– Феерически обалденно! Согласна? – спросил он.
Только после его слов до меня дошло, чтó со мной происходит.
Я могла лишь улыбнуться и кивнуть. Да. Да, это было феерически обалденно.
Драть вас всех, я лечу!
Реальность происходящего вдруг ударила по мне: неотступная, сбивающая с толку. Я подумала о своих крыльях, которые наверняка мне привиделись, о воздухе под ними и о появившихся новых мышцах, которыми я совершенно не умела управлять…
У Райна округлились глаза.
Он подлетел ко мне, протянул руку:
– Орайя, берегись…
Неожиданно все вокруг почернело.
От Винсента пахло благовониями. Запах был чистым и каким-то старым. В нем ощущалась элегантность, как в засушенных лепестках розы. Мне это напомнило дорогостоящие вещи, которые нельзя трогать, и пробудило чувство безопасности. Мой отец странным образом олицетворял то и другое.
Винсент редко притрагивался ко мне. Но сейчас он схватил меня за плечи и поднял, крепко держа. Я тем временем пыталась вернуть привычную четкость своим ощущениям.
– Матерь милосердная, и о чем ты только думала?
У меня болела голова. Я потерла глаза и снова их открыла, наткнувшись на серебристые, ледяные глаза Винсента. Пристально глядя на меня, он сильно меня встряхнул. Хорошо, что один раз.
– Никогда так не делай. Никогда. Сколько я тебе уже говорил?
Отец всегда был спокойным и выдержанным, однако я умела считывать его состояние. Эти редкие моменты, когда сквозь его неизменный стоицизм прорывался страх за меня, переворачивали все мое существо, потрясая до мозга костей. Мне было одиннадцать лет. Винсент являл собой начало и конец известного мне мира. Когда он боялся, я испытывала ужас.
Я взглянула на балкон над нашими головами.
– Я просто хотела влезть…
– Никогда так не делай.
Он схватил мою руку и поднял, словно подчеркивая важность своих слов. Его длинные пальцы легко обвивались вокруг моего запястья.
– Ты знаешь, насколько у тебя хрупкие кости и как легко их сломать? А знаешь, как легко повредить твою нежную кожу? Этот мир был бы рад навсегда избавиться от тебя. Не давай ему повода.
Я стояла, крепко сжав зубы. Мне жгло глаза. Правдивость отцовских слов тяжелой гирей оседала у меня внутри, и к этому добавлялось собственное замешательство.
Разумеется, он был прав.
Я не раз видела, как Винсент спрыгивает с этого самого балкона и улетает в ночную темноту. Я видела, как он падал вниз и опускался на ноги без единой царапины.
Но Винсент был вампиром, а я – человеком. Он был сильным, а я – слабой.
– Понимаю, – сказала я.
Мне всегда плохо удавалось скрывать эмоции. Лицо Винсента потеплело. Он высвободил мою руку и коснулся лица.
– Змейка, ты слишком драгоценна, чтобы твоя жизнь оборвалась из-за такого мелочного риска, – мягко сказал он. – Я хочу, чтобы все было по-другому.
Я кивнула. Даже в детстве я понимала, что уязвленная гордость лучше, чем покалеченное тело. Лучше испытывать стыд, оставаясь живой, чем сполна насладиться самоуверенностью и погибнуть.
– А теперь готовься ко сну, – велел Винсент.
Он отпустил меня, встал и повернулся к креслу, стоявшему у двустворчатой двери.
– Если я правильно помню, ты остановилась на пятьдесят второй главе исторических хроник. Перед сном мы прочитаем еще пару глав.
– Да, Винсент, – ответила я.
Как хорошо, что он дал мне возможность исправить эту нелепую оплошность, порадовав его успехами в учебе. Я встала и прошла в библиотеку.
Потом…
Что-то кольнуло мне в спину. Я вдруг осознала несовпадение разных кусков реальности.
Библиотека находилась не в двух шагах, а на другом этаже.
Исторические хроники я читала, когда мне было четырнадцать лет, а не одиннадцать.
Этот Винсент был…
Мне сдавило грудь. Дыхание перехватило.
– Змейка, не надо смотреть на это, – послышался за спиной голос Винсента.
Такой нежный.
Такой печальный.
Я обернулась. Винсент сидел в кресле. На коленях лежала книга. Отсветы очага играли на знакомых очертаниях его лица. На губах застыла скорбная улыбка.
Это лицо было мне знакомо до мелочей.
– Ты мертв, – сказала я.
Теперь я говорила голосом взрослой Орайи, а не той девочки, какой была в прошлом.
– Да. Боюсь, что так, – ответил Винсент.
У меня участилось дыхание. Бурлящие эмоции жгли грудь, поглощая все.
Мою скорбь по нему.
Мою любовь к нему.
Мою ненависть к нему.
Мой гнев.
Мое замешательство.
Все это разом проносилось у меня в голове; десятки противоречивых мыслей, сотни слов, которые я не могла произнести из-за плотно, до дрожи, стиснутых зубов.
Винсент поднялся, не сводя с меня глаз.
– Все хорошо, маленькая змейка, – прошептал он. – Спрашивай. Спрашивай меня обо всем, что хочешь узнать.
– Орайя, очнись. Очнись!
Страх. В голосе был страх. Страх я распознала раньше, чем смысл сказанного.
Особый, сильный страх, у которого есть оборотная сторона: тот, кто боится за тебя, питает к тебе искренние чувства.
Голова раскалывалась от боли. Болело все тело.
Я открыла глаза и на фоне звездного неба увидела Райна, склонившегося надо мной. Он с облегчением вздохнул.
– Слишком много заботы, словно это не ты спихнул меня с башни, – сказала я.
– Я бы не дал тебе упасть, – усмехнулся Райн и, криво улыбнувшись, добавил: – Но я знал, что ты и сама не позволишь себе упасть.
– И давно я…
– Каких-нибудь пару минут. Ты сильно ударилась.
Это я чувствовала и без него. Голова так кружилась, что я поневоле взяла протянутую руку Райна и с его помощью встала. Самочувствие у меня было… странным, словно все тело лишилось равновесия. Я что-то уловила боковым зрением и повернулась.
Райн хмыкнул и поспешно отошел:
– Ты поосторожнее с этими штучками.
Я вытянула шею и оглянулась назад, на эти «штучки».
На мои крылья.
Увидеть их я могла лишь мельком, хотя ощущала спиной. Я старалась напрячь мышцы и подвигать крыльями.
Но даже мимолетный взгляд…
Потрясенная, я смотрела на них. Молча.
Это были крылья Винсента. Естественно, без перьев, как и все хиажские крылья. Их кожа была темнее ночи, настолько черной, что свет сморщивался и исчезал внутри. Серебристо-белые когти напоминали капли лунного света. И…
На них были вкрапления красного. Отметины хиажской наследницы.
Яркие, кроваво-красные, они тонкими струйками сливались внизу и вдоль контуров.
Я попробовала шевельнуть крыльями. Со стороны это выглядело неуклюже и глупо.
Крылья.
Мои крылья.
Я завертелась, чтобы получше их рассмотреть. Сощурившись, разглядывала крылья в лунном свете и подспудно надеялась, что увижу какую-то нелепость и это сразу выявит галлюцинацию.
Нет. Крылья были настоящими.
Мои усилия лишь вызывали головокружение.
– Не напрягайся, – тихо посоветовал Райн. – Тебе надо к ним привыкнуть. Это не займет много времени.
Он говорил так участливо, со спокойной уверенностью. Я поняла: свои крылья он впервые создал, будучи уже взрослым.
Мои крылья.
Мои крылья!
Они и сейчас казались нелепой шуткой. Или странным чудом. Сколько раз я мечтала о крыльях. Сколько раз смотрела на небо и завидовала вампирам, способным подниматься к звездам.
Я улыбалась во весь рот, даже щеки заболели. Затем невольно рассмеялась.
А потом вдруг…
Вдруг…
У меня сдавило грудь: в сердце ударило чувство более сложное, и оно мигом проглотило мою радость.
Я вдохнула. Теперь вместо смеха из горла вырвались всхлипывания, которые я не успела подавить. Вдох сопровождался отвратительным ощущением, будто меня внутри полоснули ножом с зазубренным лезвием: раскаленным огнем моего собственного гнева.
Я снова была на земле.
Я едва слышала, как Райн зовет меня по имени. Едва ощущала на плечах его руки.
Он опустился на корточки рядом со мной.
– Орайя, что случилось? Что с тобой?
В его голосе звучала неприкрытая тревога. Он говорил тихо, стараясь меня успокоить. Легче от его заботы мне не становилось. Казалось, меня ударили ножом в живот и наворачивают кишки на лезвие.
Совладав со всхлипываниями, я спросила:
– Как ты узнал?
Я не хотела поднимать голову, смотреть на Райна и позволять ему смотреть на себя.
– Я просто… понял. Ты же полувампирша, причем очень сильная. Ты создана для полетов. Я постоянно убеждался, на что ты способна. Это было…
Очевидно.
Он мог не договаривать. Я поняла.
Райн, знакомый со мной менее года, сумел разглядеть дремлющие во мне способности. При этом он оставался врагом, имевшим все основания покрепче меня запереть. Но он сам открыл мне дверь к новой силе.
Скажу честно: я не хотела смотреть на то, что пристально глядело на меня, что невозможно было игнорировать, как бы я ни зажмуривалась.
В темноте я увидела Винсента в ночь бала Полулуния, когда мы с ним танцевали. В ту ночь он был непривычно сентиментален и очень ласков.
Я спросила, почему он никогда не брал меня полетать.
Я крепко запомнила его ответ. Вся сцена всплыла у меня в мозгу, словно Винсент снова стоял передо мной.
«Не хотел, чтобы ты решила, будто можешь летать, и начала бросаться вниз с балконов».
– Он знал, – вырвалось у меня.
Он знал. Он всегда знал.
Причина крылась не в его стремлении меня уберечь. Винсент не хотел, чтобы я прыгала с балконов, поскольку не хотел, чтобы я убедилась в своей способности летать.
А излишне сентиментальным в ту ночь он тоже был по вполне понятной причине. Он собирался отдать приказ об уничтожении Салине вместе с жителями. Он знал, что убьет во мне всякую надежду отыскать кого-то из родни.
Он это знал; знал, что солжет мне и из-за своей лжи потеряет меня.
Винсент все это знал.
– Он знал. – Слова вырывались у меня из горла вместе со слезами и судорожными всхлипываниями. – Он знал и ни разу мне не сказал. Даже не намекнул. Почему?