и мужского журнала. Его очень занимало, сколько ей лет и правда ли, что она из Тёнсберга и любит загорать на балконе так, что ее могут видеть проходящие мимо мужчины.
— Я заходил в тот день, когда убили Барбару Свендсен, — сказал полицейский.
— Ну, раз вы говорите… — пожал плечами Карл.
— Видите этот выключенный телевизор у окна? — показал полицейский.
— «Филипс». — Карл отложил журнал в сторону. — Нравится? Пятьдесят герц. Плоский кинескоп. Объемное звучание. ТВ-текст. Может принимать радиопередачи. Стоит семь девятьсот, но вам я продам за пять девятьсот.
— Смотрите, кто-то начертил рисунок на пыльном экране!
— Хорошо, — вздохнул Карл. — Пять шестьсот.
— Да плевал я на телевизор! — повысил голос полицейский. — Я хочу знать, кто это сделал.
— С чего вдруг? — спросил Карл. — У меня до сих пор не было желания об этом докладывать.
Полицейский нагнулся над стойкой, и по цвету его лица Карл понял, что ответ ему не понравился.
— Послушайте! Мы ищем преступника. И у меня есть основания полагать, что он стоял здесь и водил пальцем по экрану. Вам ясно?
Карл молча кивнул.
— Отлично. А теперь, пожалуйста, напрягите память, — настойчиво посоветовал полицейский.
Звякнул колокольчик над дверью, в магазин вошла женщина с железным чемоданом. Полицейский обернулся к ней.
— «Филипс», — показал он.
Женщина кивнула, не говоря ни слова, села перед стеной экранов на корточки и открыла чемодан.
Карл смотрел на них, широко открыв глаза.
— Ну? — потребовал полицейский.
До Карла начало доходить, что это поважнее Лизы из Тёнсберга.
— Я не запоминаю каждого, кто сюда заходит, — запинаясь, сказал он.
Это означало, что он вообще никого не запоминает. Лица для него давно ничего не значили. Даже лицо Лизы он уже успел забыть.
— Каждого мне и не нужно, — медленно произнес полицейский. — Нужен только один. Тот самый. Кажется, за день к вам не так часто и заходят.
Карл послушно покачал головой.
— А по фотографии вы его узнаете?
— Не уверен. Я и вас-то не узнал, так что…
— Харри… — подал голос мальчишка.
— Но вы видели, как кто-то чертил по экрану?
— Харри…
Да, в тот день Карл обратил внимание на одного посетителя. Он вспомнил о нем в тот вечер, когда заходили из полиции и спрашивали про подозрительных людей. Дело в том, что тот посетитель ничего особенного не делал. Просто стоял и смотрел на экраны, что для телемагазина вполне естественно. Ну и что он должен был сказать? Что кто-то, чью внешность он не запомнил, стоял в магазине и казался подозрительным? И получить за это кучу неприятностей?
— Нет, — ответил Карл, — я не видел, чтобы кто-нибудь чертил по экрану.
Полицейский что-то пробормотал.
— Харри… — Мальчишка потянул полицейского за рукав. — Уже пять часов.
Полицейский замер и посмотрел на часы.
— Беата, — обратился он к женщине. — Нашла что-нибудь?
— Говорить пока рано, — обернулась она к нему. — Следов тут достаточно, но он чертил так, что сложно найти целый отпечаток пальца.
— Позвонишь.
Колокольчик звякнул снова. Карл и женщина с железным чемоданом остались одни.
Он придвинул было к себе Лизу из Тёнсберга, но передумал. Положил журнал на стол фотографией вниз и подошел к женщине из полиции. Та маленькой щеточкой аккуратно собирала с телевизора пыль. Теперь и он увидел начерченную на экране фигуру. Неудивительно, что она сохранилась до сих пор: Карл нечасто утруждал себя уборкой.
— Что обозначает этот символ? — спросил он.
— Не знаю, — откликнулась женщина. — Знаю только, как он называется.
— Как?
— Марин крест.
Глава 20Среда. Возведение соборов
Харри и Олег встретили Ракель у ворот Фрогнербада. Она подбежала к Олегу и, обняв его, бросила на Харри сердитый взгляд.
— Где ты был? Что случилось? — прошептала она.
Харри стоял бессильно опустив руки и переминался с ноги на ногу. Он знал, что может ей ответить, где он был, — спасал чужие жизни. Но это было бы неправдой. А правдой было то, что с ним случилось — причем давно. Он всегда занимался своими и только своими делами, предоставляя другим расхлебывать последствия. Так всегда было и будет, и то, что он попутно спасает жизни, — всего лишь побочный эффект.
Вместо этого он сказал:
— Я устал. — Это, по крайней мере, была правда.
— Мы ездили туда, где побывал серийный убийца! — радостно выдал Олег, но тут же замолк, уловив скептический мамин взгляд.
— В общем… — начал Харри.
— Нет! — оборвала его Ракель. — Даже не пытайся!
Харри пожал плечами и грустно улыбнулся Олегу:
— Позвольте мне хотя бы довезти вас до дома.
Ответ он знал заранее.
Он стоял и провожал их взглядом. Ракель уходила быстро и решительно, а Олег на полдороге обернулся и помахал ему рукой. Харри помахал ему в ответ.
Глаза болели от солнца.
Столовая в Главном управлении находилась на самом верхнем этаже. Харри прибыл сюда прямиком из Фрогнербада и, проходя по пустым коридорам седьмого этажа, отметил, что Тома Волера тоже нет на месте, хотя свет в кабинете горит. Оглядевшись в дверях, Харри заметил в столовой только одного посетителя, сидевшего за столиком спиной к Харри.
Он подошел к стойке и посмотрел на телевизор, висящий в углу. Показывали розыгрыш лотереи. Харри проследил за тем, как очередной шар катится по желобу, потом звук сделали тише, но он услышал, как женский голос объявил: «Пять. Цифра пять». Кому-то повезло.
Шаркнул отодвигаемый стул.
— Привет, Харри. Они уже закрылись, — раздался голос Тома.
— Знаю, — ответил Харри. — Решил зайти покурить. — Он кивнул на открытую площадку на крыше, которая круглый год служила им курилкой.
Вид оттуда открывался замечательный, но воздух был таким же жарким и душным, как и внизу, на улице. Косые лучи заходящего солнца прошивали город и тонули в Бьёрвике — районе, который готовился сменить привычные шоссе, склады и пустующие дома на оперу, гостиницы и элитное жилье. Богатство собиралось подмять под себя весь город. Харри вспомнился сюжет про африканского сома — большую черную рыбу, которой в засуху не хватает ума перебраться в водоемы поглубже, и ее ловят руками в вонючих, постепенно высыхающих лужах. Строительство уже началось: на фоне закатного неба высились жирафьи силуэты башенных кранов.
— Будет просто супер! — Том подошел совершенно неслышно.
— Поглядим. — Харри затянулся сигаретой. Он не совсем понимал, о чем речь.
— Тебе понравится, — заверил Волер. — Главное привыкнуть.
Харри представил себе, как в грязном, пересохшем водоеме сомы бьют хвостами, беззвучно разевают рты, пытаясь привыкнуть жить без воды.
— Мне нужен ответ, Харри, нужно знать: с нами ты или нет.
Захлебнуться воздухом… Пожалуй, такая смерть для сома — не хуже других. Захлебнуться — это даже относительно удобно.
— Звонила Беата, — сообщил Харри. — Она проверила отпечатки пальцев в телемагазине. Нет ни одного отчетливого, а владелец магазина ничего не помнит.
— Жаль. Эуне говорит, в Швеции к забывчивым свидетелям применяют гипноз. Надо бы взять на вооружение.
— Надо бы.
— После обеда пришли интересные результаты от патологоанатомов о Камилле Луен.
— Хм?
— Оказывается, она была беременна. Второй месяц. Но никто из знакомых, кого мы допросили, не догадывается, от кого мог быть ребенок. Вряд ли это имеет отношение к убийству, но информация интересная.
— Хм…
Они постояли молча. Волер подошел к перилам, облокотился.
— Харри, я знаю, что ты меня не любишь. Я и не прошу меня любить. Но раз уж мы работаем вместе, надо больше доверять друг другу, быть более открытыми…
— Открытыми, говоришь?
— Да. Удивлен?
— Немного.
Том Волер улыбнулся:
— А ты попробуй. Что ты хотел бы знать обо мне? Спрашивай о чем угодно.
Харри подумал, а потом сказал:
— Хорошо. Я хотел бы знать, что заставляет твои шестеренки работать.
— То есть?
— То есть что заставляет тебя просыпаться утром и делать то, что ты делаешь? Зачем все это? Какая у тебя цель?
— Я понял. — Теперь наступило время задуматься Тому. Он долго молчал, потом указал на краны. — Видишь их? Мой прапрадед приехал сюда из Шотландии. Всем его богатством были шесть сатерлендских овец и письмо из абердинского цеха каменщиков. Этого хватило, чтобы его приняли в цех в Осло. Он участвовал в строительстве домов вдоль Акерсельвы и восточнее — вдоль железной дороги. Они стоят до сих пор. Его дело продолжали дети. Потом — внуки. Так очередь дошла до моего отца. Прадед взял норвежскую фамилию, но, когда мы переехали в западную часть города, отец сменил ее на прежнюю — Волер. Wall — стена. Звучит, может, и не слишком гордо, но отец считал, что для будущего судьи она подходит больше, чем Андерсен.
Харри с удивлением посмотрел на Волера:
— Так ты собирался стать судьей?
— Да, когда поступал на юридический, и стал бы, если бы не случай.
— Какой случай?
Волер пожал плечами:
— Несчастный. На производстве. Отец погиб. И вот что странно: когда умирает отец, понимаешь, что дороги в жизни ты выбирал не для себя, а для него. И я понял, что с другими студентами на юридическом не имею ничего общего. Я был наивным идеалистом. Верил, что мы будем высоко нести знамя справедливости и создавать современное правовое государство. А выяснилось, что большинству просто нужна степень и место, на котором можно зарабатывать достаточно, чтобы нравиться девчонкам в Уллерне. А, да что я тебе говорю, ты ведь и сам учился на юриста…
Харри кивнул.
— Наверное, у меня это в крови, — сказал Волер. — Я всегда любил строить. Что-нибудь большое. Когда я был еще совсем маленьким, то строил из конструктора огромные замки — намного больше, чем у остальных детей. А на юридическом понял, что я другой, не такой, как эти людишки с мелкими мыслишками, и через два месяца после похорон пошел поступать в полицейскую академию.