Я собрал осколки вокруг ее ног, мелкие и острые будто иглы. Никогда не видел, чтобы стеклянный бокал так себя вел.
– Это лишь царапина, на мне заживает как на собаке, – сказала она. – Можно не заклеивать.
Размашистым шагом сойдя с ковра, она открыла свою сумочку, нашла маленький флакончик и капнула на руку пурпурной жидкостью. Резко запахло травами и будто медью.
– Принесу перекись водорода, – предложил я.
– Так намного лучше. Смотри, ранка исчезла.
В самом деле, порез на коже затянулся и перестал кровоточить. Осталась едва заметная тонкая полоска.
– Что это?
– Ведьмовской эликсир, – улыбнулась она. – Похоже, этот твой приятель… меня не любит. Чем он занимался? Был ксендзом?
Я посмотрел на нее.
– Михал? Он был монахом.
– Монахом? Еще лучше. Так я и знала.
– Откуда?
– Ведьмы не любят монахов, монахи не любят ведьм. Это инстинкт.
– Он умер, – сказал я. – Ушел. Его здесь нет. Я бы знал, если бы было иначе.
– Тебе настолько его не хватает?
– Не в том дело. Я знал бы, если бы здесь был кто-то умерший. Я чувствую такие вещи.
На мгновение наступила тишина.
– Я с детства вижу умерших, – продолжал я. – С тех пор как себя помню, мне снятся духи. Я воспринимаю разные события, связанные с чьей-то смертью, будто чертова антенна. Недавно меня посетил израильский солдат, который влюбился в палестинскую девушку. Ее брат, как принято изящно выражаться, был боевиком, террористом. Он мечтал об убийстве евреев, в буквальном смысле дышал ненавистью, но все в основном заканчивалось бросанием камней и коктейлей Молотова в танки. Солдат узнал, что этого брата засекли, когда тот встречался с приятелями, еще более опасными, чем он сам. Настоящими террористами. Они совершили кровавый теракт в секторе Газа и замышляли очередной. Солдат знал, что до них доберутся, но боялся за свою девушку и предупредил ее. Она помчалась к братцу, а те устроили солдатам ловушку и погибла куча народу. Источник утечки обнаружили, после чего его осудили и расстреляли. Быстро и без шума, у дверей гаража на дворе казарм в Хайфе. В прошлом месяце я переживал это каждую ночь. Я был им. Меня вели, ставили перед дверью, а потом на меня обрушивался залп, будто тигр раздирал в клочья мое тело. Я просыпался, когда он умирал. И таких историй много.
Я налил себе сливовицы.
– Ты когда-нибудь пробовал их проверить?
– Те, которые происходили недалеко, – пробовал.
– И многие оказались правдой?
– Каждая. Я будто приемник, и умершие это чувствуют, пытаясь мне что-то передать. Иногда, как в случае того еврея, лишь крик отчаяния. Иногда – нечто для них важное, какие-то забытые, незаконченные дела. Иногда я вижу другое. Первого демона увидел, когда мне было три года.
Выпив, я рассказал ей о Междумирье. Возможно, я был слишком одинок. Возможно, я старею. Возможно, виной тому был алкоголь. А может, все дело в ее запахе. Во взгляде фиалковых глаз. В светлой коже закинутых друг на друга, вытянутых в мою сторону ног. В губах цвета корицы.
За всю свою жизнь я никогда никому об этом не говорил. А тут в течение месяца рассказал дважды. Моему другу и странной чужой девушке, которая считала себя ведьмой. Одного из них не было в живых.
– И каково это – оказаться один на один с сумасшедшим, пани ведьма?
– Когда мне было три года, я начала левитировать. Над кроваткой. Я прекрасно это помню. Еще помню какой-то обряд в подвале у тетки Пелагеи. Травы, танцующие голые женщины, светящиеся фигуры, которые поднимали меня и передавали с рук на руки. Я орала и умирала со страху, а мои тетки, мать и бабки танцевали вокруг голые, раскрашенные дикими узорами, и монотонно пели. Когда я ходила в детский сад, едва не убила чарами воспитательницу. Она отодрала меня за ухо, отшлепала по заднице, а я потом сидела целый день, уставившись на нее, с куклой на коленях, и забавлялась куском веревки. Я завязывала и заплетала ее во всё более странные узлы, без конца бормоча и раскачиваясь туда-сюда. Прекрасно это помню. А когда та женщина вышла, я вдруг свернула кукле шею. Помню крик и грохот падающего с лестницы тела. Она осталась жива, но ее частично парализовало. Когда приехала скорая, они заметили, что шнурки ее кроссовок связаны, заплетены в невероятный узел. А ведь все видели, как она выходит из зала и нормально идет по коридору.
Она залпом выпила сливовицу и даже не вздрогнула.
– Меня начали учить в шесть лет – так продолжалось до восемнадцати. Травы, знаки, печати, языки, ангельское письмо, микстуры. В течение многих лет создается собственный гримуар, Книга Теней. Но открыть его и пользоваться самой можно, лишь когда наставница решит, что ты готова. После особого обряда. До этого ты постоянно под наблюдением. Потом, впрочем, тоже. В моей семье правит страшный синод старых баб. Это называется Круг Бинах. Они во все вмешиваются, контролируют, отдают распоряжения. Мужчины не имеют никакого слова. К ним относятся как к домашним животным. Впрочем, их подбирают так, чтобы они были покорные и послушные, не привлекающие внимания, занудные и старые. Это тоже решает Круг Бинах.
– И они никогда не бунтуют?
– Редко. У них нет шансов. Есть чары, травы, заклинания. Их одурманивают так, что они безнадежно влюбляются в своих женщин и становятся полностью зависимы от них. Существуют и дополнительные предосторожности. Есть обряд, после которого у мужика встает только на его ведьму. Если он попытается искать счастья в городе, его ждет гарантированный позор. Впрочем, если не считать этого, их особо не трогают. Если они не лезут не в свое дело и сидят тихо, могут спокойно заниматься своими делами. Хорошо, когда есть какое-нибудь хобби.
– Не слишком вдохновляет. Твой парень тоже из таких?
Она рассмеялась.
– Я свободна. Специально. Изо всех сил стараюсь ни с кем не связываться и ни в кого не влюбляться. Я не смогла бы втянуть в подобное кого-то, кто был бы мне небезразличен. А если бы я поступила так, как от меня требуют, и хладнокровно выбрала себе жертву, а потом была бы вынуждена жить рядом с зомби, то чувствовала бы себя распоследней сукой. Я сижу тихо в сторонке и не лезу старухам на глаза. У них есть свои жертвы – например, моя двоюродная сестра Анастасия. Черная овца, нимфоманка и тусовщица, дьявольски своенравная и мятежная. Она делает, что хочет, вообще не обращает на них внимания и доводит до бешенства. Или моя двоюродная сестра Мелания, тоже мятежница. Тот еще фрукт, кстати говоря. В тихом омуте… Впрочем, бóльшую часть времени они грызутся между собой. И каково это – оказаться один на один с ведьмой, пан Харон?
– Ты часто кому-нибудь об этом рассказываешь?
– А ты о своих путешествиях?
– Никогда.
– Я тоже. Ты – первый вне моей семьи, кому я столько рассказала. Сама не знаю, что случилось. Собственно, я должна тебя убить.
Она отсалютовала мне бокалом. Похоже, алкоголь начал действовать. Кто знает, на что способна пьяная колдунья?
Я глупо себя чувствовал. Возможно, слишком быстро пересек некую черту, но что-то притягивало нас. Со страшной первобытной силой, никому не подвластной. Мы были как два полюса. Казалось, воздух сгущается и идет волнами, и мы либо ринемся друг другу в объятия, либо между нашими телами выстрелит электрический разряд. А может, я слишком долго был один. Или встретились два сумасшедших.
А может, это просто сливовица.
Я не привык вести себя так бездумно и спонтанно. Иначе это был бы не я. Я был доволен, что не стал распространяться о большинстве самых важных подробностей и обошелся без рассказа о том, что скрывается за огнеупорной, изображающей стену дверью в моем подвале. Не стал упоминать, как совершить переход, как делается настойка и чему конкретно меня научил Сергей Черный Волк. Всему есть предел.
Но не считая этого – когда запруду прорвало, то прорвало. Мы долго разговаривали, еще дольше молчали, пожирая друг друга ненасытными взглядами. Меня не оставляло паршивое ощущение, что я рассказал чересчур много, но вместе с тем я испытывал облегчение, какого у меня не было никогда в жизни. Она, похоже, тоже. Мы рассказывали друг другу о том, каково быть не таким, как все, в мире, который скатывается в идиотизм. О том, как нас раздражает коллективная ментальность, о невыносимом лицемерии всевозможных корректностей, непрестанном давлении, вынуждающем есть, делать, говорить и мыслить в точности как и все. С точки зрения чудаков вроде нас, это мучительнее всего, и об этом по определению не с кем поговорить.
Но мы говорили и о демонах. О предчувствиях чьей-то смерти. О лицах, почкующихся в углах комнаты будто грибы. О морозных следах ладоней на стекле. О стуках снизу. О часах, идущих назад.
Ладно. Может, у каждого есть потребность найти кого-то, с кем можно хотя бы раз в жизни быть откровенным, но на фоне охватившего меня опьянения я отчетливо ощущал, что, если она говорит правду, ей необязательно доверять. Откуда мне знать, что она втайне замышляет? Не найду ли я где-нибудь таинственную восковую куколку, завернутую в мой носовой платок? Не украла ли она мою эрекцию, закопав ее под корнями яблони? А таинственный синод теток?
Либо она лгала, и тогда была еще более чокнутая, чем я. Либо, что хуже, она говорила правду, и тогда следовало держаться подальше от этого скорпионьего гнезда. Я не слишком много знаю о средневековой обрядовой магии – кажется, она основана на вызове разных подозрительных существ из загробного мира и попытках заставить их действовать в интересах мага. Это напоминало забаву стаи павианов с ящиком детонаторов. Лишь идиот занимался бы подобным. Примерно как пытаться шантажировать мафию.
Незаметно речь зашла о смерти Михала, другом мертвом монахе и таинственном Братстве Терний. А также о том, что я от всего отказываюсь и становлюсь обычным человеком.
Патриция рассмеялась.
– Ты мутант. Ничего у тебя не выйдет, даже не пробуй. Это талант, дар. Ты от всего откажешься – и что? Будешь до конца жизни пытаться выращивать огурцы, видя каждую ночь во сне висящего на терновом кресте друга? Почему ты еще не женат?