Леони МейергофПентезилеяКнига для женщин в часы мужененавистничества
ТЕМНЫЕ СТРАСТИ
ПЕНТЕЗИЛЕЯ
НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда мне было двадцать лет, милые сестры, попалась мне в руки книга, одна из многих, написанных мужчинами против женщин, носящая название: «Злые языки». Это был поток злобы на женщин — злобы, собранной из всевозможных поэтических и прозаических произведений.
Как я тогда плакала! Несчастный автор! Он не мог найти ни одной собственной мыслишки для выражения своего женоненавистничества и должен был выискивать их у сотни других авторов, чтобы дать исход своему настроению.
Теперь, сестры мои, я понимаю, как мудро поступил тот автор.
Со времени покойного Мёбиуса, ясно и неопровержимо доказавшего физиологическую умственную слабость женщины, мы, женщины, можем всякую совершенную нами глупость вполне извинить нашим несовершенством. Мужчины не имеют этого преимущества. Они совершают свои глупости за полной личной ответственностью.
Конечно, нужно признать, что это обстоятельство нисколько не удерживает их от того, чтобы увеличивать ряды своих глупостей так же прилежно, как и мы ряды наших. Но осторожные из них вполне заслуживают нашего снисхождения и понимания.
Под прикрытием прирожденной физиологической слабости ума, которая достаточно извиняет сочинительницу, последняя решается выпустить в свет несколько собственных наблюдений и мыслей в виде легких щелчков по носу, данных кончиками пальцев.
О, как хорошо живется под защитою науки!
Пентезилея
ТАК ГОВОРИТ ПЕНТЕЗИЛЕЯ:
Из вас, подруги, знает и ребенок
О королеве смелых амазонок,
Чьи подвиги в ожесточенных войнах
С мужами Греции поэмы их певцов
Запечатлели в образах достойных.
Прошли столетья, сестры. Храбрецов —
Соперников моих осталось так немного.
К тому же мода запретила строго
Нам, женщинам, размахивать копьем.
Но я, как прежде, на коне своем.
Как прежде, к битве стрелы очинила —
Их напитают ядовитые чернила.
К чему оружье — копья и штыки!
О, наши стрелы метки и легки.
Та прозвенит — поэт ее оценит.
А та слегка кого-нибудь заденет.
Вот легкая царапина и кровь,
Иная попадет, быть может, и не в бровь…
Я пострадавшего узнаю без ошибки
По принужденности улыбки.
Кто ж будет морщиться? Должно быть, филистер.
Из под очков сверкнет суровый взор.
Но к этим господам — признаюсь кстати —
Я не имела отроду симпатий
И в них не целилась. А ну их к Богу!
Пусть бьют тревогу!
— Но есть, должно быть, в обществе мужчин
Прекрасные, — сестрица мне сказала.
Сестра, я это знала!
Они оценят бой, признают наше право,
Без них скучна над прочими забава.
Я стрелы рассмотреть доверчиво им дам,
Но книгу, сестры, посвящаю вам.
Пусть в радость перейдут за чтеньем вспышки гнева.
СКАЗАНИЯ И СКАЗКИ
Как составилось сказание, что Адам до Евы имел еще жену, — Лилит? Очевидно, эта мысль исходит от мужчины, которому промежуток времени между сотворением Адама и Евы показался слишком долгим.
Как мог бы Адам выдержать без женского общества более двадцати четырех часов? И вместо того, чтобы обождать, пока Господь сотворит ему равную по происхождению спутницу, первый человек некогда удовольствовался родственницей дьявола…
Разве наши современные Адамы поступают иначе?
Почти каждый мужчина, подобно Синей Бороде, имеет в прошлом свою кровавую комнату с истерзанными женскими жизнями.
Но современная женщина предполагает это уже заранее.
Она не имеет возможности в ужасе запачкать кровью предшественницы золотой ключик к этому прошлому еще и потому, что мужчина или хранит этот ключ у себя в кармане, — или из тщеславия старается держать дверь по возможности шире открытой.
Наши современные Золушки подражают своей сестре, являясь перед желанным принцем в дорогих платьях, не употребляемых ими в других случаях. Быть может, принц и чувствует обман, — и все-таки он попадается. Ведь под элегантной внешностью может скрываться хорошая партия.
Золушки с маленькими ножками вовсе не так редки — редки только принцы, которые за ними бегают и подбирают потерянные башмачки. В наше время все лестницы замка завалены намеренно потерянными девичьими башмачками. Но принцы остерегаются поднимать их, так как они боятся, чтобы башмачок не вырос в башмак.
«О, как сладко быть разбуженной поцелуем принца!»
Десять лет спустя: «Стоило ли труда пробуждать меня от чудного столетнего сна?! Если еще раз случится то же самое, то я покорнейше прошу тебя оставить меня спящей — понял?!»
Брунгильда спросила однажды у своего бывшего возлюбленного: «Как мог ты покинуть меня из-за какой-то Кримгильды? Неужели ты мог думать, что она будет для тебя достойной спутницей жизни, — или ты не знаешь себе цены?»
«Ты хорошо знаешь себе цену, — возразил Зигфрид, — и это мне в тягость. Выдающиеся жены неудобны на продолжительное время. На них никогда нельзя излить своего настроения без опасности быть ими осмеянными. В глазах Кримгильды я полубог в каждый момент, даже когда по поводу оторванной от рубашки пуговицы я говорю ей, что она недостойна меня».
Помилуй, Эльза, как глупо, как легкомысленно! Раз Лоэнгрин не хотел, чтобы его спрашивали о прошлых приключениях!
Как могла ты так облегчить мужчине возможность счастливо улизнуть от брака!..
Глупый Фальстаф, дразнимый двумя хитрыми женщинами, представляет, конечно, занимательное зрелище. Но Мефистофель, действительно богато одаренный дьявол, одураченный ничтожествами, имеющими только вид женщин — это поистине зрелище, могущее обрадовать сердце, — зрелище для богов и амазонок.
ИЗ АНТИЧНОГО МИРА
Когда Аполлон увидел, что, несмотря на совместные занятия музыкой и танцами, ни одна из девяти муз не шла навстречу его тайным желаниям, он обратил свои взоры на молодую Дафну.
Однажды он стал преследовать ее, робко несущуюся через луга и кусты и, наконец, настиг ее. Но боги склонились на отчаянные мольбы боязливой, и под простертой рукой Аполлона целомудренная красавица обратилась в лавровый куст.
Печально возвратился отвергнутый бог на Парнас и стал жаловаться музам на свое горе.
В утешение Урания сказала: «Разве ты не знаешь, что всякое глубочайшее, страстное стремление истинного художника обращается при его прикосновении в лавровый куст?
Теперь я тебе признаюсь: все девять, мы любим тебя. Но мы скрывали это, чтобы ты не взял от нас одной и тем не сделал несчастными восемь остальных.
И вот: неутолимое, страстное желание превращается у нас в пение.
И мы спускаемся к людям и учим их покорять сердца искусством».
Тщеславнейший из всех художников, Аполлон не мог терпеть около себя добродушного конкурента Марса и при первом удобном случае отколотил его.
Неумолимо грозный Аполлон, в качестве мстителя за семейную честь, отнял у несчастной Ниобеи ее четырнадцать детей.
Современный художник, по крайней мере, удовлетворился бы семью дочерьми.
После того, как Ариадна, благодаря уму и преданности, спасла Тезея из Лабиринта, он покинул ее на острове Наксосе…
Ну — и дальше? Что тут необыкновенного?
Прародительница сфинкс, не стыдись в гробу, что ты была под конец побеждена более сильным умом мужчины! Твой конец был славен. Вспомни, сколько мужчин погибло из-за твоей загадки, прежде чем нашелся один, оказавшийся умнее тебя.
Эдип — это тип умного, незнакомого с жизнью теоретика. Своим острым умом он единственный разгадал загадку сфинкса. Но, столкнувшись с действительной жизнью, он слепо убивает родного отца и женится на родной матери.
Если бы Диана и в наше время смилостивилась над несчастными девушками, приносимыми в жертву перед алтарем, и уносила бы их в облаках на далекий остров, то Таврида должна была бы значительно увеличить свои владения.
Благо тебе, что ты не живешь теперь! В твое время животное выходило из твоих рук Богом — в наше время по большей части совершается обратное.
Женщина с дубиной и в львиной шкуре и мужчина за прялкой — ведь это выглядит сверхсовременным браком.
Агава, вынимая свою стрелу из смертельной раны Пентея:
«Так бывает, если воодушевлению женщины ставится преграда в виде рассудительного ума мужчины».
Ах, бедняжка, Прозерпина! Вы, бедные сестры Прозерпины! Только для того вас похищают ваши мужья, обставляя это похищение всей роскошью романтики, чтобы половину вашей жизни вы проводили в подземном царстве, помахивая своим скипетром над духами-прислужниками кухни, кладовой, прачечной и гладильни.
Скажи, Медея, разве Язон не был слишком ничтожен для тебя, чтобы быть достойным твоей мести? Впрочем, я забыла, — ведь ты его еще любила. Любовь выдающейся женщины возвышает настолько среднего мужчину, что ее месть не делает ее смешной.