Владыка Асгарда молчал, неотрывно глядя на огонь, погрузившись в глубокие и, судя по сошедшимся бровям, невесёлые раздумья. Райна привалилась к тёплому боку тигра, почёсывая могучего зверя промеж ушей. Беспокоился один только Слейпнир – наверное, чуял дремлющего в своей пещере Гарма.
Ещё один осколок давно минувших дней, неведомо как переживший всех сменявшихся хозяев Упорядоченного…
Она не думала сейчас – кто перед ними, или кто висит на плечах, кто следит, кто насылал тех же «волков». Столетия таяли в пламени простого костерка, возносились серым дымком к темнеющему небу, и Райна давала мыслям течь, подобно вешней воде – свободно и бестревожно.
Нет давящего горло восторга, как перед атакой на Боргильдовом поле. Нет тяжести в животе, нет тревоги. Крошечная частица изначальной искры, первородного дыхания Творца, из коей родились все Древние Боги, валькирия словно плыла по туманной глади озера, и за жемчужными занавесами всё увереннее становились видны золочёные крыши Валгаллы.
Золочёные крыши Валгаллы, и парящие над ними два существа – снежно-белый орёл с золотистым драконом. Они описывают круги, медленно снижаясь, и пристально смотрят прямо на Райну. Тихий шёпот становится всё громче, отчётливее, и воительница уже может разобрать слова:
– Кровь. Много крови. Очень много крови…[15]
– Дочка!
– Да, отец?.. Прости – я задремала, наверное…
– Ты закричала, – взгляд О́дина, тяжёлый и полный тревоги.
– З-закричала? Что закричала?
– Бей!
– Бей? – окончательно растерялась валькирия. Видение она помнила чётко, до мельчайших подробностей, однако там не было даже намёка хоть на какие-то сражения или даже поединки. – Отец, мне приснились орёл и дракон… над золотыми крышами Валгаллы…
О́дин вздохнул, седая голова поникла.
– Они никогда не упустят своего.
– Они?
– Демогоргон и Орлангур. Третья Сила. Орёл и Дракон.
– Что им может быть нужно? – вздрогнула воительница.
– Я отдал бы левую руку, чтобы только узнать. Они говорили что-нибудь?
– Да… «Кровь». И «очень много крови».
– Час от часу не легче… – Что это? Отец растерялся? Нет, не может быть, не может быть…
– О чём это?
– Только о том, что Третья Сила решила, что ей пришла пора вмешаться, – мрачно уронил Отец Богов. – К добру ли иль к худу – не знаю, но решила. Что они задумали, какова их цель – не скажет, наверное, никто. Да и не нужно, планы таких сущностей – огромны, обширны, на множестве миров и сонмах созданий. Мы пойдём дальше, дочка, просто будем помнить, что Дух Познания и Дух Соборной Души решили дать нам знать, что они тоже не дремлют.
– Так, может, это они и наслали волков? – выпалила Райна.
– Дочка… – поморщился Отец Богов. – Нет, конечно. Если бы Дракон и Орёл хотели нас остановить, нас бы уже остановили. Они ничего не делают просто так, каждый их план, каждый замысел несёт в себе множество планов иных, скрещивающихся, сходящихся, расходящихся и так далее. Они хотели, чтобы мы знали – они нас заметили, они нас видят.
– Зачем? – Сонливость с Райны уже давно слетела.
– Знал бы – восседал бы на месте Хедина, – буркнул Старый Хрофт. – Наверное, чтобы подбодрить. Чтобы мы знали – их взор замечает нас, им не всё равно, что мы задумали. Чтобы мы шли б вперёд, не сомневаясь. Я так это трактую, дочка. Вперёд и только вперёд – а Третья Сила, во всяком случае, не против нас.
Слова Отца Дружин, казалось, внушали надежду – однако взгляд его оставался угрюм и хмур, и слишком уж часто падал на беззаботно сопящего тигра Барру.
– В дорогу, дочь, – только и бросил Старый Хрофт, когда начало темнеть.
Летние ночи здесь, на Гнипахеллире, светлы и прозрачны, воздух словно пронизан бледным сиянием; на потемневшей земле стерлись немногие остававшиеся краски, равнину затопили сумерки. Тигр Барра зевнул, раскрывая пасть так, что, казалось, вот-вот разорвёт.
Слейпнир легко взмыл, Отцу Дружин предстояло сверху отыскать процессию Яргохора. Райна осталась с Баррой и шестью покорными мулами.
Торопиться было некуда, белый тигр мягко переступал широкими лапами, не производя тем не менее ни малейшего шума. Мёртвые равнины Гнипахеллира утонули в ночном сумраке, холодные звёзды глянули с высот и, словно отвечая им, по просторам серых полей вспыхнули бесчисленные огоньки – холодные, совсем не дающие тепла и почти не дающие света.
Мёртвые влачились, покорные власти Яргохора. Впереди их ждала лишь яма Хель – да смутная надежда, что «это не навсегда».
Райна невольно поёжилась. Ей выпало биться в неисчислимых сражениях, однако она всеми силами гнала от себя эту картину – мёртвый полусвет вокруг, фонарь с оплывающей свечой в бесплотной руке, и впереди лишь чёрный зев Тракта, за которым только врата Хель.
Хотя, если верить привидевшемуся в бестелесном, сотканном из пепла Асгарде, её посмертная дорога пролегла бы в совсем иные края.
Слейпнир исчез в тёмном небе; валькирия держала путь на полночь, сдерживая ворчащего тигра. Вьючные мулы следовали покорно, как им и положено, подобные в чём-то душам на их последнем пути.
Прошумел ветер, ударили о серую землю Гнипахеллира копыта восьминогого жеребца, и Старый Хрофт хрипло каркнул с седла:
– Нашёл.
Валькирия никогда не задумывалась, как именно Яргохор выбирает свои пути. Поверье утверждало, что Водитель Мёртвых чуть ли не самолично является к каждому умершему, дабы исторгнуть душу и уволочь за собой, болтали и о каких-то его слугах; во время óно бывшим царством Хель распоряжался мрачный Яэт, Размышляющий Бог, однако он был один, а подобных вместилищ мёртвых – множество во всех мирах Упорядоченного, так что, скорее всего, собрат Ямерта тут если и наличествовал, то не в телесном виде, самое большее – как аватара.
Потом сгинули, лишившись силы, Молодые Боги, ушли в изгнание, хоть и оставшись в живых, а пещеры за дальним концом Чёрного Тракта так и остались. С пустым троном в самом их сердце.
– Туда, – махнул рукой О́дин. – Он там.
Сердце валькирии забилось, словно в давно забытые времена Асгарда. Приближалась битва, самая небывалая, самая невероятная и самая отчаянная со времён Боргильдова поля. Альвийский меч дрогнул в ножнах, просясь на волю.
– Ещё не сейчас, – прошептала Райна. – Ещё не сейчас, Оружейница. Но уже скоро, совсем скоро.
Она сама не знала, что заставило её вспомнить альвийскую мастерицу, но стройная фигура с закрытым чёрной вуалью лицом словно въявь встала перед внутренним взором воительницы.
Караван резко свернул на северо-запад, Старый Хрофт торопился. Мулы перешли на некое подобие рыси, но заставить их убыстриться ещё было, пожалуй, невозможно.
– Множество. Бесконечная череда. – Отец Богов смотрел только вперёд. Слейпнир нёсся в нескольких футах над землёй, словно избегая касаться мёртвой тверди Гнипахеллира.
Старый Хрофт явно имел в виду души.
По лицу Райны словно хлестнуло ледяным бичом – они погружались в холодный поток, будто вместе с мёртвыми уходили все прожитые ими зимы. Могильное дыхание стало как никогда ощутимым; а вот впереди и необозримая цепочка огоньков, теряющаяся за горизонтом.
Сколько ж их тут… Тысячи и тысячи, словно по всему Хьёрварду кипят яростные схватки.
– Не отставай. – Слова Отца Дружин лязгнули сталью.
Да, вот они – бледные, едва различимые в сумраке тени. Слабо светятся очертания головы, плеч, рук, ноги почти не видны. И – тусклый фонарик у каждого. Откуда они берутся? Кто их сработал, кто вручил мёртвым на их последней дороге?
– Быстрее! – хлестнул рык О́дина. – К голове!
Слейпнир резко ускорился, Райна отставала – не могла бросить вьючных мулов, уже и так начинавших пугаться.
Проносится под ней серая земля, белый тигр распластывается в прыжках, недовольный, что не может показать всей прыти.
Виски покрываются пóтом, хотя, казалось бы, со сколькими магами, колдунами и даже бестелесными созданиями сходилась грудь на грудь воительница Райна!
Всё холоднее вокруг, воздух стыл, полон липкой сыростью, словно вырытая в дождь могила. Вереница мёртвых длинна, очень длинна, однако и у неё есть начало, есть и тот, что мерно шагает во главе, вскинув на плечо длинный двуручный меч.
Валькирия заскрипела зубами – в кожу словно впивались ледяные иглы. Всё вокруг Яргохора полнила злая магия, словно предупреждая: остановитесь, живые, вам здесь не место.
Высокий воронёный шлем с острым навершием, чёрный истрепанный плащ волочится по серой земле. Под плащом – серые же доспехи, ладони в кольчужных перчатках сжимают длинный эфес.
Интересно, снимает ли Яргохор хоть когда-нибудь своё облачение? Есть ли у него дом, помнит ли он вкус родниковой воды, запах свежего хлеба? Или у него не осталось ничего, кроме лишь могильной полутьмы да этого жуткого занятия – день за днём, год за годом, эон за эоном волочить в Хель покорные вереницы безмолвных душ? Разве это дело для воина? – душам ведь некуда деваться, они не могут дать отпор…
Яргохор шагал, словно осадная башня, шлем с залитой тьмою смотровой щелью даже не повернулся в сторону новоприбывших.
Белый тигр упёрся всеми четырьмя лапами в землю, глухо зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.
– Не бойся. – Райна почесала его за ухом, но Барра продолжал ворчать, припадая к земле и пятясь. Валькирия спешилась, подбежала к отцу – О́дин тоже соскочил с седла, встав на дороге Водителя Мёртвых.
Яргохор если и заметил Старого Хрофта со спутницей, то ничем этого не выдал. Шёл, как и раньше, не беря оружие на изготовку.
Райна встала плечом к плечу с отцом. Меч Владыки Асгарда оставался в ножнах, и валькирия заставила себя тоже разжать судорожно стиснувшиеся было на эфесе пальцы.
– Ястир, – спокойно и негромко сказал О́дин, разводя в стороны безоружные руки. – Ястир, помнишь меня?
Имя прозвучало, сорвалось с обветренных, потрескавшихся губ Древнего Бога. Понеслось над серыми пустошами Гнипахеллира, подхваченное внезапным порывом свежего ветра, на миг отогнавшего мокрую студь.