Гром и Ладыга не близнецы и даже не родственники, но отличить их друг от друга практически невозможно. Хитры и умны они не по-человечески, подчиненных держат в лютом страхе, народ в ближайшей округе и местные молиться на них готовы. При этом – не жадные, не подлые, но… В общем, в Харькове порядка нет, контроль атаманов не распространяется на все районы, и молодые и борзые все норовят прибрать власть к рукам, занять хлебное место.
Расклад получался неутешительный.
Бандеролька понимала, что без снаряжения им не продвинуться дальше, но идти в Харьков не хотелось. Может, Сашко с загадочными Громом да Ладыгой и дружит, но правило «друг моего друга – мой друг» не всегда работает. Обменять листоношам нечего, а за красивые глаза им вряд ли подарят транспорт и оружие.
Кайсанбек Аланович, вероятно, подумал о том же и приуныл. Что есть у листонош? Новости, письма, знания. Но здесь они чужие, и ни того, ни другого, ни третьего предложить не могут.
– Скажите, Сашко, – профессор протер очки. – Вы не поможете нам советом?
И он коротко изложил ситуацию. Жена Сашко пригорюнилась, чуть не плакала. Бандеролька даже пожалела, что трагическую историю листонош и ужасы, грозящие Острогу, живописали перед беременной.
– Вам нужен вездеход с защитой, припасы и оружие? И все? Так из чего вы делаете проблему, дорогой вы наш, прекрасный Кайсанбек Аланович! Вы же мне раскрыли тайну! Всю жизнь батяня думал, да и я думал: а против чего мы по дедовым заветам боремся? Чего ждем? Зачем учимся стрелять с малолетства, премудрости выживания изучаем? Я же костер разведу без спичек, дождевых червей приготовлю и сожру, и семью уведу в глушь, если зомби… и не знал, что же такое – зомби! А вы! Вы же смысл существования мне дали, понимаете? Враг теперь понятен, и можно готовиться дальше. И сыну я расскажу! И ученого дядьку из города попрошу, чтобы грамоту ему втолковал!
Профессор хмыкнул – ему было понятно, что в таком случае ребенок узнает о выдумке предка…
– Так вот. Налей, жена! Всем налей, кроме Кости, он мал еще. Ну. – Сашко поднялся. – За вас, бесценные мои гости! Никуда вы завтра не поедете, конечно, и не мечтайте. Завтра у вас отдых. И послезавтра, если пожелаете, – печень Бандерольки при этих словах мучительно заныла. – А как сил наберетесь, снарядим вас по высшему разряду! За припасами барышни с женой в предместья съездят, ее там знают, не тронут. Заодно развлекутся, там, говорят, цирк приехал. Сам Лоренцо! Хрен его знает, кто такой, но все в восторге…
– Мы знаем, – обрела дар речи Бандеролька. – Мы знаем, кто такой Лоренцо. Пошта мне рассказывал.
Далеко-далеко, на границе слуха, послышалась мелодия – будто кто-то наигрывал на губной гармошке. Бандеролька знала, что звук этот слышит только она, и звук этот наделен каким-то смыслом, который пока не удается разгадать.
На ярмарку поехали в «экипаже», а точнее, потряслись на телеге, запряженной толстым и чинным мерином преклонных лет.
– Тут недалеко, – объяснила застенчивая супруга Сашко, Люда, – нечего топливо тратить. Портос мирный и дорогу знает.
На дне телеги разбросано было свежее сено, у бортов закреплены бидоны с молоком и сметаной, заботливо укутанные головы козьего сыра, пахнущего остро и аппетитно, и прочие дары сельского хозяйства – на обмен. По дороге, трясясь рядом с Людой и Марикой на прикрытой куском ковра лавке и разглядывая сонную утреннюю степь, Бандеролька вспоминала все, что знала о карлике Лоренцо и его шапито.
Историю рассказывал ей Пошта – он тогда занимался поисками пропавшей девушки, и выяснилось, что девушка эта, дочь казацкого гетмана, бывала в шапито лилипута. Пошта пришел к Лоренцо, но карлик попытался сжечь его живьем – он, как узнал Пошта, занимался работорговлей, и за казачку подонку пообещали неплохую сумму. В общем, ничего хорошего от Лоренцо ожидать не приходилось, и Бандеролька прекрасно это понимала.
Сперва занялись делами: быстро, под руководством Люды, обменяли продукты на необходимые вещи: иголки, нитки, материю для пеленок, свекольный сахар, соль и порох. Оставили нагруженную (Марика и Бандеролька порядком вспотели, перетаскивая покупки) телегу на стоянке под присмотром дюжих хмурых ребят (как шепнула Люда, ребята эти находились в подчинении Валентиныча, местного авторитета) и отправились к шапито.
И, выбирая себе историю,
Я не спрошу о последних словах
Узнаю о песнях ночью у моря
И о наличии волшебства
И я обязуюсь листать страницы
От корки до корки,
Чтобы даже месье писатель
Смог бы гордиться таким
Добросовестным персонажем.
Мелодия доносилась со стороны потрепанных, заплата на заплате, и выцветших на солнце шатров. Слышно и видно цирк было издалека, к тому же от шатра исходил густой смрад зверинца.
Бандеролька по рассказам Пошты помнила, что Лоренцо жил в фургоне радужной расцветки с загадочной аббревиатурой «ЛГБТ» на борту. И про непростой, точнее, подловатый характер директора цирка тоже помнила, но он был единственной ниточкой, связывающей листонош с родной землей. Бандеролька не знала, как давно Лоренцо приехал в Харьков из Крыма, но циркачи могли знать про происходящее на острове.
Вокруг шатра толпились дети, орали в клетках разнообразные звери и мутанты, сновали туда-сюда странные люди: слишком гибкие девушки в обтягивающих трико, бородатые матроны в пышных платьях, великаны ростом с две Бандерольки… Марика, Бандеролька и Люда затравленно озирались.
– Может, Люда, тебе нас подождать в повозке? – предложила Бандеролька. – Нервничать в твоем состоянии…
– А я не нервничаю, – улыбнувшись, ответила жена Сашко. – Я хочу на представление сходить, как раз скоро начало. А вы уладите свои дела, и встретимся на стоянке, хорошо?
Бандеролька с радостью согласилась. Она бы и Марику с собой не тащила – девочка, конечно, боевая и храбрая, но вдруг карлик задумал какую-нибудь мерзость. Оружия у них при себе не было (если не считать двух ножей у Бандерольки) – на ярмарке нельзя было ходить с пистолетами и автоматами.
Она – сама себе – принцесса и принц,
Полцарства и место для новых темниц,
Набеги врагов, трехглавый дракон,
И даже замок с придворным поэтом…
А у меня дешевый бродячий цирк,
Жонглеры, кибитка и бубенцы.
Зато у меня вакантно место коня.
Нет, серьезно, подумай об этом…[1]
Задорную песню исполняла группа музыкантов, игравших на невиданных ранее Бандеролькой инструментах: маленькой гитарке, по струнам которой почему-то водили палочкой, и очень длинной свистульке. Остальные инструменты вообще не поддавались идентификации.
Радужный фургон они отыскали на удивление быстро – надо было только обойти шатер. Дверь оказалась открыта, и слышно было, как внутри фургона кто-то распекал, видимо, подчиненного брюзгливым надтреснутым голосом:
– Не умеешь работать – не берись! Здесь тебе не Крым, тут цивилизация. Гром и Ладыга знаешь, что с работорговцами делают? Вот то-то и оно-то. Будешь у нас новым уродом, одноглазым и однояйцевым. Короче, всех отпустишь и извинишься.
Бандеролька поднялась по приставной лесенке и постучала по борту фургона.
– Кто еще?! – возмутился «надтреснутый».
– Листоноши.
Раздался шум и шорох – что-то срочно прятали, ругаясь вполголоса, звенели ключами и вообще суетились.
– Удерет, – шепнула Марика, дыша Бандерольке в затылок.
– Не посмеет. Тут кругом ярмарка. – Бандеролька говорила нарочито громко, чтобы Лоренцо услышал.
– Заходите! – истерично взвизгнули из глубины фургона. Девушки вошли.
За письменным столом, по размеру подходящим разве что ребенку лет пяти, сидел надувшийся, аж красный карлик. Собеседника его видно не было – наверное, удрал в окно, а может, притаился в шкафу.
– И что надо?
– Да так. – Бандеролька огляделась в поисках стула, но стула не было, зато за занавеской, отделявшей вторую – жилую – половину фургона, угадывалась огромная двуспальная кровать. – Поговорить.
– Да вы присаживайтесь, – Лоренцо уставился на Марику и громко сглотнул слюну, – милые девушки, присаживайтесь.
Бандеролька и Марика уселись на пол, скрестив ноги. Теперь их с Лоренцо лица находились на одном уровне.
– Между прочим, – директор цирка обращался исключительно к Марике, – у нас не хватает красивых женщин. Вы не хотите объездить весь обитаемый мир в приятной компании, объявляя номера? Мы бы пошили вам блестящее платье, в котором отражались бы ваши чудные волосы…
– Заманчиво, но у меня есть работа. И вообще, мы по делу.
Карлик вздохнул. Видно было, что надежды он не теряет. «Не украл бы подругу, – забеспокоилась Бандеролька, – выручай ее потом. Это же половину труппы придется перестрелять, патронов жалко…»
– Мы давно не были в Крыму.
– Да я вообще думал, что вас всех перебили. Конечно, я тогда не знал, что встречаются столь очаровательные листоноши…
– Мы просто хотели узнать новости. Мы хотим знать, что происходит дома.
Карлик поскучнел.
– Век бы вашего племени не видел. Один… как его? Марка? Посылка? А, Пошта. Чуть из меня душу не вытряхнул.
– Пошта умер, – сказала Бандеролька, каменея лицом, – спасая нас.
По Лоренцо было видно, что в нем борются надежда заполучить Марику в свою постель и ехидство. Надежда победила, и карлик выдавил:
– Сочувствую вашему горю. Но, боюсь, ничем не могу помочь – я не знаю, что происходит в Крыму, потому что давным-давно отбыл на гастроли. Наше шапито пользуется известностью, мы буквально купаемся в роскоши…
– И неужели такой умный мужчина, такой успешный богач, – замурлыкала Марика, – не знает, что творится в Крыму? Ах, как бы я хотела, чтобы мне все объяснили. Иногда я чувствую себя такой глупенькой, такой беспомощной!
Карлик расцвел. Если уж купился на такую неприкрытую лесть, значит, и впрямь считал себя умным и успешным. И готов был подставить Марике не только крепкое мужское плечо, но и другие части тела.