Лэйрд явно задумался. Сделка выглядела неправдоподобно выгодной — настолько, что вызывала подозрение. Однако Камон отлично играл представителя Дома, находящегося на краю финансовой гибели. Главарь другой шайки, Ферон, потратил пять лет на подготовку этого момента, вынюхивая, разведывая и рассчитывая. Братство проявило бы непростительную небрежность, если бы не рассмотрело такое предложение.
Лэйрд это понял. Стальное братство представляло собой не только власть чиновников и закона в Последней империи, оно само по себе было чем-то вроде знатного Дома. Чем богаче оно становилось, тем более выгодные контракты могло заключать и тем больше средств для достижения своих целей получали разные его кантоны и благородные Дома.
Однако Лэйрд продолжал колебаться. Вин видела выражение его глаз, видела так хорошо знакомое ей подозрение. Он не собирался принимать предложение.
«Ну, — подумала Вин, — теперь моя очередь».
Она направила на Лэйрда свою удачу. Сначала она предприняла пробную попытку — не слишком уверенная в том, что и зачем делает. Ее прикосновение было инстинктивным, отработанным за годы тайной практики. Она поняла, что умеет делать то, что не под силу другим людям, когда ей было десять лет.
Она еще раз слегка пригасила чувства Лэйрда. Его подозрения ослабели, страх утих. Он успокоился. Вот его тревоги исчезли окончательно, и Вин увидела, как в глазах поручителя снова возникло спокойное, властное выражение.
И все же Лэйрд казался слегка неуверенным. Вин нажала чуть сильнее. Поручитель вскинул голову и задумчиво посмотрел на Камона. Он открыл было рот, чтобы заговорить, и Вин подтолкнула его еще раз, отчаянно швырнув в него последнюю щепотку удачи.
Лэйрд помолчал еще немного.
— Очень хорошо, — произнес он наконец. — Я передам ваше новое предложение Совету. Возможно, мы сумеем прийти к соглашению.
2
Если кто-нибудь прочтет эти слова, пусть знает, что власть — это тяжкая ноша. Постарайтесь не оказаться связанными этими цепями. Террисийские пророчества твердят, что я обрету власть, чтобы спасти мир.
Однако хитрость в том, что я получу силу также и для того, чтобы разрушить его.
На взгляд Кельсера, Лютадель — резиденция Вседержителя — представляла собой мрачное зрелище. Большинство зданий было сооружено из каменных блоков, богатые крыли свои дома черепицей, а все остальные — простыми деревянными плашками. Строения стояли вплотную друг к другу, из-за чего казались приземистыми, хотя большинство из них насчитывало не менее трех этажей.
Многоквартирные дома и магазины выглядели одинаково: столица была не тем местом, где кто-либо хотел привлекать к себе внимание. Если, конечно, он не был представителем высшей знати.
По городу было разбросано около дюжины монолитных крепостей. Сложной архитектуры, с рядами бойниц для лучников и копейщиков, они-то и служили домами настоящей аристократии. На самом деле это было знаком отличия: любая семья, которая могла позволить себе построить крепость и поддерживать определенный уровень жизни, считалась Великим Домом.
Большинство открытых площадей в городе находилось как раз вокруг крепостей. Пятна свободного пространства среди плотной застройки походили на поляны в лесу, а сами крепости напоминали одинокие горы, возвышавшиеся над прочим ландшафтом. Черные горы. Как и весь город, крепости почернели за те бесчисленные годы, что с неба сыпались зола и пепел.
Каждое строение в Лютадели — а в сущности, вообще каждое строение из тех, что приходилось видеть Кельсеру, — почернело в той или иной мере. Даже городская стена, на которой сейчас стоял Кельсер, была черной от сажи. Здания в основном почернели сверху, где собирался пепел, но дожди и ночные туманы разносили пятна по поперечным балкам, карнизам и вниз по стенам. Как краска, стекающая по холсту, тьма, казалось, ползла по стенам домов.
И улицы, разумеется, были совершенно черными. Кельсер стоял, выжидая, изучая взглядом город, а на улице под ним тем временем трудилась группа скаа, убирая недавно нанесенные холмики золы. Они увезут золу к реке Каннерал, что протекает через город, и вода унесет пепел, который иначе грозит постепенно похоронить под собой город. Иной раз Кельсер пытался понять, почему, собственно, вся империя до сих пор не превратилась в огромную кучу золы? Он предполагал, что пепел и зола, наверное, постепенно уходят в почву. Но все равно поддержание городов и полей в нормальном состоянии требовало невероятных усилий.
К счастью, для этого дела всегда хватало скаа. Рабочие на улице были одеты в простые куртки и штаны, перепачканные пеплом, рваные. Как и те, кто трудился на плантации, куда забрел Кельсер несколько недель назад, они двигались медленно, вяло. Другие группы скаа шли мимо них на звон далеких колоколов, собиравших всех к началу утренней работы в кузницах или на фабриках. Главной статьей экспорта Лютадели был металл, в городе жили сотни кузнецов и плавильщиков. Однако, кроме того, река позволяла поставить на ней множество мельниц — и для помола зерна, и для производства текстиля.
Скаа продолжали трудиться. Кельсер отвернулся от них и посмотрел вдаль, в сторону центра столицы, где возвышался дворец Вседержителя, похожий на огромное насекомое со множеством шипов. Кредикская Роща, Холм Тысячи Шпилей. Дворец в несколько раз превосходил размерами любую из крепостей знатных семей и был, безусловно, самым большим сооружением в городе.
Пока Кельсер стоял, созерцая город, опять начался пеплопад. Легкие хлопья оседали на улицах и домах.
«Слишком много в последнее время сыплется этой золы, — подумал Кельсер, радуясь поводу натянуть на голову капюшон плаща. — Должно быть, Пепельные горы не дремлют».
Едва ли кто-нибудь в Лютадели мог узнать его — три года прошло с тех пор, как его схватили. И все же капюшон на голове придавал ему уверенности. Если все пойдет хорошо, то настанет момент, когда Кельсер сам захочет, чтобы его узнали. А пока лучше сохранять анонимность.
Наконец на стене появилась вторая фигура. Этот человек, Доксон, был ниже Кельсера, а его широкое лицо вполне соответствовало крепкому сложению. Неопределенного оттенка коричневый капюшон прикрывал черные волосы, и он по-прежнему носил такую же небольшую бородку, как и двадцать лет назад, когда на его лице впервые начала пробиваться растительность.
Он, как и Кельсер, был одет на манер знатного человека: яркий жилет, темный сюртук и штаны, и еще тонкий плащ, укрывающий от золы и пепла. Одежда не выглядела очень дорогой, но ее покрой означал принадлежность к среднему классу Лютадели. Большинство людей, знатных по рождению, не обладало достаточным богатством, чтобы считаться частью одного из Великих Домов, но в Последней империи знатность измерялась не деньгами. Это был вопрос истории рода. Бессмертный Вседержитель до сих пор не забыл тех, кто поддерживал его в первые годы властвования. И потомки тех людей, как бы они ни обеднели, всегда пользовались уважением.
Такая одежда помогала обходить патрули и избавляла от множества вопросов. Конечно, в случае Кельсера и Доксона она была фальшивкой. Ни один из них не считался знатным человеком, хотя, вообще-то, Кельсер был полукровкой. Однако во многих отношениях полукровкам приходилось хуже, чем обычным скаа.
Доксон остановился рядом с Кельсером и оперся о парапет, опустив на камни крепкие руки.
— Ты опоздал на несколько дней, Кел.
— Я решил сделать несколько остановок на северных плантациях.
— А, — сказал Доксон, — так, значит, это ты позаботился о смерти лорда Трестинга.
Кельсер улыбнулся:
— Можно и так сказать.
— Его убийство встревожило местную знать.
— Еще бы, — ответил Кельсер. — Хотя, если честно, я не планировал ничего подобного. Случайность, если можно так выразиться.
Доксон вскинул брови:
— Как ты мог «случайно» убить лорда в его собственном особняке?
— Просто воткнул нож ему в грудь, — беспечно пояснил Кельсер. — Или точнее, парочку ножей… чтобы наверняка, — (Доксон при этих словах закатил глаза.) — Его смерть — не такая уж большая потеря, Докс, — улыбнулся Кельсер. — Трестинг даже среди вельмож считался слишком жестоким.
— Трестинг меня не интересует, — сказал Доксон. — Я просто прикидываю, не приступ ли безумия заставил меня согласиться на новое дело с твоим участием. Нападать на лорда в его особняке, в присутствии стражи… Нет, честно, Кел, я почти забыл, каким ты можешь быть безрассудным.
— Безрассудным? — со смехом повторил Кельсер. — Это не безрассудство… это просто небольшое развлечение. Ты просто не знаешь кое-чего из того, что я предполагаю сделать.
Доксон пару мгновений молчал, потом тоже расхохотался.
— Ох, Вседержитель… как же хорошо, что ты вернулся, Кел! Боюсь, что я жутко скучал последние годы.
— Мы это исправим, — пообещал Кельсер.
Он глубоко вздохнул, глядя на оседающие хлопья пепла. Скаа-уборщики уже вернулись к работе на улице внизу, сметая темную золу. По стене прошагали патрульные, кивнув Кельсеру и Доксону. Пришлось подождать, пока стража удалится.
— Я рад, что вернулся, — сказал наконец Кельсер. — Что-то родное для меня есть в Лютадели… хотя этот город и не похож на живой. Ты уже подготовил встречу?
Доксон кивнул:
— Мы все равно не могли начать раньше сегодняшнего вечера. А как ты проник внутрь, кстати? Я поставил своих людей у ворот.
— Хм… Ну, я просто прокрался в город ночью.
— Но как?.. — Доксон умолк на полуслове. — Ох, ладно. Пора уже привыкнуть.
Кельсер пожал плечами:
— А что такое? Ты же постоянно работаешь с туманщиками.
— Ну да, только не в этом дело, — ответил Доксон.
Он вскинул руку, предлагая закрыть тему.
— Не важно, Кел. Я просто сказал, что мне пора привыкнуть.
— Хорошо. Кто придет сегодня?
— Ну, Бриз и Хэм будут, конечно. Они просто сгорают от любопытства по поводу этого загадочного дела. К тому же они жутко раздражены: я ни слова не сказал им о том, чем ты занимался в последние годы.