Глава 5. Душный вагон
Под мерный стук колёс конвоиры сели пить чай. Один, молодой и высокий, с редким усом и большими ушами, по имени Иван, нарезал ливерную колбасу. А второй, постарше и пониже, Анатолий, наливал в алюминиевые кружки из небольшого чайника густо заваренный чай.
— Не жадничай, режь толще — не на приёме, — сказал Анатолий, видя, как Иван криво режет тупым складным ножом колбасу.
— Да режу я, режу... Просто нож тупой, как начальство, — ответил Иван.
— Хе-хе, тоже мне — шутник. Всё бы тебе гоготать. А потом сам же в наряд поедешь за язык свой.
Потом Иван, жуя хлеб с колбасой, спросил:
— Слушай, а правда, что в прошлом году вагон с зэками под Уяром в сугроб ушёл?
— Было дело. Машинист, говорят, заснул. Заключённые убёгли, но долеко не убежали. Нашли с отмороженными пальцами на ногах и руках. Ну того машиниста, понятно, вскоре другим поездом отправили этапом…
— И не расстреляли за такое?
— Да кто ж его знает? Может и расстреляли. Одно другому не мешает.
Запах ливерной колбасы магическим образом подействовал на пенсионера. И Смирнов вышел на зов желудка мявкая и держа хвост трубой.
— О, киса! Колбасы, гляди, захотела. Вань, ты б ему подкинул, товарищ! — сказал, улыбаясь беззубой улыбкой, Анатолий.
Половину зубов он потерял в рукопашной схватке с немцем под Великими Луками, в январе 43-ом, когда патроны закончились, а подкрепление не приходило. Лежали в снегу, винтовки пустые, в дело пошли штыки, сапёрные лопатки и кулаки. Немец ударил тяжёлым прикладом по челюсти. Очнулся уже в госпитале, со слипшейся губой и приветом от вражеского унтера — восемь передних зубов как не бывало. Того немца убил товарищ… если бы не он, лежал бы Анатолий под Великими Луками, а не ел колбасу.
— А дай из своей доли. Я ж тоньше рыжего! — ответил Иван, после чего засунул лишний кусок колбасы в рот и почти не жуя начал скорей глотать.
— Откуда ты, рыжик? С какой станции? Тоже по этапу? Тебе на лесозаготовки лучше не попадать, — сказал Анатолий, склонившись к коту, который теперь тёрся о его валенок, — Хотя, может, и там твоя порода нужна. Мыши и крысы везде имеются, без работы не останешься.
Иван фыркнул, утирая рот рукавом.
— Смотри, ещё личное дело на него заведём. По статье «попрашайничество».
— И без прописки! — хмыкнул Анатолий. — шляться в наше время просто так нельзя… На, жри.
И Анатолий протянул пенсионеру кусок ливера. Тот схватил и начал с жадностью жевать, вспоминая вкус советской натуральной колбасы.
— Ты смотри, не закармливай. А то жирку поднаберёт — и в солдатский суп попадёт, — пошутил Иван.
— Суп из кота — это уже при нехватке провизии. Хотя в сорок втором под Москвой… — Анатолий осёкся, махнул рукой. — Да ладно. Чай допьём да вздремнём. До Уяра часа три — если не станем. А там и наша смена.
Кот тем временем прыгнул на лавку, свернулся у бурки Анатолия и прикрыл лапой глаза, как будто разговор вовсе его не касался. До болезни пенсионер часто путешествовал и привык к комфортным кондиционированным вагонам с мягкими сидушками. «Столыпинские» же вагоны для этапирования заключённых на стороне для конвоя устанавливали примитивные скамьи-брусья или лавки, часто без мягкой обшивки — простые деревянные или железные сиденья вдоль стенки.
Но отдыхать пришло не долго. Худой зэк, бывший фельдшер, обнаружил у товарища сорокаградусную лихорадку и сыпь под мышками — первый признак сыпного тифа. Весть разлетелась по поезду в считанные минуты. И вскоре в вагон, в котором отдыхал кот и сидели конвоиры, ворвался сан начальник этапа, молодой капитан медслужбы Анисимов. За Анисимовым шли двое помощников с металлическими ящиками.
— Товарищи конвоиры, приказ на фумигацию. Подозрению на тиф. Сернистый ангидрид — полный объём, экспозиция два часа! — выкрикнул он, открывая металлические ящики и показывая на шайбы с серой.
Такое обеззараживание вагонов сернистым газом прописывала инструкция Минздрава. По правилам все вагоны с подозрением на тиф обязаны были проходить дезобработку на специализированных пунктах или прямо в пути. В те годы именно сернистый газ считался дешёвым и быстрым способом убить вшей переносчиков и обеззаразить вагон.
Конвой пришёл в движение. В соседних вагонах раздались крики.
Пенсионер не понимал, что происходит. Спокойствие сменилось паникой.
— Сиди тут и не жужжи, — бросил Анатолий, — А мы на фумигацию.
Иван и Анатолий накинули шинели на головы и побежали в соседний вагон, Анисимов и помощники последовали за ними.
По инструкции людей из вагона на время окуривания сернистым ангидридом должны были выводить. Но на этапах это делали как придётся: людей могли сдвинуть в охранный коридор или соседнюю секцию этого же вагона, чтобы не рисковать побегом, и всё равно запускали газ в пустую камеру.
Закутанные в шарфы конвоиры вынесли на носилках бледного тифозного — в санитарный вагон. «На Тайге их сбросят в санизолятор, приказано», — буркнул Анатолий.
— Выводить надо на улицу! — сказал Анисимов.
— Нельзя, мороз! Околеют зэки! Давай так! В крайнюю камеру всех набьём! — ответил Анатолий.
— По одному! Гуськом! — гаркнул дежурный конвоя. — Камера «Б» — в «Г». Счёт у двери и на месте! Шевелись, спецконтингент!
Решётка лязгнула. Поток тел потянулся через узкий коридор. «Столыпин» был устроен так: узкий охранный проход вдоль вагона и несколько клеток купе за решётками.
— Эй, мусора, совсем в химеру двинулись? Задушить решили?! — сипло рявкнул плечистый урка, у которого на запястьях чернели «браслеты» из татуировок.
— Не кипишуй, братва, — откликнулся другой, щурясь, — все живы пока.
— Заткнись, фраер! — рыкнул третий, щёлкнув языком. — Здесь масть не твоя. Слово держат те, кто тянет.
— Счёт — двадцать три! У двери! — глухо прозвучал голос из коридора.
— Двадцать три! — отозвался Анатолий у соседней решётки, проталкивая людей ближе. — Подвиньтесь, мужики, вон ещё идут.
Капитан медслужбы Анисимов с марлевой повязкой на лице зашёл в камеру «Б», сунул под нары железный поддон с жёлтым порошком. Плеснул спиртом, черканул спичкой. Спирт вспыхнул и загудел, потянулся едкий, горький дым.
Конвой щёлкнул шпингалетами и смылся в соседний вагон, прикрывшись шинелями, оставив контингент. Газ лёг у пола тяжёлой подушкой: глаза жгло, горло драло, язык будто присыпали пеплом. Набившиеся в камере заключённые инстинктивно тянулись вверх.
— Ну чё, братва, фрицы вернулись? — сипло захохотал какой то урка с набитыми на пальцах «перстнями». — Глянь, газовая камера по нашему.
— Заткнись, крысюк, пока глухаря не накатал, — отрезал другой, прижимая к носу рукав. — У немцев ты бы сразу сдох. А тут поживёшь ещё.
— Дыши, не кипишуй. Вши дохнут — значит, живём.
Кто-то оттолкнул соседа:
— Не дыши мне в ухо, жмур!
— Сам не дыши, урка!
Ад продолжался два часа, но потом пришло спасение — вернувшиеся закутанные в шарфы конвоиры распахнули люки. Зэков загнали обратно в камеры.
В Мариинске эшелон сбросили на глухой путь, к зданию из красного кирпича тюремной пересылки. Здание стояло здесь ещё с царских времён — раньше здесь располагалось губернское управление полиции, но теперь принадлежало МВД. На фасаде виднелась синяя: «Мариинский пересыльный пункт».
— Сюда, урки! «Политиков» — в другую сторону, — орал сержант в тулупе, не переставая жевать табак.
Заключённых загоняли в длинные коридоры барака, на дверях были таблички «Комната обыска», «Регистрация», «Санобработка». Их раздевали, брили, окунали в горячую воду, растирали карболкой для профилактики болезней и кричали: «Следующий!»
Васька тоже хотел выскочить вслед за Иваном и Анатолием.
— Э, а ты, братец куда? Сиди тут, грейся. Околеешь! — сказал Анатолий и сунул в зубы пенсионеру припасённый кусок ливера.
Петров отвлёкся на колбасу, и дверь вагона закрылась.
«Вот так бывает. Хочешь одно, а получаешь другое, — думал Васька, — тут не то что до Сталина добраться, выжить бы. Неровен час можно и умереть. Тут и девяти жизней не хватит».
Глава 6. Жизнь в Сиблаге
Вечером эшелон после сортировки отправился в Сиблаг — Тайгинский отдельный лагерный пункт № 2, что располагался у разъезда «Сосновый Лог» в Кемеровской области. Это был один из десятков лесных лагерей, где зэки рубили лиственницу и перегружали бревна в вагоны.
Надо тут обязательно сказать для разъяснения, что слово «зэк» — сокращённое название заключённых в СССР, которое употребляется в русском языке в качестве сленгового слова. Слово происходит от обозначения «з/к» (заключённый), которое использовалось в официальных документах в период с начала 1930-х по конец 1950-х годов.Существует также версия, что «з/к» — сокращение от «заключённый каналоармеец». По этой версии, так называли невольных строителей Беломорско-Балтийского канала, соединяюего Белое море с Онежским озером и имеющий выход в Балтийское море и к Волго-Балтийскому водному пути. Канал был построен в рекордно короткий срок с 1931 по 1933 года, открыт 2 августа 1933 года
Поезд свернул на насыпной подход к лагерному участку в вырубленной просеке, участок углубляли дальше в лес по мере вырубки. Вагоны остановились у деревянного помоста, и можно было разглядеть вдалеке плохо осветлённую табличку: «Пункт № 2 Сиблага».
— Вот и приехали, рыжий! — сказал Анатолий, — будешь с зэками. Они будут лес пилить, а ты мышей ловить!
После этих слов конвоир взял пенсионера за шкирку и закинул в заранее приготовленный мелок закинул на плечо и вышел на стоявшую на шпалах деревянную платформу.
На конце платформы стоял мужчина в серой шинели, валенках и ушанке. Короткий ремень, планшет, на поясе кобура. Капитан Михайлов, начальник пункта Сиблага. Анатолий знал его с ВОВ. Январь 1943 го, станция Касторное, южнее. Там их батальон стоял в обороне после прорыва немцев к железнодорожному узлу, и сутки шёл бой за депо.