— Одиссей?! Как это было?
— Я не знаю, может, это и не оговор… Но я не верю в предательство Паламеда, он, конечно, весь в папашу, вредный, но не предатель.
— Если ты еще будешь говорить вокруг да около, я велю не давать тебе больше вина.
Фресандр поднял руки:
— Все, понял. Сейчас расскажу. Агамемнон отправил Одиссея раздобыть пропитание, потому что в лагере почти начался голод. Царь Итаки вернулся без ничего. Паламед начал смеяться, что тот просто не сумел добыть. Знаешь, царица, я не виню твоего мужа, ему просто не попались…
— Прекрати! Ты обещал рассказывать только то, что происходило.
— Паламед вызов принял, вышел в море и вернулся с судном, полным отборного зерна. Не знаю, где этот умник его добыл, но…
— Говори толком. Что дальше?
— А потом Одиссей сказал, что увидел сон, в котором Афина советовала всем на два дня покинуть лагерь, потому что все, кто останется, погибнут от Зевсова гнева. Агамемнон послушал, мы ушли. А когда вернулись, обнаружили труп троянца с письмом, в котором тот благодарил Паламеда за предательство и сообщал, что золото ему переправлено полностью. Паламед все отрицал, но Одиссей предложил обыскать палатку Паламеда. Там действительно нашли золото и…
— Что и?
— Забили Паламеда камнями.
Пенелопа содрогнулась, но взяла себя в руки.
— Его похоронили?
— Нет. Навплий приплыл просить Агамемнона, чтобы тот разрешил забрать тело и устроить погребальный костер. Царь не дал. Навплий проклял Одиссея и остальных. Правда, Паламеда похоронил Ахилл.
Пенелопа мерила шагами мегарон. Навплий мстит, это понятно. Но как он мог быть уверен, что Одиссей не вернется в тот самый день, когда он был здесь? Значит, Навплий знал, что Одиссей где-то задержался… Где?
— Где остальные цари, если от Трои ушли давно?
— Навплий уговорил богов, и на возвращавшихся была наслана буря. Многие корабли погибли, налетев на скалы, потому что перепутали проход между островами… Я слышал, как один чудом спасшийся гребец твердил, что они видели костер, который обозначал пролив, и держались левее, как делали всегда, но вместо пролива там оказались острые скалы…
Пенелопа замерла, потом резко повернулась, напугав Фресандра:
— Костер, говоришь?
Тот только пожал печами:
— Так говорил Фриних… я не знаю, не видел…
Царица вдруг вспомнила рассказ Одиссея о том, что Навплий в молодости разжигал ложные костры, направляя корабли на скалы, а потом собирал то, что после кораблекрушения выбрасывало море, и людей, которые сумели выплыть…
— Костер… А что ты про Одиссея еще знаешь?
— Ну, про коня, которого он придумал…
— Это мы знаем. Расскажи, что после этого было.
И снова Фресандр заелозил, что подсказало Пенелопе, что не все так просто.
— Говори уж!
— Царю Итаки по жребию досталась старая Гекуба, и он решил добыть себе еще славы и богатства, а потому со всеми в ту бурю не плыл.
— Там остался?
— Нет… они отправились грабить побережье. Только я слышал, что уцелели и при грабеже, а вот куда потом заплыл, того не знаю, правда, не знаю, царица.
На сей раз Фресандр, сокрушенно разводя руками, смотрел в глаза, значит, не врал.
— Значит, его гибели никто не видел, и среди разбившихся на Эвбее кораблей его не было?
Фресандр вытаращил на Пенелопу глаза:
— Кто тебе сказал, что они разбились у Эвбеи?
— А где?
— Ты права, только я такого не говорил!
— Навплий откуда?
— Из Навплиона.
— Эвбея его земли?
— И Эвбея тоже, хотя не совсем.
— Где он еще мог зажечь ложные костры, как не на Эвбее, чтобы вместо пролива между ней и Андросом направить корабли на скалы? Критяне среди погибших были?
— Нет, они сразу от Лесбоса повернули на юг.
— И никого из Халкидики тоже не было, верно?
Фресандр почесал за ухом:
— Ну и умная ты, царица…
Но Пенелопа уже потеряла интерес к разговору, все, что нужно, она уже услышала.
— Эвриклея, вели дать ему целый пифос крепкого вина, пусть пьет, пока не свалится. Только уведи подальше от берега, чтобы, если Навплий вдруг вернется, его не нашел.
Фресандр, который уже сообразил, что выболтал то, за что Навплий его просто убьет, благодарно кивнул Пенелопе:
— Ты правильно говоришь, царица…
— Иди, болтун… И никому больше ничего не говори, если жизнь дорога.
— Ты думаешь, царица, твой муж жив?
— Я это знаю. Одиссей вернется еще через десять лет. Это не скоро, долго же он будет мотаться по морям… Пока не обменяет Гекубу на кого-то помоложе.
Смех невеселый, доказательств, что Одиссей жив, никаких, только слова пьяного болтуна, которому верить трудно, к тому же Пенелопа сама велела ему молчать. Все верно, если расскажет о Навплии и ложном костре, нужно рассказывать и об убийстве Паламеда, и об оговоре того Одиссеем, и обо всем остальном. Доказательств против Навплия тоже никаких, а об Одиссее слава пойдет дурная. Пусть лучше пока помнят о коне и палладии, добытом хитростью. Когда эта слава укрепится, тогда можно будет вспомнить и о Паламеде.
— Эвриклея, нужно, чтобы Фресандр ничего не выболтал об Одиссее. Просто скажем, что никто царя погибшим не видел, зато слышали, что он уплыл грабить побережье и вместе с остальными его не было. И ты молчи, я только Антиклее и Лаэрту расскажу.
Эвриклея все поняла верно и приняла свои меры.
«Утром поговорю с Антиклеей, она должна понять и поверить», — решила Пенелопа.
Но утром их разбудил страшный крик служанки Антиклеи. Вбежав в спальню царицы, Пенелопа увидела страшную картину — Антиклея повесилась! Она не перенесла известия о смерти сына.
У Пенелопы сжались кулаки:
— Ну, Навплий, не попадайся мне на пути! Покарайте его, боги!
Пенелопа не очень любила свекровь, вернее, просто не любила, причем взаимно, но видеть мать, удушившую себя только из-за известия о гибели сына, тяжело.
Пока хоронили Антиклею, всем было не до Фресандра. Пенелопа вспомнила о незадачливом пьянице только через несколько дней:
— Эвриклея, где он?
— Отравлен! — бодро объявила нянька.
У Пенелопы глаза округлились от ужаса.
— Кем?!
Она соображает, что говорит, ведь их слышат многие?!
— Навплием. Сизифово зелье, отсроченная смерть, когда человека травят, а умирает он позже. Фресандра потому и оставили на острове, чтобы нас в его смерти обвинить.
Самой Пенелопе нянька тихонько шепнула на ухо:
— Помер с перепою…
— Навплий лгун! Он не видел гибели царя Итаки, а его сын Паламед утонул в колодце! Одиссей и Диомед не сумели спасти жадного Паламеда.
Сказала просто так, пришлось объяснять.
— Да, они нашли клад, Паламед первым полез в колодец за золотом, но взял слишком много, веревка не выдержала и оборвалась, Одиссей и Диомед вытащили только обрывок веревки, а сам Паламед утонул.
Евпейт прищурил глаза:
— Откуда это известно?
— Фресандр рассказал. Я с ним беседовала после отплытия Навплия. А еще о том, — царица возвысила голос, чтобы слышали все, — что Навплий зажег ложный костер, чтобы направить корабли ахейцев на скалы. Он так делал в молодости и грабил тех, кто выбирался на берег.
Нашлись те, кто вспомнил о таких слухах. Но Евпейт снова усомнился:
— Почему Навплий оставил Фресандра на Итаке, если знал, что тот может рассказать многое?
— Фресандр остался мертвецки пьяным и отравленным. Я просто успела поговорить с ним до утра, а потом было не до него. Когда умер Фресандр?
— Вчера, царица.
— Жаль, не успел рассказать всего… Одиссей жив и вернется домой. Только вот когда — неизвестно. Фресандр сказал, что царь Итаки отправился грабить побережье, его там видели. И в числе погибших у Эвбеи Одиссея не было.
Одиссей вернется!
Можно верить или не верить в гибель Одиссея, но факт налицо — царя Итаки дома не было. Даже если Тиресий прав и Одиссей будет где-то мотаться еще десяток лет, это означает, что все эти годы она должна научиться обходиться без мужа. Не в спальне, хотя и там тошно, по ночам выть хочется, а вообще в жизни. Воспитать сына, сохранить царство, сберечь свою честь.
Последнее оказалось на удивление трудным, но вовсе не потому, что царица молода и не может без мужчины, а потому, что нашлись те, кто решил заменить Одиссея, не очень интересуясь желанием самой Пенелопы. Первый, конечно, Евпейт, этот охотился давным-давно, ловил каждую возможность унизить ее, показать неспособность женщины управлять царством, защитить себя. Когда понял, что не получается, стал подстерегать моменты, чтобы опозорить. А чаще создавал такие сам.
Жить с постоянной оглядкой на Евпейта или кого-то другого невозможно, сначала Пенелопа береглась, а потом мысленно махнула рукой: сумею защититься! Евпейт так не считал…
В небольшом шатре спрятаны от солнца одежда, оружие и еда. В колчане стрелы, одна из которых с дефектом — она с трещиной древка и сломается пусть не в полете, так при попадании. Стрела хороша, но толку от нее никакого. Чтобы не перепутать с другими, Пенелопа сама выщипала часть оперения, почему не выбросила саму стрелу, не знала и сама, словно чувствовала что-то.
Царица заглянула в шатер переодеть тунику, слишком жарко. Привыкшие, что хозяйка все делает сама и в их помощи не нуждается, служанки остались с остальными на поле. Она скользнула в шатер, но переодеваться не стала, только выпила воды и взялась за шнуровку сандалии, чтобы переобуться, когда услышала какое-то движение за спиной. Резко повернувшись, Пенелопа выпрямилась. Заслоняя выход из шатра, стоял Евпейт. Подловил-таки!
— Ты перепутал шатер, Евпейт. Выйди.
Евпейт нехорошо усмехнулся. Понятно, все ее оружие у него за спиной, рядом только колчан со стрелами. Чтобы дотянуться до лука, придется шагнуть к итакийцу, а значит, просто попасть в его руки. Это тебе не Ликет в темноте пещеры…
Кричать? Но пока прибегут, Евпейт успеет сорвать тунику и не только. К тому же Пенелопа чувствовала, что если сейчас позовет кого-то на помощь, то освободиться от притязаний итакийца уже не сможет. Нет, с ним надо справиться самой, причем так, чтобы больше не сунулся.