— Ничего, ничего, — благодушно молвил голос, причмокнув, — вкусно и это, — и добавил тихо-тихо: — повкусней мышей и тощих голубей.
Священник опустил глаза, чувствуя одновременно и восторг, и смущение. Сам Господь снизошёл разделить с ним трапезу! Батюшка лихорадочно перебирал в уме, о чём ещё осмелится спросить небесного Посетителя.
— Господи… раз уж Ты со мной говоришь… — продолжил он робко, — позволь спросить Тебя о самом важном.
— Спрашивай, — позволил голос.
Батюшка набрался смелости:
— Время сейчас тяжёлое, сам видишь… Церковь Твою столько лет гнали. В войну вот отпустили чуть вожжи, дали людям веру поддержать, а нынче опять страхи. Шепчутся кругом, что снова гонения грядут, — он покачал головой. — Скажи нам, как быть? Устоим мы? Сумеем веру сберечь, паству сохранить? Или опять закроют храмы, разгонят всех нас?
Повисла тишина, лишь дождь барабанил по крыше. Наконец голос произнёс медленно и серьёзно:
— Испытания ещё будут, — отозвался он. — Но не бойся: вера выстоит, если вы сами твёрды будете. Не в стенах дело — души свои спасайте и огонь веры храните.
Голос чуть понизился, и в нём послышалась скрытая угроза:
— А власти земные… их время не вечно. У всего под луной свой срок, — уклончиво подтвердил голос. — Ты только верен будь, а там увидишь.
— Слава Тебе, Господи… Значит, доживём! — выдохнул батюшка, и по морщинистым щекам его покатились слёзы. — Благодарю… Недостоин я такой милости, а благодарю… — Он вытирал глаза широким рукавом рясы и улыбался, словно ребёнок.
Голос наверху вдруг сменил тон на слегка шутливый, даже ласково-укоризненный:
— А ещё, сын мой, — молвил он, — постись как следует. Смотрю я, ты брюхо отъел — негоже пастырю чревоугодником быть.
Священник оторопел и густо покраснел, невольно оглядев себя:
— Ой… что Ты, Господи, — смутился он, — я… я стараюсь поститься, всё по уставу… Разве что, — батюшка виновато понизил голос, — просфорой и вином иногда балуюсь лишний раз…
В темноте послышалось тихое урчание, похожее на смешок.
— Смотри у меня!
Несколько мгновений оба молчали. Священник не смел больше ничего спрашивать — он стоял на коленях, опустив голову, и только тихо благодарил Бога сквозь слёзы. Кот же тем временем учуял сладковатый запах клюквенного морса, перемешанного с вином, исходивший от кружки на столе. Его томила жажда. Он неслышно взобрался обратно на стол, где стояла кружка, и обнаружил в ней немного остывшего морса. Опрокинув кружку набок, кот жадно принялся лакать пролившийся рубиновый напиток.
Батюшка услыхал тихое хлюпанье. Приподняв голову, он увидел в темноте какое-то движение.
— Ой… Господи, может, Тебе чашу дать? — спохватился он и бросился к столу, сообразив, что Богу, наверное, неудобно пить из мелкой кружки.
Кот от неожиданности поперхнулся и отскочил прочь, скрывшись за иконостасом.
Однако священник ничего не заподозрил. Он дрожащими руками схватил стоявший на столе чайник и плеснул тёплого морса в чистую широкую фарфоровую чашу. Аккуратно поставил её на невысокий табурет посреди зала, поближе к свету лампады.
— Прости меня, Господи, — проникновенно сказал батюшка в пустоту, — вот, испей из чистой чаши…
Он отошёл на несколько шагов и опустился на колени, опустив взор. Священник боялся без приглашения взирать на Божественный облик — вдруг согрешит дерзостью. Он смиренно ждал, приглашая Господа напиться как следует.
Пушистый самозванец решил не бросать начатой роли, но действовать при этом как можно осторожнее. Держась тени пополз вдоль колонн к табурету. Батюшка продолжал стоять на коленях с опущенными глазами и, казалось, не дышал от трепета. Кот воспользовался этим: запрыгнул на табурет и принялся жадно лакать ароматный морс.
Священник слышал лишь негромкое прихлёбывание да урчание, похожее на довольное мурлыканье. Он, затаив дыхание, ждал, пока небесный Гость утолит жажду.
Кот напился, вылакав чашу досуха. Насладившись угощением, языком слизнул с усов сладкие капли. Пожалуй, на этом ему пора было сворачивать представление. Прощальное слово наверняка не помешает для убедительности.
— Будь благословенен этот храм, сын мой, — пробормотал голос из угла, — и будет проверка твоей веры. В храме есть рыжий кот. Свези его сейчас же в Москву…
— В Москву? Зачем же, Господи? Да и как я храм брошу, как попаду в Москву сейчас…
— А вот это уже не твоё дело, сын мой! Исполняй! Или вера твоя слаба?
Священник едва успел открыть рот для ответа, как неожиданно тишину храма разорвал резкий скрип двери.
— Проверка! — прокричал грубый голос.
Глава 9. Неисповедимый путь
В храм вошли два чёрных силуэта с фонарями. Батюшка побледнел.
Не теряя ни секунды, кот молнией метнулся обратно в своё укрытие за иконостас, туда, где прятался с самого начала. Священник же торопливо поднялся и, бросив в темноту полушёпотом: «Прости, Господи…», поспешил навстречу непрошеным гостям.
В храм вошли двое: участковый милиционер в промокшей шинели, а вместе с ним сухощавый гражданин в сером пальто и шляпе, державший под мышкой кожаный портфель. Батюшка сразу узнал второго — уполномоченный по делам религии Блинов, тот самый «надсмотрщик» от власти. Милиционер осветил фонариком полумрак и недовольно поморщился.
— Чего тут замышляешь? — буркнул он, окидывая взглядом пустой храм. — Кроме тебя, кто здесь есть?
— Кроме меня и Господа никого. Я молился, — тихо ответил отец Павел, опустив глаза и пряча дрожащие руки в широких рукавах рясы.
Уполномоченный Блинов, качнув головой, шагнул вперёд, принюхиваясь. Ноздри его тонкого носа уловили что-то необычное.
— А это что за запах? — подозрительно спросил он, поводя лучом фонаря. — Вином пахнет?.. Ты, часом не выпиваешь тут?
— Да какое вино, Боже упаси… — замахал руками батюшка. — Это я чаю с морсом немного… горло грею, простыл вот, — объяснил он, указывая на чайник на столе.
Милиционер перевёл луч на табурет посреди храма, где стояла чашка. Рядом на полу блестела лужица красноватого морса.
— А это что разлито? — хмуро спросил он.
— Пролил, — вздохнул священник. — Торопился, когда к вам бежал… споткнулся, вот и расплескал, прости Господи.
Уполномоченный прищурился и обвёл зал взглядом. Кот, притаившийся за иконой Николая, замер, стараясь слиться с темнотой. Луч фонаря мазнул по иконостасу, на миг выхватив из темноты угол киота. Кот зажмурился, чтобы глаза не выдали его отражённым блеском. Блинов ничего не заметил, только поморщился.
Милиционер тем временем усмехнулся, кивнув на чашку:
— В одиночестве, говоришь, чаёвничаешь? А мне вот тут донесли, будто ты в неурочный час с кем-то сборище устроил, — сказал он и всмотрелся в лицо, проверяя реакцию.
— Да с кем же… — развёл руками батюшка. — Разве что… кот тут забегал бродячий, так я его… приютил на минутку, — добавил он после заминки, вдруг решив выдать часть правды.
— Кот, говоришь? — Милиционер хмыкнул с ухмылкой. — Вот те на! Я гляжу — у тебя и миска стоит… Бога, что ли, угощал? Али кота, — пробормотал он грубовато.
Священник вспыхнул и замотал головой, но уполномоченный бросил сослуживцу строго:
— Хватит, Степан. — Затем повернулся к отцу Павлу: — Ладно, проверили – вроде всё спокойно. Никого постороннего, кроме котов, не обнаружили, укажем в отчёте. Только ты будь благоразумен. Ночью двери на замок запирай, нечего тут самовольные ночные собрания устраивать, чай не семнадцатый год на дворе.
— Да я ж не устраивал… — начал было священник, но осёкся и просто кивнул. — Понял, понял.
— И про «гостей небесных» тоже… поосторожнее, — уполномоченный Блинов оглядел батюшку испытующе. — Всякие чудеса нам ни к чему, ясно? Меньше разговоров лишних — спокойнее жизнь.
— Какие уж там чудеса, — пробормотал батюшка, глядя в пол. — Конечно, никаких…
Милиционер фыркнул, поправляя ремень:
— Ну, значит, живи спокойно, отец. А будешь дверь отрытой держать в будни — допрыгаешься.
Уполномоченный неодобрительно покосился на болтливого напарника и, повернувшись, направился к выходу. Милиционер пожал плечами и тоже двинулся за ним, напоследок шаря фонариком по углам. Кот замер без движения, и на этот раз луч тоже прошёл мимо. Двое проверяющих скрылись за дверью, и тяжелое полотно закрылось, отсекая вечерний холод.
Отец Василий несколько секунд стоял неподвижно, вслушиваясь, как удаляются шаги по лужайке. Наконец он перевёл дух и запер дверь изнутри. Храм снова погрузился в тишину, лишь огонёк лампады по-прежнему трепетал в красном стаканчике.
Священник медленно оглядел полутёмный зал. Будто и не было тут ничего необычного: пустые скамьи, молчаливые иконы. Только на столе остались вещественные доказательства пережитого: огрызок просфоры, пустое блюдце из-под сыра да валявшаяся на боку кружка. На полу блестели несколько капель разлившегося морса. Батюшка перекрестился, глядя на всё это хозяйство, и вдруг тихо усмехнулся.
Отец Василий провёл ладонью по своему кресту и покачал головой, то ли удивляясь, то ли радуясь. Чудо это было или хитрая шутка — одному Богу ведомо. Но душа его неожиданно оттаяла, наполнилась лёгкостью. Не напрасно, выходит, топил он печь и зажигал свечу даже в пустом храме: всё же Его дождался. Батюшка улыбнулся в бороду, вытирая со щёк непрошеную слезу: чудны дела твои, Господи…
В этот миг кот вышел из укрытия и поклонился батюшке. Священник Павел поклонился в ответ.
— Тебя, значит, в Москву надобно доставить? Что ж, раз Господь приказал, сделаю!
Павел не стал медлить. Едва проводив непрошенных гостей, он наскоро потушил свечи в храме, погасил лампаду прикрыл печь. Затем сложил причастные дары в мешочек и опустив кота за пазуху поспешил домой. Кот уютно устроился, словно понимая всю важность момента.
Дома батюшка дрожащими руками собрал в дорожную сумку немного белья, теплый свитер, три бутылки красного кагора, хлеба, немного сыра, колбасы, домашних солений — грибов и огурцов бочковых, сухари, дюжину яиц и другие припасы. Сердце его билось неровно — отчасти от пережитого, отчасти от неожиданной решимости: впереди ждала Москва. Сам бог повелел!