Я обшарил его бесчисленные карманы, но нашел только пачку дешевых сигарет и зажигалку, которые похитил, и билет спортлото, который трогать не стал.
На поясе у него висели баллончик с перцовым газом и мобильный телефон, а также брелок со связкой ключей. Забрав ключи и баллон, я вошел в лифт. Помещения охраны обычно находятся на первом этаже, недалеко от входа. К счастью, там было пусто, и никто не заметил голого мужика, который вышел из лифта и зашлепал по коридору.
Если бы по эту сторону располагались больничные палаты, наверняка дело бы закончилось скандалом. Но я миновал ряды дверей с надписями «Радиоизотопная лаборатория» или «Расчетный отдел», все запертые. Лучше всего было отыскать кладовую и найти собственную одежду, однако я не сомневался, что там тоже сигнализация. Возможно, на мою голову свалились бы очередные отставные антитеррористы или даже полиция.
В комнатке охраны стояли три переносных телевизора, показывавших разные фрагменты двора вокруг больницы и картинку с камер, а также четвертый, другой фирмы, тоже маленький, со встроенным видеомагнитофоном. Телевизор был включен, и в моем одурманенном мозгу на миг возникло впечатление, что я смотрю передачу, в которой женщина деловито и жадно глотает нескончаемую змею, пока не понял, что передо мной порнографический фильм.
Поскольку страна как раз пребывала в промежутке между периодами левацкого идиотизма, это значило, что власть в настоящий момент страдает набожным кретинизмом, так что я выключил видеомагнитофон и вынул кассету, которую бросил за продавленную кушетку у стены. Несчастного вполне могли уволить за то, что ему хотелось посмотреть за своей скучной работой на секс, который у него, скорее всего, не было шансов получить в реальности. Хватало обморока на службе, намоченных штанов и утреннего бреда, что видел зомби. Более того, я намеревался его обокрасть, и еще недоставало, чтобы утром кто-то наткнулся на крутящееся в служебке порно.
На столике, возле «Спортивного журнала», которым я побрезговал, лежала надкушенная булка с сыром и термос с остатками мерзкого подобия кофе. Я сожрал булку, запивая бурдой прямо из термоса и давясь гущей, а потом поискал шкафчик с одеждой. Их было два – узких, высоких, из серой стали, таких же, как в армии, на заводах и в общежитиях. Оба заперты на маленькие жестяные замочки.
Бывают такие моменты, когда единственное препятствие кажется чрезмерным.
Возможно, стоило поступить более изысканно – скажем, согнуть крючок из скрепки и попытаться открыть замочки. В конце концов, вряд ли они были замысловаты. Возможно, следовало поискать ключ. Но я был сыт по горло: торчал голый, одному богу ведомо где, у меня украли тело, пытали, пробовали женить на призраке, упаковали в мешок, заперли в холодильнике, назначили вскрытие моего трупа через два часа, а теперь еще и заперли шкафчики на замочки.
Я вышел в коридор и вернулся с выкрашенным в красный цвет топором, который сорвал с крючьев в шкафу с противопожарным оборудованием.
В одном из шкафчиков находилась гражданская одежда моего охранника – потрепанная болоньевая куртка дурацкой попугайной расцветки, рубашка в клетку, серые брюки от костюма и полуботинки.
Брюки доходили мне до середины лодыжек, зато за поясом я мог бы унести солидных размеров овцу.
Ботинки, естественно, оказались малы.
Во втором шкафчике, как я и предполагал, висела одежда сменщика – увы, все та же чудовищная форма, изображающая комбинезон антитеррориста. Ботинок я не нашел. Черные штаны со слишком большими и слишком низко вшитыми карманами были тесноваты, но не столь коротки, как предыдущие. Они вполне могли сойти, особенно когда я ослабил тесемки на бедрах. К сожалению, дебильные желтые лампасы со шнуровкой на боках слишком привлекали внимание, давая понять, что это не обычная одежка.
В конце концов я забрал форменные штаны одного охранника, просторную рубашку и куртку второго. Сломав с помощью топора задники полуботинок, получил нечто вроде странных башмаков, но ходить в них было можно, и спереди я не вызывал нездорового интереса, как человек, шагающий по улицам босиком.
В бумажнике ограбленного мной охранника нашлось девяносто пять злотых и сорок грошей. Там были и документы, но их я оставил, записал лишь фамилию и адрес, решив, что, если останусь жив, отправлю ему какую-нибудь разумную сумму. Я также выяснил, что если он был прописан там, где работал, то я нахожусь в Познани.
Я вытер рукавом топорище, шкафчики и все, к чему, как мне казалось, прикасался.
Меня привел в чувство звук полицейской сирены. Обычно меня заставлял вздрагивать столь очевидный идиотизм, как приближение к месту преступления с включенной сиреной, но на этот раз я был ему благодарен.
Сирена смолкла метрах в ста от больницы, когда я сражался с ключами, пытаясь найти ключ от входной двери. Однако на стенах зданий за оградой виднелись вспышки голубого света.
Вспышки приближались.
Отпрянув от застекленной двери, я побежал по коридору с башмаками в одной руке и связкой ключей в другой, шурша дурацкой курткой и чувствуя, что штаны разрежут меня пополам. Я остановился лишь перед шкафчиком с противопожарным оборудованием, чтобы бросить взгляд на план эвакуационных выходов, после чего побежал дальше.
Эвакуационный выход был обозначен в соответствии со всеми нормами Европы, но, естественно, оказался закрыт. Будь он открыт или заперт на внутренний засов, люди спокойно бы через него ходили, и самоволки стали бы неизбежны. Где-то позади слышались оживленные крики полицейских и стук в стеклянную дверь. Ключ, подходивший к задней двери, находился где-то в другом месте – в сейфе или каком-нибудь шкафчике в служебке, но не на связке охранника.
Возле двери было узкое подвальное окошко. Открыв его, я выбрался наружу и пробежал через захламленный двор.
Почти сразу выяснилось, что там возвышается груда кокса, и я сразу наступил на острый кусок шлака, поранив ступню. Хромая, я добежал до бетонной ограды, увенчанной ржавой колючей проволокой, швырнул за нее ботинки, перевесил через проволоку куртку и перебрался на другую сторону, заодно поранив руку и разодрав болоньевую полу.
У меня был рассечен лоб, все тело побито, болела голова, к тому же меня подташнивало, я поранил ногу и хромал как козел. Я выглядел словно огородное пугало, вместо ботинок на мне были импровизированные сабо, давившие как пыточные испанские сапоги, а мое состояние ограничивалось девяносто пятью злотыми, половиной пачки сигарет, размякшей упаковкой пластыря и одноразовой зажигалкой.
Но я был жив.
Сидя на какой-то остановке под навесом, я курил вонючую сигарету, набитую, похоже, козьей шерстью. Моросил дождь. У меня трещала голова, будто по ней врезали дубиной. Если бы от голода могло стошнить, я бы давно это сделал. Меня била дрожь и одновременно мучила духота. У меня болел живот, и я замерз.
Зато мне удался отважный побег из морга.
И я был жив.
Очень далеко от дома.
Отдохнув на остановке, я потащился дальше, хромая, подняв воротник цветастой куртки и сунув руки в карманы.
Я нашел ночной магазин. Довольно специфическое общество перед входом отнеслось к моей внешности вполне уважительно, зато продавщица слегка вздрогнула.
В огромных холодильниках красовались колбасы и сыры, на полках радовали взгляд банки с деликатесами, вроде «зельца саперского» или «фарша семейного»; соблазнительно выстроились бутылки с разнообразными напитками. Я в буквальном смысле ощущал аромат «гуляша щецинского» и «паштета любимого», хотя они находились в герметичных консервах. Я купил лишь упаковку таблеток от головной боли, минеральную воду без газа и, с отчаяния, бутылку кефира и булку, чувствуя, что, если чего-нибудь не съем, в ближайшее время свалюсь без чувств.
Мои средства уменьшились на семь восемьдесят.
Ничего большего я себе позволить не мог. Нужно было добраться до дома. Никаких сарделек. Никакого гуляша.
Я принял сразу три таблетки, запив водой, а потом сожрал булку и осушил пакет кефира за несколько секунд, еще у магазина.
Это мало помогло.
Я снова пошел на остановку. Там есть какая-никакая крыша и скамейка. На остановках хорошо. Обмыв ноги в ледяной воде из водостока, я вытер их рубашкой и заклеил раны остатками украденного из морга пластыря. Я выглядел как чудовище, но, по крайней мере, не оставлял за собой кровавый след.
Близилось шесть утра. Город начинал просыпаться. Все больше автомобилей проносилось по мокрым от дождя улицам. Наступало время работников первой смены. Когда-то было так, что к шести на работу должны были идти все – от каменщиков до профессоров. С пяти утра трамваи и автобусы превращались в настоящий ад. Теперь город пробуждался постепенно, медленнее и спокойнее.
Мне требовались ботинки, нужно было поесть и купить билет. На автобус, поезд – на что угодно.
Лишь бы домой.
Я поискал рынок.
Рынок обнаружился на утоптанной площадке между заброшенной промзоной и парковкой. Пусто. Подъезжали первые немногочисленные машины, выгружая товар, но павильоны были еще закрыты. Те, кто проснулся в это время, спешили на работу, а не за покупками.
Усерднее всего в этой части галактики азиаты, так что я ждал косоглазых торговцев и их товар. Мне просто необходимы какие-то ботинки. Мои ноги были изранены и промокли, я почти не мог ходить. Впрочем, обувь – главный признак цивилизации. Скорее выслушают человека без штанов, чем без ботинок.
У миниатюрной вьетнамки, раскладывавшей полные обуви пластиковые мешки, было приятное, но полностью лишенное выражения личико – без тени жизни и жалости.
– Какие у вас есть самые дешевые ботинки?
– Есё заклито, – сообщила она, перебрасывая свертки. – Плиди позе.
– Послушайте, меня обокрали. Мне нужно купить какие-нибудь ботинки и успеть на поезд. Можете мне продать сейчас? Какие-нибудь подешевле?
– Сисят.
– Шестьдесят?! А дешевле нет?
– Сисят. Дёсево-дёсево. Холосё.
– А чуть подешевле нельзя?