– Что творится? – эхом повторила Анюта.
– Неужели не знаешь?! Ну ты, Алюшина, прямо как на облаке живешь! Маньяк в городе завелся, вот что! Уже четыре убийства. И убийства-то какие жуткие. Все жертвы – молодые девушки, всех нашли привязанными к столбам-деревьям, облитыми бензином и заживо сожженными.
– Заживо? – ахнула подруга.
– Ну, так народ говорит.
– А милиция что говорит?
– А милиция, как всегда, молчит. У нее тайна следствия и все такое… Так что радуйся, Алюшина, что попалась ты в руки к татуировщику, а не к этому чокнутому пироманьяку.
– Я радуюсь, – сказала Анна и отхлебнула из Любашиной чашки остывший кофе. – Я только вот теперь думаю, что мне придется паспорт восстанавливать и дубликаты ключей делать.
– С ума сошла! – спохватилась Любаша. – Какие дубликаты?! Замок нужно срочно поменять. Вдруг этот… ну, художник-извращенец решит тебя навестить? Не, замок менять однозначно, а лучше и дверь заодно, она у тебя какая-то хлипкая совсем. А еще, может, давай в милицию заявим? Ну так, на всякий случай.
– Не надо в милицию. – Анюта покачала головой. – Сама ж говорила…
– Тут другой случай. Там костры, а тут птичка…
– Огненная птичка…
– Ой, мамочки! – Любаша потянулась за рюмкой, до самых краев налила в нее коньяку, залпом выпила. – Анют, ты думаешь, что это он тебя? Ну, пироманьяк этот?
– Не знаю. – Анна устало потерла глаза. – Любаша, я вообще ничего не понимаю.
– Тогда, знаешь, нам точно нужно в милицию! А то мало ли что! Не могу я рисковать жизнью лучшей подруги. Давай собирайся, пойдем заявление на маньяка писать!
Заявление у нее хоть и приняли, но Анна была уверена, что дежурный офицер их с Любашей всерьез не воспринимает. Пару минут он с интересом рассматривал татуировку феникса на плече Анны, на этом его интерес иссяк. А к утверждению Любаши, что это дело может быть связано с делом пироманьяка, милиционер отнесся и вовсе скептически.
– Дамочка, да с чего вы вообще взяли, что вашей подруге был нанесен физический ущерб? – Он с неодобрением покосился на Анну.
– Так ведь татуировка же! – задохнулась от возмущения Любаша.
– А что татуировка? Татуировка могла быть сделана гражданке Алюшиной с ее личного на то согласия. Вы же только что рассказывали мне, что не помните события прошлой ночи? – Его взгляд делался с каждой секундой все раздраженнее. – Говорили?
Анна молча кивнула.
– Ну вот, это значит, что вы могли запросто дать свое согласие. И потом, вы уж меня простите, но от вас обеих пахнет алкоголем! – закончил милиционер и многозначительно покачал головой.
– Это ты типа намекаешь, что мы типа алкоголички? – Любаша уперлась кулаками в рабочий стол служителя порядка, посмотрела на него сверху вниз таким взглядом, от которого неподготовленный мужик мог запросто превратиться в пепел, но милиционер оказался подготовленным, Любашин взгляд проигнорировал и сказал официальным тоном:
– Все, гражданка Алюшина Анна Владимировна, заявление ваше я принял. Можете быть свободны.
– А розыскные мероприятия? – не собиралась сдаваться без боя Любаша.
– Я сказал – свободны! – рыкнул милиционер.
– А я сказала, что буду на вас жаловаться! – Любаша стукнула кулаком по столу с такой силой, что милиционер испуганно вздрогнул. – И начальству вашему, и еще куда следует…
– Люб, пошли уже. – Анна потянула разбушевавшуюся подругу за рукав пальто. – Люб, ну он же принял заявление.
– Принял! Да я ему такую жизнь устрою, что он к тебе каждый день с докладом будет приходить! – Любаша все еще бушевала, но к выходу все-таки пятилась.
– Да жалуйтесь вы! – Милиционер зло смахнул со лба выступившую испарину. – Сколько вас тут таких ходит жалобщиков! Вас много, а я один!
При этих словах Любаша уже хотела было снова ринуться в бой, но Анна ее удержала, почти силой вытолкала из кабинета и, когда подруги оказались в гулком полутемном коридоре, сказала успокаивающе:
– Люб, да ну его! Люб, нам еще замок менять. Пойдем, а?
– Да что ж ты добрая такая, Алюшина? – Любаша покачала головой. – Один урод тебя как матрешку расписывает, второй к чертовой матери посылает, а ты со всеми соглашаешься. Что бы ты без меня делала, Алюшина?
– Пропала бы, – буркнула Анна, торопливыми шагами направляясь к выходу.
Хоть Любаша и настаивала, на замену двери Анна не согласилась. Нет у нее денег на дверь! Сказать по правде, у нее и на замок-то нет, придется снова занимать у подруги. А еще документы восстанавливать…
Слесарь управился быстро, но, пока работал, тоже бубнил, что дверь хлипкая и никакой замок ее не спасет, тут нормальному мужику разок плечом приложиться – и все дела. Анна слесаря не слушала, пила кофе с коньяком, пыталась вспомнить хоть что-нибудь из событий минувшей ночи.
Не получалось, точно воспоминания стерли или запаролили. Скорее, запаролили, потому что мутные, совершенно обрывочные картинки перед внутренним взором нет-нет да и всплывали. Вернее, не картинки даже, а ощущения: холод, страх, прикосновения чего-то липкого, мерзкого, точно паучьих лапок. И паутина опять же. Где может быть столько паутины? На чердаке? В подвале? Да где угодно, хоть в подъезде! Здравый смысл нашептывал Анне, что случившееся нужно просто поскорее забыть, но феникс, вцепившийся острыми когтями в ее руку, заставлял измученный мозг снова и снова подбирать пароль к воспоминаниям.
Любаша говорила, что феникс красивый и стильный, но Аня кожей чувствовала исходящую от него опасность. Казалось бы, обычная татуировка, очень профессиональная, возможно, и в самом деле красивая, но было в ней что-то такое, от чего холодели кончики пальцев, а волосы на затылке начинали шевелиться. И наваждение это не могли развеять ни коньяк, ни тонкие Любашины сигаретки, ни сама Любаша.
– Алюшина, хочешь, я у тебя сегодня переночую? – спросила подруга, уже стоя на пороге. – Или лучше переселяйся на время ко мне, пока этого пироманьяка не поймают.
Анна отрицательно мотнула головой. Любаша добрая и надежная, но иногда ее бывает слишком много. Не хочется в который уже раз объяснять, что Аня так до сих пор ничего и не вспомнила и понятия не имеет, кто мог на нее напасть прошлой ночью. Деятельная Любаша уже начала разрабатывать версию, что это кто-то из бывших учеников, недовольный оценками, или какой-нибудь придурочный родитель, считающий, что его чадо незаслуженно притесняли. Мало ли сейчас ненормальных?! Анна с предположениями подруги не соглашалась. Любаша ей мешала, не давала сосредоточиться, ухватить за хвост какую-то очень важную, но все время ускользающую мысль.
– Люб, я сама. – Она поцеловала подругу в румяную щеку. – Ты и так уже много для меня сделала.
– А что дверь хлипкая, это ничего? – спросила Любаша с тревогой. – Слышала, что слесарь сказал? Плечом приналечь или ногой врезать – и все дела!
– Я ж не одна живу, кругом соседи, – Анна вымученно улыбнулась. – Если вдруг что, сразу позвоню.
– Позвонишь! – всплеснула руками подруга. – Так откуда ж ты позвонишь, если у тебя теперь мобильника нет?! – Не договорив, она принялась рыться в сумочке, через пару секунд выудила телефон, протянула Анне. – Вот, Алюшина, возьми пока мой и не спорь! У меня дома есть стационарный аппарат, если, не дай бог, – она торопливо перекрестилась и тут же поплевала через левое плечо, – если вдруг этот упырь к тебе попробует прорваться, сразу же звони в милицию! Или лучше сначала мне, а потом в милицию, я быстрей прилечу.
– А как же?..
Анна не успела договорить, как Любаша махнула рукой:
– Если мне звонить будут, ты не отвечай. Если кто особо настырный окажется, можешь просто сбросить, я с ним потом сама разберусь, но чтобы мобильник не выключала! Слышишь меня?
– Слышу. – Анна положила телефон на полочку.
– И мне раз в час отзванивайся, чтобы я не волновалась.
– Любаша, не буду я тебе звонить, я сейчас ванну приму и спать лягу. И не волнуйся ты за меня, я уже большая девочка.
– Ага, большая девочка, а сама не помнишь, где ночку коротала, – хмыкнула подруга и, на прощание махнув рукой, с грохотом захлопнула за собой дверь. Уже из-за двери послышался ее басок: – Алюшина, я тебе сама позвоню, как до дому доберусь. Ты потерпи часок. Понятно?
– Понятно! – крикнула в ответ Анна и защелкнула замок.
Любаша отзвонилась ровно через час, как и обещала, а до этого на ее номер позвонили пять раз: один раз какой-то Вася и четырежды – абонент, обозначенный в Любашином мобильнике, как «котик». Судя по настойчивости «котика», он был последним Любашиным сердечным увлечением. Анна честно доложила подруге и о Васе, и о «котике», но оказалось, что сердечное увлечение уже на излете, «котик» был замечен в порочащих его связях и отправлен в отставку.
– Алюшина, забыла тебя предупредить, – гудела в трубку Любаша, – ты, главное, котику не отвечай, пусть помучается, скотина. Сильнее любить станет.
– Так ты его простишь? – на всякий случай уточнила Анна.
– Еще не знаю. – В Любашином голосе послышались мечтательные нотки. – Может, и прощу. Уж больно симпатичный котяра. Не отвечай на звонки, – еще раз напомнила она, и в трубке послышались гудки отбоя.
Не отвечай на звонки… Легко сказать! Уже через два часа Анна возненавидела и настырного «котика» – двадцать пять входящих! – и Любашу – не отвечай, пусть помучается, скотина! – и сам мобильный. На третьем часу, когда за окном была уже глубокая ночь, а «котик» с маниакальной настойчивостью продолжал названивать, Анна не выдержала и отключила телефон. В квартире наконец воцарилась благословенная тишина, а она вдруг подумала, что по сравнению с неведомым ей «котиком» ее недавний обидчик, возможно, еще не самый плохой парень. Несмотря на суматошный день и приближающуюся полночь, спать не хотелось совершенно. Анна прошла на кухню, поставила на огонь турку с кофе, достала из холодильника принесенную Любашей коробку шоколадных конфет.