– Это уже три.
– Не понял?
– Это уже три версии.
– А я разве сказал «две»?
– Проехали. И ты хочешь, чтобы я опытным пальцем ткнул в наиболее перспективную?
– Хочу, – честно признался капитан и вытянул из майоровой пачки следующую сигарету. – Ты ведь тоже краем бока знал покойника.
– Ладно. – Глаза майора стали свинцовыми. – Можешь не мыкаться вокруг да около, как шелудивая лиса. Ты прав, я был знаком с Семеном Моисеевичем, и, поскольку это ему уже не повредит, выдам тебе профессиональную тайну. Это был мой стукач. Ты доволен? Но, подчеркиваю, если бы среди его сигналов промелькнул хоть один, который помог бы взять след, я бы не промолчал. Ты меня понял?!
– Ну, что ты встаешь в позу оскорбленного верблюда. Я же все понимаю. Спасибо и за это. А все-таки, как насчет версий?
Майор внешне успокоился. Листнул документы дальше:
– А тут почему страницы пропущены?
– Ну, самый шапочный портрет непрошенных гостей мы кое-как собрали и сейчас на компьютере прототипы ищем. Просто место под них оставлено.
– Тогда откуда знаешь, сколько прототипов подшивать? Темнишь, – кисло ухмыльнулся майор. – А насчет версий что я тебе могу сказать? Мало данных, все может быть.
– Есть еще косвенные данные, что в деле замешан некий оморозок Пиночет…
– Что за данные?
– Из оперативных источников: Вензель охотится за Эрмитажными списками.
– Эрмитажные списки – это легенда.
– Может, и легенда, – хитро ощерился капитан, – но это не мешает Вензелю за ними охотиться.
– Ладно, охотится, и?.. При чем тут Эрмитажные списки?
– Антикварный мир же рядом. Редко какой сильный коллекционер не мечтает эти списки откопать, плюя, что за ними смерть по следу бродит. Кто-то где-то что-то слышал… Да и бандитский мир не дремлет, пресловутый Михаил Хазаров тоже имел к ним интерес.
– Тот самый?[13]
– Он. Вензель, конечно, не сам, а бильярдным карамболем через сестрорецких бойцов отправил к Хазарову ходока за объявившимся свидетелем по спискам. А гонец по дороге сгинул, у Хазарова не проявился и назад не вернулся. Со свидетелем – погоняло «Храм» – вообще мутная история, растворился буквально в воздухе. И прошел слушок, что схоронил сестрорецкого ходока именно Пиночет. Подстерег на тропинке каки Соловей Разбойник.
– Не «каки», а «аки».
– И так хорошо.
– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Я б тебе дружески советовал забыть все эти слухи и шепоты.
– Не перебивай зря. А далее есть мнение, что слушок про Пиночета, дескать, это он сестрорецкого братана Ртуть чик по горлу и в колодец, распускал, кто бы ты думал? Наш Семен Моисеевич…
– Бред!
– Бред, не бред, а мнение есть. Кстати, гляжу, ты мобильник, – капитан завистливо кивнул на майорский «Сименс», – перестал в поясном чехле носить.
– Очень бы советовал растереть и забыть. Даже если что-то такое маячит на самом деле, не по зубам проблема. Твое дело – щипачей, да карманников, пописавших друг дружке рожи бритвами, строить и бытовухи раскрывать. А тут… – Майор невольно нащупал болтающийся на шнурке, почти заменяющий галстук, сотовый телефон. – Сейчас все карманники переориентировались с бумажников и кошельков на мобильники, с пояса мигом тырят. А я частенько вынужден пользоваться услугами общественного транспорта. Шнурок надежнее.
– Симпатичная веревочка, где купил?
– Да у любого метро.
– Мне цвет прикинулся, сиреневенький.
– У метро «Елизаровская» на выходе есть ларек. Но у тебя и мобилы-то нет.
– Будет.
– Пойду, отолью, и другие версии прошерстим поподробней. – Майор тяжело встал с шаткого, вот-вот наступит кирдык, стула и покинул кабинет. Капитан тут же ухватился за испещренную дактилоскопическими узорами телефонную трубку.
– Это я. Ситуация под контролем. Он очень задергался, когда я начал развивать темы про личную месть и перевод стрелок… Про тайник с червонцами пропустил мимо ушей… Пробел в нумерации страниц заметил и, кажется, что то заподозрил… А на это очень советовал, «по дружески» советовал забыть… Подначивал, что я на собственную мобилу не заработал. Хвастался своей, на сиреневеньком шнурке носит, в вестибюле «Елизаровской» купил, подонок… Нет, продолжаем, сейчас вернется… Окурок?.. И вам того же.
Потом капитан, хотя и не был брезглив, обнаружившимся в ящике стола пинцетом разгреб в пепельнице свои безжалостно раздавленные окурки и поймал аккуратный окурок майора. Этот трофей нырнул в полиэтиленовый пакетик и спрятался в ящике стола. Когда майор вернулся, капитан вытягивал из оставленной пачки последнюю сигарету.
– Кстати, пока не забыл. – Юрий Витальевич тяжело плюхнулся на стул. – Я тебя просил материалы на одного паренька поискать. Пепел, он же Сергей Ожогов. – Майор тоже потянулся к пачке и нашел ее пустой. – Нет, ты все-таки курить чужие – большой акробат.
– Давно готовы. – Капитан из стола выудил дискету с чирканной-перечирканной наклейкой и положил на место отправившейся в пепельницу пачки. – И все-таки, как считаешь, личная месть или перевод стрелок?
В пять минут седьмого вечера по двери, охраняющей самую заповедную территорию острова Кижи, настырно заходил кулак. За бревенчатой оградой, наверное, вздрогнуло крестами и куполами знаменитое «русское деревянное зодчество»: собор, церквушка, колокольня и всякие там прочие постройки и пристройки. Ведь оно, зодчество, привыкло к боголепной тишине.
Дверь деревянного КПП открылась незамедлительно. В проеме нарисовалась фигура, мало совместимая с древнерусским духом здешних мест: иссиня-черные волосы, смуглая кожа инородца, нахально-пестрая рубаха навыпуск и надетая поверх жилетка. Особым вызовом смотрелись самоварно надраенные лакированные штиблеты, попирающие ветхий порог. Так и хотелось возопить: «Где вы, русые и синеглазые, с носами картошкой, в льняных косоворотках, опоясанных витым шнуром, где вы, в лаптях и онучах? Куда ты подевалась, Русь, и куда идешь... вернее, камо грядеши?»
– Я там свой зонтик забыл, – надменно сказал гражданин в панаме. Тот, что молотил в дверь. Сказал и попытался пройти внутрь.
– Закрыто, – отрезал инородец и попытался дверь захлопнуть.
Не получилось ни у одного, ни у другого. Первому загородили дорогу, второму помешала выставленная нога.
– Да только что было открыто! Я из экскурсии! Мы же только что отсюда! – заверещал гражданин в панамке.
– Нельзя. – По всему было видно, что инородец примеривается, куда больней ударить докучливого экскурсанта.
– Я быстро! Туда и обратно! – Учуяв настроение противной стороны, экскурсант заговорил торопливо и заискивающе. – Когда фотографировал иконостас, положил зонтик на скамейку. Одна минута. Заскочить и взять.
– В храме фотографировать запрещено, – нашелся вдруг страж.
– Хотите – пленку засвечу. Но зонтик верните, – секунду подумав, предложил забывчивый.
– Какой у тебя зонтик? – чуть подобрел смуглявый.
– Складной.
– Дорогой?
– Обыкновенный.
– Ну, сколько он стоит?
– Да я знаю что ли?! Жена покупала. Такой хай поднимет…
– Сколько стоят такие зонтики, Леха? – обернувшись, спросил у кого-то инородец.
– Рублей сто, – ответил этот кто-то.
– На, держи! Купишь себе три зонтика. И давай – живей догоняй свою экскурсию.
Звякнув петлями, дверь захлопнулась. Офонаревший экскурсант, сжимая три сотеных в кулаке, отошел от КПП. Оглянулся. Вскинув голову, посмотрел на собор, залитый утомленным солнцем и утыканный чешуйчатыми луковками с крестами. Снизу похожий на пень, густо обсиженный опятами.
– Суки черномазые, нигде покоя нет, – процедил он зло, сплюнув на святую землю. И спрятал деньги в карман.
Солнышко устало за день парить землю-матушку и досвечивало с приятной ленцой. В травах чирикали кузнечики и жужжали усердные шмели. Пахло мятой и еще чем-то забытым из детства. А по ту строну ограды инородец достал из брючного кармана рацию, нажал кнопку передачи.
– Эй, ромалы! Первый говорит. Посматривайте там внимательней, болтаются всякие вокруг. – Убрав рацию, он повернулся к напарнику по КПП. – Знаешь, Леха, пойду-ка я прогуляюсь. Никого не пускай, дверь вообще не открывай.
Напутствовав напарника, «номер первый» двинулся по утоптанному пыльному подворью. Обошел запертую церквушку. Остановился, запрокинул голову, помахал рукой засевшему на колокольне наблюдателю. Тот помахал в ответ. Из дома, в котором располагалась местная администрация, никто не выходил и не выглядывал. Персонал соблюдал условия щедро оплаченного договора.
У дверей собора сидел на корточках цыган, одетый точно так же, как и «номер первый», и сам с собой баловался в детскую игру «ножичек» солидным армейским тесаком типа «клык бультерьера»[14]
– Порядок? – спросил первый.
– Тихо. – Тесак смачно входил в рассыпчатую землю при бросках и с локтя, и с колена.
А в соборе уже десять минут как шла финальная игра. Остались зрителями лишь цыгане из тех трех таборов, чьи представители пробились в финал. Еще здесь на почетных местах сопереживали игре старейшины и прочие отцы, за те или иные заслуги удостоенные чести присутствия, еще охранники и, конечно, Джафар Матибрагимов. Все лишние отчислились на теплоход, в том числе и свадебная тусовка.
«Номер первый», стараясь не привлечь внимание скрипом, чуть приоткрыл дверь собора и заглянул в щель. Посреди храма стоял круглый стол, за которым гнули хребты трое финалистов. По их позам и лицам можно было догадаться, какое напряжение нагнетено под сводами деревянного храма.
Вдали просматривался иконостас. «Чем-то очень ценный иконостас», – вспомнил «номер первый». То ли тем, что срублен без единого гвоздя, как и сам собор, то ли тем, что его рисовали знаменитые художники. Или вроде бы тем, что каждого, кто воровал отсюда иконы, настигала мучительная смерть за железной решеткой. А иконы возвращались на место.