— Да, странно, — заметил Фокс. — Я так думаю.
— Действительно весьма необычно.
Аллейн подошел к туалетному столику. Средний ящик был выдвинут. Там стояли целые ряды разнообразных коробочек и баночек. И открыта была лишь одна — пудреница. Пуховка, выпачканная в пудре, лежала на столе рядом с тюбиком помады, не до конца закрытым. А рядом — букетик пармских фиалок, которые уже начали увядать.
— Так она действительно пошла поправить макияж, — заметил Аллейн. — И у нее была, как ты говоришь, личная служанка. Та женщина, которая ее нашла.
— Флоренс.
— Именно. Значит, эта самая Флоренс должна была бы прибрать здесь все после хозяйки, ну, пудреницу и помаду, и положить на место. И сделать что-то с этими фиалками. Как они вообще сюда вписываются? Итак, бедняжка входит, выдвигает ящик, проделывает нужные манипуляции с лицом и, судя по запаху, щедро опрыскивается этими духами. — Он принюхался к пульверизатору. Да, они и есть. Флакон полон на четверть, разит от него, как от африканской циветты[58]. А вот и флакон, из которого их перелили, он пуст. Надо же, «Врасплох». И производитель известный. Дорогие духи. Но название «Гадость» подошло бы больше. Как только женщины могут пользоваться такой дрянью? Нет, это выше моего понимания.
— Ну, наверное, считают этот запах интригующим, — заметил Фокс.
Аллейн выразительно покосился на него.
— Итак, если следовать текущей версии, она опрыскивает свои азалии гекса-этил-тетра-фосфатом, а затем вдруг разворачивает баллончик и брызгает себе прямо в лицо, и убивает себя. Ты можешь в это поверить?
— Нет, особенно после того, как вы это изложили.
— Я тоже не верю. Бейли и Томпсон сейчас внизу, доктор Кертис должен скоро подъехать. Пригласи их сюда. Там нужен полный и тщательный осмотр. Снимки комнаты и тела в мельчайших деталях, этим займется Томпсон. А Бейли пусть снимет у нее отпечатки пальцев и поищет отпечатки на баллончике, туалетном столике и любых других предметах, на которых они могут остаться. Даже пока скрытых от нашего глаза. Нет, разумеется, мы еще не знаем, что именно ищем. — Дверь в ванную была открыта. И Аллейн туда заглянул. — Даже здесь всё провоняло этими духами. А что тут на полу? Надо же, картинка в разбитой раме. — Он присмотрелся внимательнее. — Очень милая старая гравюра. Вроде бы мадам Вестрис. А уголок раковины отколот, причем скол совсем свежий. Кто-то наступил на разбитое стекло на полу. Неужели она уронила эту прелестную гравюру? И как она вообще оказалась в ванной? Может, решила промыть стекло? Или что? Нет, не будем ничего трогать. — Он отворил дверцу настенного шкафчика. — Что они только не принимают и чем не пользуются! — пробормотал Аллейн. — Таблетки от бессонницы. Принять одну на ночь, запить водой. Мази! Лосьоны! Какое-то дерьмо, похожее на зеленую глину. Маска для подтяжки кожи. Нанести лопаточкой, оставить на десять минут. Во время применения не шевелить губами, не двигать лицевыми мышцами. Ага, вот она, лопаточка, и на ней сохранились прекрасные свежие зеленые следы. Нанесением, несомненно, занималась Флоренс. А в корзине для грязного белья — полотенце с зеленоватыми пятнами. Словом, перед вечеринкой устроила себе полную обработку. На полочке под зеркалом флакон с нюхательными солями. Может, кто-то пытался влить ей эти нюхательные соли в глотку?
— Ну, это вряд ли, сэр.
— Должно быть, нюхала их раньше, тем же днем. А это что такое? Надо же, вот это, я понимаю, стульчак! Со стеганым шелковым покрывалом, господи ты боже мой! Ладно, Фокс. Все, уходим. Мне надо бы повидаться с ее супругом.
— Он у себя в кабинете с полковником Уорендером, который, как я понял, доводится ему родственником. У мистера Темплтона случился после всего этого сердечный приступ. Полковник Уорендер и мистер Гэнтри отвели его в гардеробную. Потом полковник сорвался и спустился вниз. Мистер Темплтон все еще лежал, когда я заглянул к нему. И я предложил перевести его вниз, в кабинет. Они говорили, что двигаться ему вроде бы вредно, но я хотел расчистить пространство. Сказал, что не дело живым и тем более больным людям лежать через стенку с трупом. Как-то неловко.
Аллейн прошел в гардеробную, оставив дверь открытой.
— Ну вот, смена обстановки, — услышал Фокс его голос. — Все очень по-мужски. Очень просто. Без затей. Кто дал ему бутылку с горячей водой?
— Флоренс. Врач сказал, что старая нянька зашла позже, взглянуть, как он там. Она вообще-то старушка с характером. Ну и не прочь выпить немного портера.
— А ведь это, — заметил Аллейн, — судя по всем признакам, дом чертовски богатого мужчины. Ну и соответственно, женщины тоже.
— Вроде бы известный человек в Сити, да?
— Так и есть. Года два назад очень удачно перекупил акции «Истленд Трансопорт». В бизнесе у него репутация человека, с которым лучше не связываться.
— А слуги, похоже, его любят. Хотя повариха и говорит, что он никому не спускает с рук. Один промах — и ты вылетаешь на улицу. Но все равно любят. Он очень тяжело воспринял это происшествие. Прямо так и дрожал весь, когда я его увидел. Но поговорил я с ним нормально. Вот полковник, тот оказался крепким орешком.
— Кто из этих двоих произвел на тебя впечатление человека, способного отравить женщину?
— Да никто, — весело ответил Фокс.
— Еще, наверное, сказали, что мы никогда этого не узнаем?
— Так и есть. Именно так и сказали.
Они вышли из комнаты, и Фокс запер дверь.
— Хотя проку от этого ноль, — удрученно вздохнул Фокс. — Все ключи от комнат на этом этаже взаимозаменяемы. Ну, как обычно. Однако, — радостно добавил он, — я взял на себя смелость и забрал все остальные.
— На днях уволят тебя к чертовой матери. Ладно, пошли. — И они спустились вниз.
— Оставшиеся гости, — пояснил Фокс, — во второй комнате справа. Там те, кто оставался с покойной до того момента, пока она не вышла из оранжереи, и только те, кто выходил из гостиной до того, как начались поздравительные речи. И да, между прочим, сэр, ко времени, когда начались речи, там был фотограф с передвижной камерой, и он блокировал нижнюю часть лестницы. А у задней лестницы находился маленький бар, где мужчина разливал и смешивал напитки. Так вот, я поговорил с этим мужчиной, и он сказал, что за все время его нахождения там никто не поднимался на второй этаж, кроме Флоренс и старухи няньки. А здесь находится гостиная покойной. Или будуар. А кабинет — это первая дверь справа.
— Где лекарь?
— В теплице, страдает от похмелья. Сходить за ним?
— Да, спасибо.
Они расстались. Аллейн постучал в дверь будуара и вошел.
В кресле сидела Пинки с журналом в руках. Таймон Гэнтри заканчивал какой-то разговор по телефону, а Берти, раскрасневшийся от раздражения, читал редкое издание пьесы «Какая жалость, что она шлюха». Увидев Аллейна, мужчины встали, а Пинки отложила журнал с каким-то виноватым видом.
Аллейн представился, а затем добавил:
— Прошу прощения за то, что заставил вас так долго ждать.
Гэнтри произнес:
— Какая-то нелепая ситуация. Приходится сообщать новость людям по телефону.
— На сегодня и ближайшие дни никаких спектаклей с ее участием не назначено?
— Нет. Но должны начаться репетиции новой пьесы. Премьера через три недели. Так что времени, как понимаете, в обрез.
— Да, конечно, понимаю. И сочувствую, — сказал Аллейн и вышел.
— Какой, однако, представительный мужчина, — заметил Берти и вернулся к чтению пьесы.
Уорендер и Чарльз сидели в кабинете в полном молчании. И Аллейну показалось: не того рода это молчание, что вполне естественно возникает между родственниками, объединенными общим горем. Нет, между этими двумя, похоже, кошка пробежала. И он был готов поклясться, что они восприняли его появление с облегчением, а не с раздражением. Он также отметил, что кабинет Чарльза, как и спальня, был обставлен и декорирован перфекционистом, человеком со вкусом и очень большими деньгами. Была какая-то схожесть между этими двумя пожилыми мужчинами и обстановкой, в которой они находились. И он подумал, что они, скорее всего, сидят здесь в полном молчании довольно долго. Между ними на маленьком изящном столике стояли полный графин и две рюмки, к которым никто не прикасался.
Чарльз начал было подниматься из кресла.
— Сидите, пожалуйста, — остановил его Аллейн, и Чарльз тяжело опустился в кресло. Уорендер встал. Глаза у него налились кровью, лицо пошло пятнами.
— Скверная история, — сказал он. — Ну, что выяснили?
— Да, — кивнул Аллейн, — история хуже некуда. — Он взглянул на Чарльза. — Простите, сэр, но на данный момент никаких конкретных выводов сделать не удалось.
Чарльз с заметным усилием произнес:
— Прошу, присаживайтесь. Аллейн, если не ошибаюсь? Мне ваше имя известно.
Уорендер придвинул стул.
— Хотите выпить? — спросил Чарльз.
— Нет, большое спасибо. Я к вам ненадолго, не хочу беспокоить. Просто предстоит пройти через все обычные в таких случаях процедуры. Будет официальное дознание, и посмертное вскрытие, боюсь, тоже неизбежно. К тому же мы обязаны выяснить и проверить все события, приведшие к этому инциденту. Я понимаю: все это крайне прискорбно, мучительно, а потому заранее приношу свои извинения.
Чарльз вскинул руку и почти тотчас же уронил ее на колени.
— Наверное, мне лучше выйти отсюда, — сказал Уорендер.
— О нет, — отозвался Аллейн. — Буду рад, если вы побудете с нами еще минуту-другую.
Уорендер многозначительно взглянул на Аллейна. Затем похлопал себя по левой стороне груди и покосился на Чарльза. Аллейн кивнул.
— Если это возможно, — обратился он к Чарльзу, — мне хотелось бы попросить полковника Уорендера рассказать мне о том, что происходило до того момента, как ваша жена покинула вечеринку и поднялась к себе. И если вы, сэр, сочтете нужным что-то поправить, дополнить или задать вопрос, пожалуйста, не стесняйтесь.
И снова на несколько секунд воцарилось молчание, а затем Чарльз, не поднимая головы, произнес: