– Мариус, – сказал Мариус.
– Пиши «Мариус».
Незнакомец попросил его положить письмо в конверт, а конверт – в рюкзак.
– На втором листе напиши только: «Вернусь через четыре недели». Дата и «Мариус». Вот так, благодарю.
Мариус сидел в кресле, опустив голову. Незнакомец стоял прямо за спиной. Порыв ветра тронул занавеску. Истерично свистели птицы. Незнакомец подался вперед и закрыл окно. Теперь в комнате слышалась приглушенная мелодия из аудиоцентра на книжной полке.
– Что за вещь? – спросил он.
– «Like a blister in the sun», – ответил Мариус.
Ее он поставил на повтор. Она ему нравилась, и он написал бы самый хороший отзыв. С теплой иронией.
– Я слышал ее прежде, – сказал незнакомец и, отыскав нужную кнопку, увеличил громкость. – Вот только не помню где.
Мариус поднял голову и посмотрел из окна на притихшее лето, на зеленый газон и березку, словно махавшую ему на прощание. В оконном отражении он увидел, как незнакомец поднимает пистолет и наводит на его затылок.
«Let me go wild!» – визжали маленькие колонки.
Незнакомец снова опустил пистолет:
– Извини. Забыл снять с предохранителя. Вот так.
«Like a blister in the sun!»
Мариус зажмурился. Ширли. Он думал о ней. Где она сейчас?
– Вспомнил, – сказал незнакомец. – В Праге. Кажется, группа называется «Violent Femmes»? Моя любимая взяла меня с собой на концерт. Они не слишком хорошо играют, как ты думаешь?
Мариус уже открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент пистолет сухо кашлянул, и никто так и не узнал его мнения.
Отто смотрел на экраны. За его спиной Фалькейд на своем разбойничьем языке беседовал с «Браво-два». Паскудник Харри достал мобильный телефон. Говорил коротко и мало. Наверняка позвонила страшненькая дама, изнывающая без мужской любви, подумал Отто и навострил уши.
Волер вообще ничего не говорил, сидел, грыз кулак и смотрел, как уводят Одда Эйнара Лиллебустада. Без наручников. Без всяких подозрений. Без сенсаций.
Отто тоже смотрел на экраны, потому что у него возникло ощущение, будто он сидит у атомного реактора. Снаружи ничего не ясно, но внутри кипит такое, с чем не хочется вступать в тесный контакт ни за что на свете. И он внимательно смотрел.
Фалькейд сказал:
– Конец связи, – и отложил свою говорилку в сторону.
Паскудник Харри продолжал односложно отвечать в трубку.
– Он не появится, – объявил Волер, глядя на изображения вновь опустевших коридоров и лестниц.
– Говорить об этом еще рано, – ответил Фалькейд.
Волер медленно покачал головой:
– Он знает, что мы здесь. Я чувствую. Сидит где-нибудь и смеется над нами.
«На дереве в саду», – подумал Отто.
Волер встал:
– Пора собираться, парни. Теория про пентаграмму не подтвердилась. Завтра начинаем с нуля.
– Подтвердилась.
Трое обернулись к паскуднику Харри. Тот уже закончил разговор и положил мобильный телефон в карман.
– Его зовут Свен Сивертсен, – продолжал тот. – Норвежский подданный, проживает в Праге, родился в Осло в тысяча девятьсот сорок шестом году, но наша коллега Беата Лённ говорит, что выглядит он намного моложе. Своей матери он подарил точно такой же бриллиант, как и те, что мы находили на жертвах. Мать утверждает, что в известные нам даты он был в Осло и посещал ее. В вилле Валле.
Отто заметил, как лицо Волера застыло и побледнело.
– Значит, мать, – почти прошептал Волер. – В доме, на который указывал последний луч звезды?
– Да, – сказал Харри. – Она ждет его сегодня вечером. На Швейгордсгата уже едет машина с подкреплением, а моя стоит на улице тут неподалеку.
Он встал с кресла. Волер потер подбородок.
– Перегруппируемся, – сказал Фалькейд и схватил рацию.
– Стоп! – выкрикнул Волер. – Без моей команды ничего не делать.
Остальные посмотрели на него в ожидании. Волер закрыл глаза. Прошло две секунды, и он открыл их.
– Останови машину с подкреплением, Харри, – приказным тоном сказал Волер. – Я хочу, чтобы ни одной полицейской машины на километр не было от того дома. Если он почует хоть малейшую опасность, мы проиграли. Мне кое-что известно об этих контрабандистах. Они всегда – всегда! – готовят себе пути отступления. Стоит однажды их упустить, и больше они не покажутся. Фалькейд, со своими ребятами остаешься здесь – на всякий случай.
– Но ты же сам сказал, что он не…
– Делай, как я говорю. Может, это наш единственный шанс. Поскольку я отвечаю за дело собственной головой, хотелось бы держать руку на пульсе. Харри, принимаешь на себя командование. Хорошо?
Отто увидел, как паскудник Харри отсутствующим взглядом посмотрел на Волера.
– Хорошо? – повторил тот.
– Просто отлично, – ответил паскудник.
Глава 28Суббота. Имитатор
Олауг Сивертсен расширенными от испуга глазами смотрела, как Беата проверяет, все ли пули в револьвере на месте.
– Мой Свен? Господи, поймите же, это ошибка! Свен и мухи не обидит.
Беата защелкнула револьвер и отошла к кухонному окну, откуда открывался вид на парковку на Швейгордсгата.
– Будем надеяться. Но чтобы это выяснить, нужно его сначала арестовать.
Сердце Беаты учащенно билось, усталость как рукой сняло. Вместо нее сейчас ощущались легкость и предвкушение чего-то особенного – словно она приняла допинг. Этот старый табельный револьвер принадлежал еще ее отцу. Однажды она услышала, как он сказал товарищу, что никогда не смог бы доверить свою жизнь пистолету.
– Так значит, он не сказал, когда именно придет?
Олауг покачала головой:
– Сказал, ему нужно кое-что уладить.
– У него есть ключ от входной двери?
– Нет.
– Хорошо. Значит…
– Я ее не запираю, когда знаю, что он придет.
– Дверь и сейчас не заперта?
Беата почувствовала, как кровь прихлынула к голове, а голос стал резким и грубоватым. Она не знала, на кого сердится больше: на старушку – за то, что к ней прислали охрану из полиции, а она оставила открытой входную дверь для сына, или на саму себя – за то, что не проверила элементарных вещей.
Она перевела дыхание, чтобы голос стал поспокойней:
– Олауг, прошу оставаться здесь. А я пройду в коридор и…
– Эй, есть кто? – услышала Беата крик за спиной.
Сердце забилось еще быстрее, и она, развернувшись, протянула вперед руку, держа тонкий белый указательный палец на тяжелом гладком спусковом крючке. К двери из коридора двигался силуэт мужчины. Беата не слышала, как он вошел. Добрая-добрая, глупая-глупая…
– Ух ты! – Силуэт хохотнул.
Беата прицелилась в голову, но через долю секунды отпустила крючок.
– Кто это? – спросила Олауг.
– Легкая кавалерия, фрёкен Сивертсен, – ответил человек. – Инспектор Том Волер.
Он протянул руку, бросил короткий взгляд на Беату и сказал:
– Кстати, фрёкен Сивертсен, я позволил себе закрыть вашу входную дверь.
– Где остальные? – спросила Беата.
– Остальных не будет. Только ты и я, дорогая… – Том Волер улыбнулся, и у Беаты мороз пробежал по коже.
Миновало восемь.
По телевизору предупредили, что со стороны Англии надвигается холодный фронт и жара скоро закончится.
В коридоре редакции Рогер Йендем сказал коллеге, что последние два дня полиция жутко неразговорчива, а значит, что-то готовится. Прошел слух, что подняли отряд быстрого реагирования, а его командир Сиверт Фалькейд уже двое суток не отвечает ни на единое телефонное сообщение. Коллега ответил, что Рогер выдает желаемое за действительное, так же думали и в редакции, поэтому на первой странице оказался холодный фронт из Англии.
Бьярне Мёллер сидел на диване и смотрел «Такт за тактом». Ему нравился ведущий, Ивар Дюрхёуг, и песни, которые звучали в передаче. Пускай кое-кто на службе считает, что это шоу интересно только бабушкам и тетушкам, а ему нравится. Ему всегда казалось, что в Норвегии много талантливых певцов, которые остаются в тени. Но сегодня вечером у Мёллера не получалось сосредоточиться на словах песен: он сидел, бессмысленно уставившись в экран, и думал о текущем докладе, который ему по телефону только что представил Харри.
В пятый раз за полчаса он посмотрел на часы, потом на телефон. Харри обещал позвонить, как только выяснится еще что-нибудь. Начальник криминальной полиции просил Мёллера доложить обстановку, как только операция будет закончена. Мёллер подумал, что у начальства, наверное, в летнем домике тоже есть телевизор и он сейчас сидит точно так же, смотрит на открытые слова на экране (второе и третье: «just» и «called»), молчит и думает совершенно о другом.
Отто затянулся, закрыл глаза и представил себе, как загорелся свет в окнах, ветер шумит в сухих листьях. К его разочарованию, шторы задернулись. Вторая жестянка давно уже лежала в канаве. Нильс убежал домой.
Свои сигареты у Отто закончились, и он одолжил у того паскудника, который Харри. Спустя полчаса после того, как убрался Волер, тот достал из кармана пачку «Кэмел лайт». Хорошие сигареты. Были б еще не легкими… Когда они закурили, Сиверт Фалькейд неодобрительно посмотрел на них, но ничего не сказал. Теперь голубоватая дымка прикрывала и лицо Фалькейда, и застывшие портреты коридоров и лестниц.
Харри придвинул кресло ближе к Отто и стал разглядывать экраны. Медленно курил и изучал картинки одну за другой, как будто мог найти там что-то новое.
– А это что? – спросил Харри и ткнул в один из секторов левого экрана.
– Тут?
– Нет, выше. На четвертом этаже.
Отто посмотрел на бледно-желтые стены пустого коридора:
– Ничего особенного не вижу.
– Над третьей дверью по правую руку. На штукатурке.
Отто сощурился: какие-то белые отметины. Сначала он решил, что они остались после неудачной попытки установить одну из камер, но не припомнил, чтобы штукатурку трогали именно в этом месте.
– Что там такое? – подался вперед Фалькейд.
– Не знаю, – ответил Харри. – Отто, как тут можно сделать покрупнее…