— Да, дорогая.
— А откуда ты знаешь, что Ричард с ними близок?
— Время от времени видел его там, — ответил Чарльз и после небольшой заминки добавил: — Я тоже сблизился с ними, Мэри.
Снова повисло молчание, затем веселый голос прокричал из ванной:
— Флори! Принеси мне… Ну, сама знаешь, что.
Флоренс подхватила выбранные ею вещи и понесла в ванную.
Чарльз Темплтон смотрел из окна на маленькую лондонскую площадь, залитую лучами яркого апрельского солнца. На углу Пардонер-Роу женщина продавала цветы — сидела, утопая в целом море тюльпанов. Тюльпаны были повсюду. Даже его жена превратила подоконник аркообразного окна в цветник, и выращивала на нем не только тюльпаны, но и множество рано зацветающих азалий, некоторые бутоны еще не распустились. Он рассеянно рассматривал эти цветы и вдруг заметил среди них жестяной баллончик со спреем. На этикетке красовалась надпись: «Распылитель от насекомых и садовых вредителей». Ниже была наклейка с предупреждениями, что неправильное использование этого средства может привести к летальному исходу. Чарльз рассмотрел эти надписи в монокль.
— Флоренс, — сказал он, — не думаю, что здесь самое подходящее место для этой опасной штуки.
— Вот и я то же самое ей говорю, — заметила, вернувшись из ванной, Флоренс.
— Здесь столько предупреждений. Этот яд нельзя использовать в замкнутом пространстве. А она, наверное, так и делает?
— Да я ей говорила, все бесполезно, — ответила Флоренс.
— Нет, не нравится мне это. Может, выбросишь ее?
— Ага, и получу за это такой нагоняй, что мало не покажется, — проворчала Флоренс.
— И тем не менее, — настаивал Чарльз, — это гадость надо выбросить. Может, скажешь, что куда-то задевалась?
Флоренс окинула его полным презрения взглядом и что-то пробормотала себе под нос.
— Что ты сказала? — спросил он.
— Сказала, что не так-то это просто. Она все знает. Читать умеет. Я ей говорила. — Тут Флоренс, гневно сверкнув глазами, уставилась на него. — Я принимаю приказы только от нее. Так было и так оно всегда будет.
Чарльз молчал секунду-другую.
— Это верно, — проговорил он. — И все же… — Тут он услышал голос жены. Она выключила душ, вздохнула и вышла в спальню.
На мисс Беллами красовался наряд — подарок от Флоренс. На паркет падало пятно солнечного света, и она позировала в нем, радостная и не осознающая, как это полупрозрачное одеяние ее разоблачает.
— Ты только посмотри на мою новую шикарную сорочку! — воскликнула она. — Подарок от Флоренс! Вот самый подходящий туалет для дня рождения.
Она обставила свой «выход» умело, комично и провокационно одновременно, в духе французских фарсов.
Голос, который она некогда назвала чарующим, произнес:
— Потрясающе. Как это мило со стороны Флоренс. — Ради приличия Чарльз выждал еще немного, потом добавил:
— Что ж, дорогая, оставлю тебя наедине с твоими маленькими тайнами. — И отправился завтракать в одиночестве.
Не было никаких особых причин, по которым Ричард Дейкерс должен был пребывать сегодня в приподнятом настроении, напротив, имелись весьма веские причины вовсе не радоваться этому дню. Тем не менее, продвигаясь на автобусе, а затем и пешком к дому на Пардонер, он вдруг испытал сильнейший подъем духа — бесценнейшим даром Лондона всегда было умение заряжать людей энергией. В автобусе он разместился на переднем сиденье и ощущал себя фигурой на носу корабля, разрезающего поток движения на Кингз Роуд, величественно высился над всем вокруг во всем своем великолепии. Магазины Челси были забиты тюльпанами, и, сойдя с автобуса, Ричард дошел до угла Пардонерс Роу, где сидела знакомая ему цветочница, со всех сторон обставленная ведрами с тюльпанами — некоторые цветы были еще в бутонах.
— Доброго утречка, дорогой, — сказала цветочница. — Чудо что за денек сегодня, верно?
— День просто божественный, — согласился с ней Ричард. — И ваша шляпка очень идет вам, миссис Тинкер, и выглядит, как нимб.
— Еще бы, натуральная соломка, — сообщила миссис Тинкер. — Всегда надеваю соломенную шляпу на вторую субботу апреля.
— Афродита, явившаяся из морской раковины, не могла бы сказать лучше. Я возьму две дюжины вон тех, желтеньких.
Она завернула тюльпаны в зеленую бумагу.
— Только для вас десять шиллингов, — заявила миссис Тинкер.
— Просто разорение! — воскликнул Ричард и протянул ей одиннадцать шиллингов.
— Нищета. Но какого черта? Тут больше.
— Все верно, дорогая, шиллингом больше или меньше — роли не играет. Вам тюльпаны, леди? Не проходите мимо! Чудесные тюльпаны!
Взяв в одну руку букет и зажав полевую сумку под мышкой, Ричард обогнул продавщицу и свернул вправо. Прошел мимо трех домов и подошел к «Пегасу», дому в георгианском стиле, который Октавиус Брауни переоборудовал в книжный магазин. В витрине на подставке лежали раскрытое первое издание Бейера[42], а также книга Луи Дюшартра «Premieres Comedies Italiennes»[43]. Чуть глубже, в тени витрины висела марионетка, изображающая очень импозантного негра в полосатом шелковом наряде. Ну а в водянистых глубинах интерьера Ричард разглядел очертания трех прекрасно отполированных старинных стульев, прелестный инкрустированный столик и высокие полки с бесконечными рядами книг. Он различил также фигуру Аннелиды Ли — девушка расхаживала среди дядиных сокровищ в сопровождении кота Ходжа. По утрам, если в театре не было репетиций, Аннелида помогала дяде. Она очень хотела стать настоящей актрисой. Ричард, понимавший в этом виде искусства, не сомневался, что она уже ею стала.
Он открыл дверь и вошел.
Аннелида протирала пыль, и на ней было домашнее черное платье — туалет строгий и бескомпромиссный. Волосы подхвачены белым шарфиком. Ричард уже успел понять, что бывает на этом свете какая-то особая неброская красота, не нуждающаяся в пышных и ярких нарядах, и что Аннелида в полной мере наделена ею.
— Привет, — поздоровался он. — Вот, принес вам тюльпаны. Доброе утро, Ходж. — Кот бегло взглянул на него, нервно дернул хвостом и отошел.
— Какая прелесть! Но день рожденья у меня не сегодня.
— Это не важно. Цветы потому, что утро сегодня просто чудесное, и миссис Тинкер надела соломенную шляпу.
— Прямо и не знаю, как благодарить, — сказала Аннелида. — Подождите, надо поставить их в воду. Был где-то у нас такой зеленый кувшин.
И она скрылась в глубине помещения. А потом Ричард услышал знакомый шаркающий звук и постукивание. Это ее дядя, Октавиус, спускался по лестнице, опираясь на черную трость. То был высокий мужчина лет шестидесяти трех с густой копной седых волос и лукавым выражением лица. Он имел привычку поглядывать на людей уголком глаза, словно давал им понять, какой он озорной и непослушный парень. Он был довольно обидчив, невероятно эрудирован и худ почти до прозрачности.
— Доброе утро, Дейкерс, мой дорогой, — произнес он. Увидел тюльпаны и дотронулся до одного цветка кончиком синеватого пальца. — Ах, — процитировал он, — «никакое искусство не сравнится с этой благородной простотой и прелестью, от ее Величества Матушки Природы ни убавить, ни прибавить ни единого штриха». Прекрасные цветы и, к счастью, лишены какого-либо запаха. Да, кстати, мы тут кое-что для вас откопали. Милейшая вещица и вполне в вашем духе, вот только, боюсь, дороговата. Не терпится выслушать ваше мнение.
Октавиус развернул сверток, лежавший на столе, и отошел в сторону, чтобы Ричард мог полюбоваться его содержимым.
— Как видите, старинная гравюра, — начал он, — мадам Вестрис[44] en travesti в костюме жокея. — Он искоса взглянул на Ричарда. — Занятные коротенькие бриджи, согласны? Как думаете, мисс Беллами понравится?
— Не может не понравиться.
— Это раритет. Рамка современная. Боюсь, потянет на целых двенадцать гиней.
— Моя вещица, — сказал Ричард. — Вернее, Мэри.
— Уверены? Что ж, прощу прощенья, должен оставить вас ненадолго. Схожу за Нелл, пусть сделает нарядную подарочную упаковку. Где-то там у нас завалялся кусок викторианской оберточной бумаги. Нелл, дорогая! Не могла бы ты…
Постукивая тростью, он отошел, вскоре вернулась Аннелида с зеленым кувшином, и его подарочный пакет был готов.
Ричард прикоснулся ладонью к своей сумке.
— Как думаете, что у меня здесь? — спросил он.
— Не… Случайно не пьеса? Не «Земледелие на небесах»?
— Горяченькая, только что от машинистки. — Он наблюдал за тем, как ее тонкие пальцы перебирают стебли тюльпанов. — Я собираюсь показать ее Мэри, Аннелида.
— Трудно было бы выбрать более подходящий день, — мягко отозвалась Аннелида, и когда он промолчал, спросила: — Что-то случилось?
— Дело в том, что там для нее нет роли, — выпалил Ричард.
Через секунду она заметила:
— Ну и что? Разве это имеет такое уж большое значение?
— Имеет. Если, конечно, дело дойдет до постановки. И кстати, Тимми Гэнтри просматривал ее и одобрительно хмыкал. И все равно, с Мэри как-то не вяжется…
— Но почему? Я не понимаю…
— Не так-то просто объяснить, — промямлил он.
— Вы уже написали для нее одну новую пьесу, и вроде бы она была в восторге, разве не так? Тут что-то совсем другое.
— И эта пьеса значительно лучше. Вы же прочли ее.
— Во много раз лучше. Словно в другой мир попадаешь. Все должны посмотреть спектакль по этой пьесе.
— И Тимми Гэнтри понравилась.
— Ну вот, видите? Она особенная, необыкновенная! Разве она этого не поймет?
— Аннелида, дорогая, — проговорил Ричард, — вы пока не знаете, что это такое — театр, правильно? И на какие выходки способны актеры.
— Ну, наверное, не знаю. Но знаю, что вы с ней очень дружны и что между вами прекрасное взаимопонимание. Вы же сами мне говорили.
— Да, так и есть, — согласился Ричард и погрузился в молчание.