Утро вроде было обычным, но при этом — совершенно другим. Теперь к нему примешивались запах крови и чувство опасности, поселившиеся в моем сознании. Хотя, подобные ощущения, конечно, были только у меня. Остальные понятия не имели о том, что произошло во время нашей ночной вылазки. Естественно, я многое из случившегося скрыл.
— Что за ерунда…
Я попытался потянуться, но не смог. Тело было словно чужое. Моргнул несколько раз воспаленными веками. Даже тусклый свет казался болезненно неприятным. И тут же, как назло, опять нахлынули воспоминания. Наверное, чтоб мое и без того поганое состояние, стало еще га́же.
Воспоминания не о том, что произошло в ангаре. Это я вообще ни на секунду не забывал. Мне кажется, даже сквозь тяжёлый, глубокий, похожий на вязкое болото, сон, я все равно думал о случившемся.
Не о погибших высокородных. Черт с ними. Волконские, Суворовы, Разумовские, Долгоруковы, Державины или остальные четверо Родов мало волнуют человека с Нижних улиц. Мы живем в разных мирах и эти миры не пересекаются. Раньше не пересекались.
Безымянный — вот он, пожалуй, беспокоил меня по-настоящему. Судя по разговору, услышанному вчера, этот козёл собирается превратить наш район в конвеер для рабов.
А что? Удобно. Например, тем же Суворовым. Одно дело, когда надо платить деньги людям, работающим на фермах. И совсем другое, когда они будут делать это за еду.
Единственный нюанс — я так и не понял, каким образом Безымянный собирается провернуть подобный фокус. Население Нижних улиц достаточно велико́. Соотношения подростков ко взрослым — пятьдесят на пятьдесят. Рабочие слишко быстро и скоропостижно мрут от нашей «замечательной» жизни. И вот мне любопытно, как можно заставить огромное количество людей признать себя рабами?
Но уже сам факт, что Безымянный думает о столь волнительных перспективах, заставляет напрячься. И уж тем более, что эти перспективы известны хоть кому-то из благородных. Они за такую возможность уцепятся руками и ногами.
Однако даже это беспокоило меня не настолько сильно, как говорящие мертвецы. Вернее то, что говорить мертвецов заставляю вроде бы я. То есть, если рассуждать логически…
Некроманты поднимали мертвых. Я вчера практически оживил труп. Соответственно я — некромант. Схема максимально простая. Одно вытекает из другого. А я, как бы, вообще не желаю быть некромантом.
Во-первых, мне страшно! Такое чувство, будто внутрь моего тела поселили какой-то потусторонний зародыш. Словно в фантастический ужастик попал. Во-вторых, много десятилетий за некромантами по всей империи как умалишенные носились Гончие, чтоб потом этих некромантов убить. А Гончие, это вам не обычные маги.
Они способны объединять свои силы. Поэтому работают Псы, как правило, четверками. Вода плюс земля, плюс воздух, плюс огонь. В итоге «скромный» отряд из четверых Гончих может справиться с любой напастью, даже с некромантом. Особенно с таким недоделанным как я.
И вот умирать я не хочу еще сильнее. Согласен даже таскать в себе пугающую силу, лишь бы оставаться живым.
Имелась, правда, все-таки маленькая, крохотная надежда, что дело не во мне. Просто…
Я не знаю, как передается некромантия и откуда берутся некроманты, но она точно не ветряная оспа и воздушно-капельным путем ее подхватить нереально. То есть, по-хорошему, не мешало бы слегка расширить свою информационную базу и выяснить, откуда это могло появиться во мне. Вдруг все же я просто оказался в месте, где столь пугающим делом занимался кто-нибудь другой, а меня просто «зацепило».
Мало ли. Может, заказчик какое-нибудь специальное заклятие оставил. Или это — побочный эффект, когда тебя убивает Палач. Может люди, погибшие от руки Палача, любят потрындеть о том-о сем после смерти. Вон, говорят, если курице отрубить голову, она еще несколько минут будет бегать без головы. Суворов, конечно, не курица, но можно ведь и не придираться к деталям.
А Бритоголовый просто реально страдает особой формой Пепельной лихорадки, например. Не знаю! Готов принять любую версию, в которой за мной не гонятся имперские Псы и во мне не живет опасная сила.
Хотя, конечно, стоит признать, надежда на стечение обстоятельств или совпадение была слишком крохотной. Все из-за того сна, что приснился мне вчера днем. Теперь я уверен на сто процентов, это было неспроста. Вот только где, когда и как я мог вляпаться в подобное дерьмо?
Тринадцать лет был обычным, нормальным человеком. Жил, никого не трогал. Соответственно, со мной все было в порядке. Будь у меня задатки к некромантии, это выяснилось бы уже давно. Соответственно, все происходящее связано с Леонидом, который мне приснился.
Кто он такой? — вопрос. В том смысле, что сюжет сна явно относился к далёкому прошлому. Мог ли этот Леонид быть тем самым злобным уродом, который проклял всех нас? В принципе, да. Тем более, во сне повсюду кружился пепел.
Но с другой стороны, мог и не быть. Этих некромантов раньше шлялось по империи, что собак нерезаных. Пока императору вдруг срочно не приспичило вывести их под корень. А пепел дорисовало, к примеру, мое подсознание. В общем, как ни крути, но мне нужна информация. Вот это — точно.
Кроме размышлений о некромантах, волновал еще один нюанс. Впервые я соврал своим «братьям», своей единственной семье.
На самом деле, сделал это ради их блага. Сначала, конечно, таких мыслей не было. Мы просто мчались втроем: я, Крыс и Балагур, мечтая быстрее оказаться в родном и внезапно очень сильно полюбившемся нам цеху.
— Урод! Из-за тебя! — задыхался Крыс, на бегу кидая на меня злобные взгляды и не менее злобные фразы. Правда из-за быстрого движения они у него выходили короткими и логически между собой не связанными. — Почему только одну коробку⁈ Запорол все! Теперь нас найдут! Это ты виноват!
Я не отвечал. Слова Крыса тонули в гуле сирены, в шуме дождя.
Вообще-то со мной только что говорил мертвый человек. Он говорил со мной! В моей голове не укладывалось, как такое возможно, но это произошло. Крыс может ругаться сколько угодно. Он не видел. Он не слышал. Он не был на моем месте. Так что по-хорошему, ему бы вообще завалить хлебало. Другой вопрос, что сказать ему это в лицо я не могу.
Для себя решил, в банде никто не должен знать о той ситуации, свидетелем которой я стал. Имею в виду, Палача, беседы Волконского с Суворовым и Безымянного. Тайна, о которой известно хотя бы двоим, уже не тайна. Мои уши слышали то, за что можно поплатиться жизнью. Совершенно не собираюсь своим собственными руками сокращать ее. Ну а про мертвеца даже и говорить не стоит. В этом я вообще никогда никому не признаюсь.
Резкий свет фар вырвал нас из темноты переулка. Это был наземный транспорт Патруля.
Мы успели нырнуть в грязную нишу под лестницей, ведущей на верхний уровень. Тяжелый рев двигателя, скрежет шин по мокрому бетону, крики охраны — все пронеслось мимо нас, устремляясь к ангарам. Мы сидели тихо, пока опасные звуки не исчезли.
— Чуть не угодили в лапы Патруля, — прошипел Крыс, дрожа всем телом. Внезапно вся его крутость куда-то исчезла. Сейчас это был мокрый, испуганный, долговязый семнадцатилетний парень. — Все из-за тебя, Малёк! Ненавижу! Вечно ты что-нибудь учудишь!
Мы добрались до нашего склада где-то через час, вымокшие, измученные, покрытые слоем грязи. Постоянно приходилось прятаться, скрываясь от патрулей, которые из-за сработавшей сирены будто взбесились.
В цеху было тепло и относительно сухо. Несколько ребят, во главе с Гризли, сидели у догорающего костра.
Увидев нас, они все одновременно вскочили на ноги. Естественно, вой сирен был слышен и здесь, поэтому «братья» волновались, предположив, что случилось самое плохое.
— Ну? — Гризли сделал шаг вперед, настороженно ощупывая взглядом ящик в руках Балагура. — Получилось?
Балагур молча подошел к вожаку и поставил коробку к его ногам.
— Получилось⁈ Едва не сдохли там! Только одну упаковку взяли. И главное — сирена сработала! Теперь нас всех вычислят! В идеале план выглядел совсем иначе. Тихо приходим, тихо берем и тихо уходим. Пропажу этих имплантов заметили бы, дай бог, при следующей инвентаризации. И то не факт. А теперь что? Это он виноват! — Крыс ткнул пальцем в меня, его голос сорвался на крик. — Этот урод все испортил!
Я стоял, не двигаясь. Чувствовал, как грязь стекает по лицу, но даже не вытирал ее. Пускай. Глядишь, и кровь окончательно смоется. Меньше будет вопросов.
Лора тоже была тут. Ее светлые глаза метнулись ко мне, в них появился страх и… облегчение? Она еле заметно дёрнулась вперед, видимо, собираясь броситься навстречу, но вовремя остановилась, вспомнив, что в банде такое проявление эмоций не принято.
— Малек! — выдохнула она, ее голос был тихим, но я все равно услышал его сквозь вопли Крыса.
Тут же, откуда ни возьмись, появился Болтун. Он выскочил из-за спины Лоры и стрелой метнулся ко мне. Пискнул, вскарабкался по штанине, зарылся в куртку, тычась холодным носом.
Я опустил замок вниз, позволяя ему забраться внутрь. Как только горностай оказался в кармане, меня окончательно накрыло состояние покоя. Последние остатки напряжения как рукой сняло.
— Он виноват! — снова заорал Крыс, который своей истерикой напоминал бесноватого.– Из-за него всё! Сигналка! Нас теперь найдут! Ненавижу тебя, Малек!
Придурок сделал шаг в мою сторону, а затем, вскинув руку, ткнул в меня пальцем. Наверное, чтоб все наверняка поняли, о ком идет речь.
Болтун, привлеченный усилившимися воплями, резво выбрался из-под куртки, посмотрел внимательно на красного от злости Крыса, а потом вдруг резко прыгнул вперед.
Честно говоря, я даже успел позлорадствовать, представляя, как горностай сейчас вцепится в рожу этому придурку. Но нет. Болтун выбрал другую цель. Он в прыжке, с лёту, цапнул зубами указательный палец Крыса, которым тот тыкал в меня, и повис на нем.
— Аааа! — взвыл Крыс. — Тварь! Отпусти! Больно!
Он принялся трясти пострадавшей конечностью, пытаясь скинуть горностая, но Болтун упорно не разжимал зубы.