ал. Историческая Гавана оказалась тесным городом, наверное, раньше, когда люди были средним ростом метр шестьдесят, он казался вольным и раскинутым на широкой прибрежной ладони, но за века акселерации ладонь эта плотно собралась в кулак. Кстати, мутных личностей с располагающими улыбками на улицах стало больше, и улыбались они сердечно и издалека, однако мама в ответ конструировала настолько неприступные лица, что эти веселые парни отступали без боя.
Отец хихикал и рассказывал про разные необычные вещи: про старинные пушки, вбитые в мостовую, про дерево, проросшее сквозь старый дом, через крышу, окна, двери и балконы, так что непонятно было – это дом вокруг дерева или дерево в доме, про Че-Рыбака – вроде где-то здесь, в старом городе, есть граффити с Че, но не обычный устремленный лик в берете, а Че, сидящий на берегу с удочкой, – если тебе встретится такой, то это к удаче. Я не поверил, но все равно стал поглядывать, искать Че с удочкой на стенах.
Не нашел, конечно, нашел несколько крюков в стенах – отец тут же сообщил, что к этим крюкам раньше приковывали неблагодарных рабов, а еще нашел батарею, выведенную зачем-то на внешнюю стену, батарея, кстати, привела в замешательство и отца.
А возле одного из домов подоконник, находившийся вровень с мостовой, был утыкан ржавыми железными штырями – чтоб всякие посторонние, значит, не присаживались без разрешения.
– Удушливое дыхание капитализма, – пояснил отец. – Нечего всяким протирать своими нищебродскими штанами частную собственность. Но, кстати да, такого я не замечал раньше.
Отец и мама уставились на штыри. А я вот вполне понимал этого штыриста – если тут штыри не вставить, то на подоконнике толпами сидеть начнут все, кому не лень. И как ты ни посмотришь в окно – утром, вечером или в середине дня, картина предстанет всегда одинаковая, печальная.
Мама штыри сфотографировала.
– Ладно, – сказал отец. – Надо немного и отдохнуть…
Мы стояли недалеко от ресторанчика, хотя тут, похоже, везде недалеко от ресторанчика. Отец огляделся, прошел по улице метров пятьдесят и свернул в переулок. Или в проулок, пустоту между двумя домами, похоже, что раньше тут находился дом, но потом его подцепили лопаткой и вытащили из общего каравая. И между двумя параллельными улицами образовался перпендикулярный проход.
– По-китайски такое называется «хутун», – пояснила мама.
Пекинская книжная ярмарка, однако.
– А по-сербски? – спросил я.
– По-сербски… не знаю. Рупица какая-нибудь.
Мы с мамой остались на улице. Отец углубился в хутун.
– Ну, не бред ли? – хмыкнула мама. – А? Кормить кошек сейчас, а?
– Да нормально, – успокоил я. – Вон, у Великановой отец замки коллекционирует.
– И что?
– Так он их не в магазине же покупает, он их крадет. Идет на мост – знаешь, там новобрачные замки цепляют, вскрывает потихонечку и дома на цепь вешает. Всю стену завешал, били его два раза за это, в отделение сдавали, а он только сильней от этого приохотился.
Отец тем временем подманил пару кошек и с умилением наблюдал, как они поедают колбасу.
– Мне кажется, Великанова в отца, – заметила мама. – У нас дома все время ножницы пропадают.
– При чем здесь ножницы?
– При том. Ее папаша замки ворует, а она сама ножницы. Яблочко от яблочка недалеко котится.
Кошек прибавилось. И стало штук десять, повылазили, так что отец стал потихоньку отступать к нам, с видом сеятеля разбрасывая перед собой колбасные полоски. Несколько человек, проходящих мимо, остановились, поглядели на отца то ли с сочувствием, то ли с интересом, проходящая девушка достала телефон и стала снимать.
– Надеюсь, в Интернете его не опознают, – сказала мама.
– А чего такого?
– Ну, все-таки не пацан…
– Наоборот, – сказал я. – Это способствует карьере, сейчас кошки в тренде.
– Да?
– Да. Все понемногу подкармливают… Я в Москве много раз видел…
На противоположной стороне проулка показался человек. Высокий и длиннорукий, похожий на ожившую стремянку. Отец вроде как насторожился и долго смотрел на этого человека, а тот, кажется, смотрел на него.
– Ладно, – сказал вдруг отец. – Погуляли, пора и домой.
А вот и нуар пожаловал – в первый же вечер нашего визита в Гавану показался он, загадочный человек-лестница.
– А там человек был… – Его и мама заметила.
– Да мало ли тут народу ошивается?
Отец вытряхнул остатки колбасы и выкинул пакет, улыбнулся и пошагал прочь, я оглянулся и заметил, как кошки побежали навстречу незнакомцу. Мама издала сомневающийся звук.
– Можно было в первый же вечер и не тащить нас в этот кошачий дрифт, – буркнула она и передразнила: – «Гавану нужно получать, как пулю в лоб»… А всего-то и хотел покормить своих котиков…
– У каждого свои слабости, – ответил отец, не оборачиваясь.
До гостиницы мы добрались неожиданно быстро. Я опасался, что снова будем вилять, брести и любоваться, но, откормив кошек, отец пошагал скоро и целеустремленно, так что через десять минут мы оказались у парадного подъезда «Кастильи».
Таксистов стало меньше, а людей с телефонами больше.
– Так что же они тут делают? – снова спросила мама.
– Интернет ловят, – ответил я. – Его нет, но они его ловят.
– Ловцы, однако…
– Иногда я думаю, что это своеобразный каргокульт, – заметил отец.
– Интересное замечание, – рассмеялась мама. – Весьма…
Она оглянулась и сфотографировала стоящих у стены.
– Интернета нет, небожители унеслись на серебряных птицах в блистающий Валинор, но культисты продолжают ежедневно стоять с поднятой рукой, – сформулировала мама. – Рано или поздно боги кибернетики увидят и оценят эту преданность и прольют на них щедрый и безлимитный вай-фай. Главное – верить. И держать руку как можно выше, кто выше – тот обиженным не уйдет во первую голову.
А я подумал, что эти ждецы у стены правую дельту хорошо прокачают, постой-ка так с поднятой рукой в потолок, дельта за десять минут забивается в молоко.
– Культисты такие культисты, – сказал отец.
Но там не одни культисты были, возле дерева все еще стояла женщина с корзинкой и бумажными трубочками. Она улыбалась толстыми губами и щурилась, отчего на лбу у нее складывались живые морщины, такие глубокие, что спички можно вставить.
Женщина с бумажными трубочками улыбнулась.
– Да, культисты, – повторил отец. – Весь мир для них – рука, воздетая к небу в ожидании заветной искры…
И этого понесло. Гавана, как пуля, чего уж.
Отец замолчал, а я сразу увидел, как в голове у него вспышкой промелькнула Сикстинская капелла и как ему это понравилось, но, разумеется, отец удержался и промолчал.
Мама тоже поняла.
– Ктулху фхтагн, – мама почесала за ухом.
Она не любила, чтобы кто-то вокруг был метафоричнее ее, пусть и в мыслях.
– Фхтагн-фхтагн, – зевнул отец. – О чем я и говорю.
С мамой он дискутирует исключительно в отпуске, а сейчас он не в отпуске.
– Касса близко, – сказал отец.
Отец не хотел сдаваться.
– Ты полагаешь? – нахмурилась мама.
– А то!
И оба счастливо рассмеялись таким особым смехом, вроде как между собой, будто я не понимаю.
Глава 3Обеда мимо
Машина оказалась синим BMW. Не просто синим, а как-то слепяще-синим, яркой кляксой, она сияла в конце стоянки, наверное, ее можно было найти с закрытыми глазами, по синеве. Осколок самого высокого льда, чудом забытый на жаркой пыльной улице, от одного его вида делалось прохладно, хотя вокруг было под сорок. Я увидел его и понял, почему на Кубе так много синей краски, так прохладнее.
– Забавненько, – мама улыбнулась на машину.
Действительно, забавно. Дома отец предпочитает внедорожники, а этот BMW… Круглая такая тачка, струящаяся. На фоне такси она выглядела футуристично, сбежала из завтрашнего дня.
– Красиво жить не запретишь, – сказала мама. – Теперь будем полчаса ждать, пока эта банка не остудится.
Мама запустила с брелока двигатель. BMW зашелестел.
Недалеко от машины стояла вчерашняя женщина с корзиной и с бумажными трубочками.
– Разве сигары так можно продавать? – спросил я. – Не нагловато?
– Это не сигары, – ответила мама. – Это орехи. Арахис, жаренный с сахаром и солью. Местные любят. Хочешь попробовать?
Завтрак мы, конечно, проспали, но, несмотря на это, аппетита я не испытывал, думаю, от жары. Орехи в жару не лучший выбор.
– Мороженого бы.
– Мороженое на Прадо, – указала мама. – Кстати, тут оно вполне себе. Разумеется, самое вкусное в Аламаре. Но у нас сегодня другие планы…
Мама заглянула в салон машины, там было еще горячо.
Ореховая женщина направилась к нам. С утра вдоль стены никого, кроме таксистов, не загорало, интернет-культисты то ли спали еще, то ли в школе учились, ореховая женщина приблизилась и с улыбкой протянула белые трубочки. Видно, что она знает – мы у ней орехов не купим, но все равно улыбалась. Без обиды, приветливо, я ей тоже так улыбнулся и подумал, что в следующий раз обязательно куплю этих орехов, хотя арахис я не люблю. Но куплю и съем, и газырь, свернутый из тетрадного листа в клеточку, обязательно брошу под ноги, как все тут делают, традиция такая, что ли.
Ореховая женщина подмигнула, поставила корзину на плечо и направилась в сторону Капитолия.
– Ладно, поехали, – мама забралась в машину. – А то тут сейчас со всей округи сбегутся продавалы…
В машине было жарко, хотя обдув работал на полную, но толку от него немного получалось, воздух качал, да пару вареных мух. Из бардачка торчал русский журнал, читателю предлагалось оценить десять лучших животных-предсказателей. Я заинтересовался и узнал, что десятое место занимает саламандра Сандра, предсказавшая победителя на чемпионате мира, а на девятом опоссум Станислав, угадавший колебания курса доллара.
Мы поехали. Осторожно так, не как обычно, километров сорок максимум, без ускорений и перестроений. Сначала на бульвар Прадо, потом вниз, потом по Малекону. Мама вела пенсионерски, нас то и дело обгоняли веселые местные на мотоциклах, руками махали.