Он помолчал, покусывая нижнюю губу.
— Скажите, пожалуйста, коллега, как вы намерены лечить этих людей? Насколько мне известно, у вас и у вашего персонала нет ни необходимых знаний, ни оборудования, ни медикаментов. Или я ошибаюсь?
Директор госпиталя склонил голову в знак того, что гость не ошибается.
— Убедившись в правильности моих догадок относительно природы их заболевания, я сразу же решил обратиться к профессору Удзуки. Сегодня я звонил к нему и просил зайти, но… — Митоя был настолько раздражен, что позволил себе подпустить собеседнику шпильку: — У господина профессора Удзуки, вероятно, и без того слишком много дел подобного рода. Он так и не пришел.
— Да, — спокойно подтвердил Нортон, — за последнее время в отделения нашей комиссии поступили новые партии жителей Хиросимы и Нагасаки с рецидивами лучевой болезни. Дела сейчас там по горло и для наших и для ваших специалистов. Но мистер Удзуки не пришел к вам совсем по другой причине.
— А именно?
— По предложению властей он подготавливает для экипажа «Счастливого Дракона», в том числе и для ваших пациентов, места в другом госпитале — в Первом Национальном.
Митоя только слегка пожал плечами. Выражение его лица не изменилось.
— Еще один вопрос, мистер Нортон, если позволите. Насколько я понял, профессор Удзуки не почтил меня своим посещением потому, что взять на себя этот труд решили вы. Не скажете ли, чему я обязан…
Нортон усмехнулся и нерешительно поскреб подбородок.
— Видите ли, — сказал он мягко, — мы считаем, что пристальное наблюдение за ходом болезни… и за ходом лечения, конечно, может дать мировой науке массу ценнейшего материала по особенностям лучевых болезней, тем более, тут такой необычный случай.
Директор госпиталя Токийского университета сегодня удивлял самого себя. Он грубо, почти вызывающе сказал:
— Американские ученые будут экспериментировать с японскими морскими свинками? Так это следует понимать? А если морские свинки откажутся от экспериментов?
Нортон нахмурился.
— Повторяю, коллега, вы слишком сгущаете краски. Я понимаю ваше настроение и… и все такое. Но давайте смотреть на вещи здраво. Следует не препираться, а стараться облегчить участь этих несчастных. — Он помолчал и угрюмо сказал: — Не будете ли вы любезны показать мне моих будущих пациентов?
Гость и хозяин поднялись одновременно. У дверей Митоя задержался, вежливо пропуская вперед Нортона.
Жертвы
Хомма рвало. Его маленькое, исхудалое тело судорожно изгибалось под простыней, на потемневшем лице, изуродованном желтыми буграми нарывов, выступил обильный пот. Спазмы сводили горло мальчика, и из безобразно раскрытого рта текла тягучая, липкая слюна. В промежутках между спазмами Хомма громко и хрипло, со всхлипами, стонал и ругался:
— Тикусё… А, тикусё-мэ-э[23]…
Остальные больные и служитель молчали. Капитан Одабэ лежал, завернувшись в простыню с головой, сэндо Тотими, сморщившись, тайком от служителя занимался запретным делом — выдавливал на руке зудевший гнойник. Механик Мотоути подобрал брошенную служителем газету и читал про себя, шевеля губами. Потом он вдруг приподнялся на локте и крикнул, не отрывая глаз от текста:
— О-ой, Одабэ-сан! Сэндо!
Капитан высунул лицо из-под простыни. Сэндо, не оборачиваясь, прохрипел:
— Чего тебе, Тюкэй?
— Слушайте, что сказал о нас председатель американской атомной комиссии господин Люис Страусс. Он заявил, что в момент взрыва «Счастливый Дракон» находился… Э-э, где это? А, вот: «…находился западнее атолла Бикини, в пределах двухсотмильной запретной зоны». Ну, не дурак ли этот янки? Не умеет отличить запада от востока, а еще председатель комиссии…
— Пропади он пропадом со всеми вместе, — слабым голосом отозвался Одабэ. Лицо его перекосилось.
Мотоути бросил газету.
— Болит? — сочувственно спросил он.
— Огонь у меня внутри. — Одабэ скрипнул зубами и зарылся лицом в подушку.
Сэндо вытер пальцы об матрац, оправил простыню и мрачно прохрипел, щуря слезящиеся глаза:
— Всякому дураку в Японии известно, что когда взорвалась эта проклятая водородная штука, мы были милях в сорока к востоку от их зоны. Янки будут теперь выкручиваться, чтобы не платить убытки.
Хомма наконец перестало тошнить. Служитель обтер ему лицо влажной губкой и вынес тазик.
В коридоре послышались шаги, дверь распахнулась, и в палату вошло несколько человек в белых халатах. Это были врачи, хотя случалось, что столь же бесцеремонно входили к больным и репортеры. Мотоути сразу узнал длинного седого американца, который осматривал его и Хомма неделю назад в присутствии доктора Митоя.
Нортон, возвышавшийся среди других на целую голову, вошел вслед за двумя японскими врачами, остановился у койки Хомма и окинул палату быстрым внимательным взглядом. Его сопровождали двое врачей с чемоданчиками из блестящей кожи и низкорослый японец, по-видимому, нисэй[24], в американской военной форме, видневшейся из-под распахнутого халата.
Некоторое время все молчали. Больные с враждебным любопытством рассматривали иностранцев. Врачи-японцы стояли поодаль с бесстрастными, холодными лицами, словно желая показать, что в этом визите они играют только подчиненную роль.
— Хау ар ю гэттинг он, бойз? — спросил Нортон, обращаясь, судя по направлению его взгляда, к больным.
— Как поживаете? — негромко перевел один из врачей-японцев, опустив фамильярное «бойз» — «ребята».
Мотоути отвернулся, Хомма закрыл глаза. Одабэ сделал попытку приподняться, но с глухим стоном снова упал на подушку. Только сэндо, оскалив желтые зубы, бросил:
— Очень плохо.
— А, варуй, варуй, — уловив знакомое, видимо, слово, закивал Нортон. Врачи, стоявшие у двери, заулыбались. — Ничего, скоро будет ёросий[25].
Нортон заговорил по-английски, и стоявший с ним рядом нисэй перевел, что американцы чрезвычайно удручены и опечалены случившейся неприятностью и со всей энергией, прилагая все силы и умение, постараются исправить положение. Прежде всего необходимо правильное лечение. Болезнь очень сложна и тяжела, скрывать это не приходится, но потому-то американское правительство и послало их, лучших врачей по такого рода заболеваниям, чтобы загладить инцидент, «о котором, — повторяю еще и еще раз, — говорил Нортон, — оно глубоко сожалеет».
— Для установления правильного курса лечения необходимо ознакомиться с вашим состоянием, а также выяснить некоторые подробности истории болезни, то есть уточнить обстоятельства, при которых вам было нанесено лучевое поражение. Затем мы возьмем у вас для анализа кровь и мочу, назначим процедуры, лекарства, диету… Я полагаю, — заключил он, оглядываясь на своих коллег, — что если нам удастся избрать правильный путь, вы снова будете на ногах через какой-нибудь месяц. А сейчас давайте приступим.
Он спросил о чем-то японских врачей, те кивнули в знак согласия. Два американца подошли к столу и стали извлекать из чемоданчиков какие-то коробки и футляры, резиновые трубки и странного вида стеклянные предметы в рамках из лакированного дерева.
— Начнем осмотр, — перевел нисэй.
Но тут произошло нечто непредвиденное. Хомма, которого собирались осматривать первым, отодвинулся к стене, натянул простыню до подбородка и сказал сдавленным голосом:
— Не хочу.
Американцы удивленно переглянулись, поглядели на него, на японских врачей, стоявших с прежним выражением равнодушия на лицах, затем повернулись к нисэю. Тот, словно спохватившись, перевел.
— Но почему? — спросил Нортон.
Нисэй, брезгливо скривившись, пожал плечами. Тогда Нортон легонько потянул с Хомма простыню.
— Не хочу, — упрямо повторил тот, плотнее прижимаясь к стене.
— Он не хочет! — крикнул Мотоути яростно. — И никто из нас не хочет! Пусть нас лечат японские врачи!
В наступившей тишине отчетливо были слышны слова перевода. Нортон побагровел.
— Что это значит? — зловеще-спокойно спросил он, повернувшись к японским врачам.
Мотоути, уже не так громко, добавил:
— Скажите им, что мы не хотим быть морумотто — подопытными животными для их опытов!
— Я, кажется, знаю, кто придумал эту… недостойную комедию, — пробормотал Нортон сквозь зубы, — но никогда не думал, что он зайдет так далеко. Это — неслыханное варварство.
Он повернулся к Мотоути и мягко сказал:
— Не надо так шуметь и упрямиться, мой друг. Я понимаю ваше настроение. Но поймите, дело идет о вашем здоровье, о ваших жизнях! Нельзя шутить с такими вещами. Вы не должны мешать нам выполнить свой долг.
— Сначала заплатите нам за то, что искалечили нас, — прохрипел вдруг сэндо.
Это было так неожиданно и неуместно, что Мотоути поперхнулся, японские врачи вздрогнули, а переводчик-нисэй прыснул и зажал рот рукой.
— Извините, пожалуйста, — сказал нисэй просительно, — но послушайте меня. Напрасно вы поворачиваете дело таким образом. О денежном вознаграждении за понесенные вами убытки будут договариваться дипломатические представители. Господа американские врачи не имеют к этому никакого отношения. Поверьте мне. Эти люди могут помочь вам. Это врачи с мировыми именами.
Тогда Мотоути, остановив на Нортоне полный тяжелой ненависти взгляд, выпалил:
— Все знают, что янки забирают на свои лечебные пункты больных атомной горячкой из Хиросимы и Нагасаки. Но кто видел хоть одного выздоровевшего?
Нисэй развел руками и быстро перевел.
Нортон покачал головой.
— Вы не совсем правильно понимаете обстановку, мой мальчик. Больные атомной горячкой получили совсем другие поражения. Нам, врачам-специалистам, это виднее. Мы думаем, что с вами дело обстоит гораздо лучше.
Он повернулся к японским врачам, словно приглашал их в свидетели. Один из них проговорил после недолгой паузы:
— Думаю, что вы ничего не потеряете, если дадите себя осмотреть, господин Мотоути.