— Да.
— Я… мне трудно это понять, — честно призналась Вин, глядя во двор — на хлопочущих скаа, короба и мешки.
— Твой брат, видимо, плохо с тобой обращался?
Вин лишь пожала плечами.
— А ваши родители? — спросил Марш. — Отец был знатным человеком. А мать?
— Сумасшедшей, — сказала Вин. — Она слышала какие-то голоса. Дело обстояло настолько плохо, что брат боялся оставлять нас с ней наедине. Но конечно, выбора у него не было…
Марш молчал.
«Как он перевел беседу на меня? — подумала Вин. — Он не гасильщик и все равно заставил меня говорить, точно так же как я заставила говорить его».
В конце концов, Вин была рада выговориться. Она нащупала сережку в ухе.
— Я мало что помню, — сказала она. — Но Рин говорил: однажды он вернулся домой и увидел, что мать вся в крови. Она убила мою маленькую сестренку, Мессили. Но меня не тронула, а дала вот эту сережку. Рин говорил… говорил, что мать держала меня на коленях и что-то бормотала, называя меня королевой. А у ее ног лежал труп сестренки. Он забрал меня у матери, и она убежала. Наверное, он спас мне жизнь. Может, потому я и оставалась с ним. Даже когда дела шли совсем плохо. — Вин посмотрела Маршу в глаза. — Ты просто не понимаешь, какой ты счастливчик. У тебя есть Кельсер.
— Да, пожалуй. Просто я… мне хотелось бы, чтобы он не обращался с людьми как с игрушками. Я убивал поручителей, но убивать обычных людей только за то, что они родились аристократами… — Марш покачал головой. — И дело не только в этом. Ему нравится, когда люди лебезят перед ним.
В его словах была правда. Но тем не менее Вин заметила в голосе Марша что-то еще. Зависть?
«Ты же старший брат, Марш. На тебе лежала ответственность… Но ты присоединился к мятежникам, а не к ворам. Наверное, тебя злило, что Кельсер всегда всем нравился».
— Но теперь, — продолжал Марш, — он меняется в лучшую сторону. Ямы Хатсина заметно повлияли на него. Точнее, она… ее смерть его изменила.
«А это что?» — вскинулась Вин, ощутив его боль. Глубокую боль, не такую, какую испытывают при смерти жены брата.
«Вот оно что… Дело не в том, что Кельсер нравился всем, а в том, что его выбрала одна конкретная женщина. Та, которую ты любил…»
— Так или иначе, — сказал Марш решительным тоном, — былая самоуверенность осталась в прошлом. Да, его план безумен, и я уверен, что отчасти Кельсер задумал все это ради личного обогащения, но… ему ведь не обязательно было помогать мятежникам. Он пытается сделать что-то хорошее, хотя в итоге, скорее всего, погибнет.
— Зачем продолжать, если ты уверен в поражении?
— Затем, что он намерен пропихнуть меня в братство, — ответил Марш. — А те сведения, что я смогу раздобыть там, помогут мятежникам и через сотни лет после того, как мы с Кельсером умрем.
Вин задумчиво посмотрела во двор.
— Марш, я не думаю, что ты до конца понимаешь Кельсера. То, как он разговаривает со скаа… то, как они смотрят на него…
— Я знаю, — сказал Марш. — Это началось, когда он придумал историю с одиннадцатым металлом. Я не вижу тут причин для беспокойства. Кельсер просто играет в очередную игру.
— Потому я и не понимаю, зачем он отправляется в путешествие. Он ведь на целый месяц отойдет от активных действий.
Марш пожал плечами:
— Он оставляет целую армию, которая будет работать на него. Кроме того, ему необходимо исчезнуть из города. Слухи о нем вышли из-под контроля, и лорды начали интересоваться Выжившим в Хатсине. А если пойдут разговоры, что некий человек со шрамами на руках был замечен рядом с лордом Рену…
Вин понимающе кивнула.
— Сейчас, — продолжал Марш, — он изображает из себя какого-то дальнего родственника Рену. И этот человек должен исчезнуть до того, как кто-нибудь признает в нем Выжившего. Когда Кел вернется, то займет другое положение, будет пробираться в особняк через заднюю дверь и не снимать капюшон в Лютадели. — Марш немного помолчал и поднялся. — Ладно, основы я объяснил. Теперь тебе нужно потренироваться. Когда будешь пересекаться с туманщиками, сосредоточивайся на их алломантической пульсации. А если нам доведется встретиться вновь, я покажу тебе еще кое-что, но только при условии, что ты освоишь азы.
Он ушел с балкона, не попрощавшись, и Вин проводила его взглядом. Вскоре она увидела, как он снова подходит к Кельсеру и Рену.
«На самом деле в них нет ненависти друг к другу, — думала она, облокотившись о перила балкона и глядя вниз, во двор. — Хотела бы я испытать такое…»
Некоторое время она размышляла и наконец решила, что любовь близких родственников должна немного походить на длину алломантической волны, которую ей теперь следовало искать, — то есть на то, с чем она сейчас совершенно незнакома.
21
Герой Веков окажется не человеком, но силой. Ни один народ не сможет на него претендовать, ни одной женщине не удастся его удержать, ни один король не сумеет его убить. Он не должен принадлежать никому, даже самому себе.
Кельсер спокойно сидел и читал, пока лодка медленно двигалась по каналу на север.
«Иногда меня тревожит, что я совсем не тот герой, за которого меня принимают», — было написано в дневнике.
«Какие у нас есть доказательства? Слова давно умерших людей, лишь теперь признанные пророческими? Даже если поверить в предсказания, надо изрядно постараться, чтобы соотнести их со мной. Правомерно ли считать события на Летнем Холме „ношей, выковавшей героя“? Несколько моих жен могли, наверное, дать мне „бескровную связь со всеми королями мира“, если смотреть под определенным углом. Можно найти десятки похожих фраз, так или иначе отсылающих к эпизодам моей жизни. Но точно так же они могут не иметь ко мне никакого отношения.
Философы уверяют, что пришло время и были соответствующие знамения. Но я продолжаю думать: а что, если они выбрали не того человека? Так много людей зависит от меня. Они говорят: я стану держать в руках будущее всего мира.
Но что они подумают, если узнают, что их защитник — Герой Веков, спаситель — сомневается в себе? Может, они вовсе и не будут потрясены. И пожалуй, это беспокоит меня сильнее всего. Что, если в глубине души они и сами удивлены — так же как и я?
Когда они видят меня, не видят ли они лжеца?
Рашек, похоже, думает именно так. Я знаю, что не должен позволять простому носильщику нарушать мое спокойствие. Но он из Терриса, оттуда, где родились пророчества. И если кто-то может заметить фальшивку, то почему не он?
И тем не менее я продолжаю свое путешествие, направляясь туда, где, как утверждают предсказания, я встречусь с судьбой… и все иду и иду, спиной ощущая взгляд Рашека. Завистливый. Насмешливый. Ненавидящий.
И еще я тревожусь, как бы мое высокомерие не погубило всех нас».
Кельсер опустил книгу. Лодка шла рывками: скаа усердно тащили судно. Кельсер был рад, что Сэйзед успел сделать для него копию дневника Вседержителя до отплытия, иначе ему совершенно нечем было бы заняться во время путешествия.
Да, дневник оказался чрезвычайно интересным. Завораживающим и в то же время зловещим. Странно было читать слова, написанные самим Вседержителем. Кельсеру Вседержитель всегда представлялся не столько человеком, сколько… тварью. Злобной силой, которую необходимо уничтожить.
Однако автор дневника, похоже, был простым смертным. Он задавался вопросами, размышлял… казался человеком глубоким и сильным.
«Не следует так уж доверять этим записям, — подумал Кельсер, проводя ладонью по странице. — Люди редко судят о самих себе беспристрастно».
И все же история Вседержителя напомнила Кельсеру о легендах, слышанных им когда-то, — легендах, которые шепотом пересказывали скаа, обсуждали знатные лорды и запоминали хранители. Они гласили, что некогда, еще до Вознесения, Вседержитель был величайшим из людей. Любимым вождем, человеком, которому народы вверили свои надежды.
К несчастью, Кельсер знал, чем кончилась эта история. Последней империей. Вседержитель не спас человечество, он его поработил. Но когда Кельсер читал о начале тех событий, видел сомнения Вседержителя и его внутреннюю борьбу, все казалось ему еще более трагичным.
Кельсер хотел продолжить чтение, но лодка стала замедляться. Он выглянул из каюты. Десятки людей шагали по тропе вдоль канала, волоча четыре грузовые и две узкие баржи, на которых разместились охранники. Это был эффективный способ транспортировки различных товаров — и тяжелейший труд скаа. Однако бурлаки могли таким образом перетаскивать грузы, многократно превосходившие то, что они унесли бы на себе.
Сейчас скаа почему-то остановились. Впереди Кельсер рассмотрел шлюзовой механизм, за которым канал разделялся на два рукава. Нечто вроде водного перекрестка.
«Наконец-то», — подумал Кельсер.
Многодневное путешествие подходило к концу.
Кельсер не стал ждать посланца. Он просто вышел на палубу и достал из кошеля несколько монет.
«Пора их немножко расшевелить», — подумал он, роняя монетку на деревянную палубу.
Воспламенив сталь, Кельсер взмыл в воздух. Он помчался по дуге, быстро набирая высоту. Сверху он видел канал, людей, тащивших баржи к развилке, и тех, кто уже остановился и ждал своей очереди. Кельсер бросил еще монету, пролетая над тяжело груженной баржей, и оттолкнулся от нее, чтобы не потерять высоту. Будущие солдаты задрали головы, потрясенно указывая пальцами на Кельсера, парившего над каналом.
Кельсер воспламенил пьютер, наполняя тело силой, и приземлился на палубу узкой баржи, возглавлявшей караван.
Из каюты вышел удивленный Йеден.
— Лорд Кельсер! Мы… э-э… подошли к развилке.
— Сам вижу, — ответил Кельсер, оглядываясь на длинную очередь судов.
Люди на тропе взволнованно переговаривались, показывая в его сторону. Кельсер чувствовал себя немного странно, воспользовавшись алломантией среди бела дня, на глазах у множества зрителей.
«Что делать, такова необходимость, — подумал он. — Все эти люди теперь не скоро увидят меня, пройдет еще несколько месяцев. Я должен был произвести на них впечатление, дать им надежду, если, конечно, вся затея хоть чего-то стоит…»