– Каждого мне и не нужно, – медленно произнес полицейский. – Нужен только один. Тот самый. Кажется, за день к вам не так часто и заходят.
Карл послушно покачал головой.
– А по фотографии вы его узнаете?
– Не уверен. Я и вас-то не узнал, так что…
– Харри… – подал голос мальчишка.
– Но вы видели, как кто-то чертил по экрану?
– Харри…
Да, в тот день Карл обратил внимание на одного посетителя. Он вспомнил о нем в тот вечер, когда заходили из полиции и спрашивали про подозрительных людей. Дело в том, что тот посетитель ничего особенного не делал. Просто стоял и смотрел на экраны, что для телемагазина вполне естественно. Ну и что он должен был сказать? Что кто-то, чью внешность он не запомнил, стоял в магазине и казался подозрительным? И получить за это кучу неприятностей?
– Нет, – ответил Карл, – я не видел, чтобы кто-нибудь чертил по экрану.
Полицейский что-то пробормотал.
– Харри… – Мальчишка потянул полицейского за рукав. – Уже пять часов.
Полицейский замер и посмотрел на часы.
– Беата, – обратился он к женщине. – Нашла что-нибудь?
– Говорить пока рано, – обернулась она к нему. – Следов тут достаточно, но он чертил так, что сложно найти целый отпечаток пальца.
– Позвонишь.
Колокольчик звякнул снова. Карл и женщина с железным чемоданом остались одни.
Он придвинул было к себе Лизу из Тёнсберга, но передумал. Положил журнал на стол фотографией вниз и подошел к женщине из полиции. Та маленькой щеточкой аккуратно собирала с телевизора пыль. Теперь и он увидел начерченную на экране фигуру. Неудивительно, что она сохранилась до сих пор: Карл нечасто утруждал себя уборкой.
– Что обозначает этот символ? – спросил он.
– Не знаю, – откликнулась женщина. – Знаю только, как он называется.
– Как?
– «Марин крест».
Глава 20Среда. Возведение соборов
Харри и Олег встретили Ракель у ворот Фрогнербада. Она подбежала к Олегу и, обняв его, бросила на Харри сердитый взгляд.
– Где ты был? Что случилось? – прошептала она.
Харри стоял, бессильно опустив руки, и переминался с ноги на ногу. Он знал, что может ей ответить, где он был, – спасал чужие жизни. Но это было бы неправдой. А правдой было то, что с ним случилось, причем давно. Он всегда занимался своими, и только своими, делами, предоставляя другим расхлебывать последствия. Так всегда было и будет, и то, что он попутно спасает жизни, – всего лишь побочный эффект.
Вместо этого он сказал:
– Я устал. – Это, по крайней мере, была правда.
– Мы ездили туда, где побывал серийный убийца! – радостно выдал Олег, но тут же замолк, уловив скептический мамин взгляд.
– В общем… – начал Харри.
– Нет! – оборвала его Ракель. – Даже не пытайся!
Харри пожал плечами и грустно улыбнулся Олегу:
– Позвольте мне хотя бы довезти вас до дома.
Ответ он знал заранее.
Он стоял и провожал их взглядом. Ракель уходила быстро и решительно, а Олег на полдороге обернулся и помахал ему рукой. Харри помахал ему в ответ.
Глаза болели от солнца.
Столовая в Полицейском управлении находилась на самом верхнем этаже. Харри прибыл сюда прямиком из Фрогнербада и, проходя по пустым коридорам седьмого этажа, отметил, что Тома Волера тоже нет на месте, хотя свет в кабинете горит. Оглядевшись в дверях, Харри заметил в столовой только одного посетителя, сидевшего за столиком спиной к Харри.
Он подошел к стойке и посмотрел на телевизор, висящий в углу. Показывали розыгрыш лотереи. Харри проследил за тем, как очередной шар катится по желобу, потом звук сделали тише, но он услышал, как женский голос объявил: «Пять. Цифра пять». Кому-то повезло.
Шаркнул отодвигаемый стул.
– Привет, Харри. Они уже закрылись, – раздался голос Тома.
– Знаю, – ответил Харри. – Решил зайти покурить. – Он кивнул на открытую площадку на крыше, которая круглый год служила им курилкой.
Вид оттуда открывался замечательный, но воздух был таким же жарким и душным, как и внизу, на улице. Косые лучи заходящего солнца прошивали город и тонули в Бьёрвике – районе, который готовился сменить привычные шоссе, склады и пустующие дома на оперу, гостиницы и элитное жилье. Богатство собиралось подмять под себя весь город. Харри вспомнился сюжет про африканского сома – большую черную рыбу, которой в засуху не хватает ума перебраться в водоемы поглубже и ее ловят руками в вонючих, постепенно высыхающих лужах. Строительство уже началось: на фоне закатного неба высились жирафьи силуэты башенных кранов.
– Будет просто супер! – Том подошел совершенно неслышно.
– Поглядим. – Харри затянулся сигаретой. Он не совсем понимал, о чем речь.
– Тебе понравится, – заверил Волер. – Главное – привыкнуть.
Харри представил себе, как в грязном, пересохшем водоеме сомы бьют хвостами, беззвучно разевают рты, пытаясь привыкнуть жить без воды.
– Мне нужен ответ, Харри, нужно знать: с нами ты или нет.
Захлебнуться воздухом… Пожалуй, такая смерть для сома не хуже других. Захлебнуться – это даже относительно удобно.
– Звонила Беата, – сообщил Харри. – Она проверила отпечатки пальцев в телемагазине. Нет ни одного отчетливого, а владелец магазина ничего не помнит.
– Жаль. Эуне говорит, в Швеции к забывчивым свидетелям применяют гипноз. Надо бы взять на вооружение.
– Надо бы.
– После обеда пришли интересные результаты от патологоанатомов о Камилле Луен.
– Хм?
– Оказывается, она была беременна. Второй месяц. Но никто из знакомых, кого мы допросили, не догадывается, от кого мог быть ребенок. Вряд ли это имеет отношение к убийству, но информация интересная.
– Хм…
Они постояли молча. Волер подошел к перилам, облокотился.
– Харри, я знаю, что ты меня не любишь. Я и не прошу меня любить. Но раз уж мы работаем вместе, надо больше доверять друг другу, быть более открытыми…
– Открытыми, говоришь?
– Да. Удивлен?
– Немного.
Том Волер улыбнулся:
– А ты попробуй. Что ты хотел бы знать обо мне? Спрашивай о чем угодно.
Харри подумал, а потом сказал:
– Хорошо. Я хотел бы знать, что заставляет твои шестеренки работать.
– То есть?
– То есть что заставляет тебя просыпаться утром и делать то, что ты делаешь. Зачем все это? Какая у тебя цель?
– Я понял. – Теперь наступило время задуматься Тому. Он долго молчал, потом указал на краны. – Видишь их? Мой прапрадед приехал сюда из Шотландии. Всем его богатством были шесть сатерлендских овец и письмо из абердинского цеха каменщиков. Этого хватило, чтобы его приняли в цех в Осло. Он участвовал в строительстве домов вдоль Акерсельвы и восточнее – вдоль железной дороги. Они стоят до сих пор. Его дело продолжали дети. Потом – внуки. Так очередь дошла до моего отца. Прадед взял норвежскую фамилию, но, когда мы переехали в западную часть города, отец сменил ее на прежнюю – Волер. Wall – стена. Звучит, может, и не слишком гордо, но отец считал, что для будущего судьи она подходит больше, чем Андерсен.
Харри с удивлением посмотрел на Волера:
– Так ты собирался стать судьей?
– Да, когда поступал на юридический, и стал бы, если бы не случай.
– Какой случай?
Волер пожал плечами:
– Несчастный. На производстве. Отец погиб. И вот что странно: когда умирает отец, понимаешь, что дороги в жизни ты выбирал не для себя, а для него. И я понял, что с другими студентами на юридическом не имею ничего общего. Я был наивным идеалистом. Верил, что мы будем высоко нести знамя справедливости и создавать современное правовое государство. А выяснилось, что большинству просто нужна степень и место, на котором можно зарабатывать достаточно, чтобы нравиться девчонкам в Уллерне. А, да что я тебе говорю, ты ведь и сам учился на юриста…
Харри кивнул.
– Наверное, у меня это в крови, – сказал Волер. – Я всегда любил строить. Что-нибудь большое. Когда я был еще совсем маленьким, то строил из конструктора огромные замки – намного больше, чем у остальных детей. А на юридическом понял, что я другой, не такой, как эти людишки с мелкими мыслишками, и через два месяца после похорон пошел поступать в полицейскую академию.
– И стал лучшим из выпуска, если верить слухам.
– Одним из лучших.
– Что же, в полиции у тебя получилось построить свой замок?
– Нет, Харри, не получилось. Ни у кого не получается. В детстве, чтобы мои постройки были выше, я отнимал детали конструктора у других. Весь вопрос в том, что ты хочешь построить. Жалкую маленькую лачугу для жалкой маленькой жизни – или театры и соборы, величественные здания, которые будоражат воображение, заставляя тянуться к возвышенному. – Волер провел рукой по перилам. – Возводить соборы – это призвание, Харри. В Италии каменщиков, погибших при их строительстве, почитали как мучеников. Хотя сооружали соборы на благо человечеству, все до единого они стоят на человеческих костях и крови – так говаривал мой дед. И так будет всегда. На крови моей семьи стоит не одно здание, которое видно отсюда. А мне хочется большей справедливости. Для всех. И я буду использовать те строительные материалы, которые сочту нужными.
Харри посмотрел на огонек своей сигареты:
– И я тоже строительный материал?
Волер улыбнулся:
– Можно было бы выразиться более деликатно, но мой ответ – да. Если тебе будет угодно. У меня есть варианты… – Он не договорил, но Харри догадывался о продолжении: «…а у тебя – нет».
Глубоко затянувшись, он тихо спросил:
– А если я соглашусь?
Волер поднял бровь и изучающе посмотрел на Харри. Потом ответил:
– Получишь первое задание, которое выполнишь в одиночку, не задавая вопросов. Все до тебя проходили через это. Испытание на верность.
– И в чем оно состоит?
– Со временем все узнаешь, но придется сжечь кое-какие мосты.
– Означает ли это нарушение норвежских законов?
– Разумеется.
– Ага, – сказал Харри. – Чтобы у