и оказалась в объятиях старшей сестры.
Глава двадцать третьяИ ещё один подарок
Спустя пару часов Бетти вместе с Фантиком и Гибсоном лежала у себя в комнате на полу – на кровать, где она провела столько дней, ей сейчас не хотелось – и думала. Она должна кое-что для себя решить. Но не сразу. Сначала она всё-таки попробует ещё раз.
– Вставай, Бетти, – сказала она себе и встала. – Откройся для музыки.
Она дважды глубоко вздохнула – и попыталась петь.
Ничего, как и во все предыдущие разы в последние несколько дней. Только гадкое лягушечье сипенье.
– Ладно, я поняла.
И она опять легла на пол. Её голос – её орхидея на ромашковой лужайке, – он ушёл от неё и, видимо, решил не возвращаться. В какой-то момент Бетти даже усомнилась: может, всё это ей примерещилось – привиделось в каком-то из странных снов, с которыми она прожила столько времени? Проверяя, не помутилось ли у неё в голове, она спрашивала у Кейко: а точно ли всё это было? Миссис Грюнфельд, и как она радовалась, слушая Беттино пение? В ответ Кейко спросила: «Ну ты совсем, что ли?» Бетти почувствовала себя немного лучше.
И всё же – петь она больше не может. К этому надо как-то привыкать.
Хорошо, что она никому из родных ничего не сказала, сохранила всё в тайне. Им незачем знать, какой дар она ненадолго обрела, а потом потеряла. А ещё же Джеффри! Какое счастье, что Ник вытащил её из автобуса и она не доехала до Бостона. Голос тогда уже пропал, но она-то ещё не поняла, что это навсегда, ей казалось, что он ещё может вернуться, – и она бы говорила и говорила Джеффри про миссис Грюнфельд, и про свой голос, и про то, как она вместе с Джеффри и его папой поедет на гастроли в Европу и будет там петь. А потом пришлось бы объяснять, что ничего этого больше нет, – для него это стало бы таким разочарованием. Бетти подумала, что своё собственное разочарование она как-нибудь, наверное, переживёт, но чьё-то ещё – это уже будет чересчур.
В дверь постучали: тук-тук-тук, шлёп.
– Входи, Бен, – сказала она.
Бен открыл дверь, но входить не стал.
– Можно я съем ещё кусок твоего торта? Папа велел спросить у тебя.
– Можно, но оставь мне немножко.
– Ладно. – Дверь опять закрылась.
И в конце концов, что такое она потеряла? Это была иллюзия – была да сплыла, ничего не осталось. Значит, посвятит себя фортепиано, а может, и правда – возьмёт и освоит ещё какой-нибудь инструмент, как она и говорила Ианте. Только это будет не кларнет. Может, виолончель? Или нет: контрабас! А что, это мысль. Контрабасы есть во многих джазовых ансамблях – вот с контрабасом она и станет ездить на гастроли вместе с Джеффри и его папой. И это, кстати, намного лучше пения, потому что контрабас всегда располагается в задней части сцены, а контрабасист – позади своего контрабаса, и его там почти не видно, а контрабасистку будет и совсем не видно. И это больше подходит для стеснительной девочки, чем петь, стоя с микрофоном посреди сцены, ещё и впереди всех.