Но даже ощущая ее плотскую потребность, которую мне не терпелось удовлетворить, я был готов вечность целовать ее, сливаясь с ее ядовитым, совершенным, прекрасным и опасным ртом.
Еще вчера я не думал, что когда-нибудь снова поцелую Орайю. А сегодня… Я не имел права на сомнения и просто хотел взять все, что она предложит. И взамен дать ей все, что она пожелает.
Щеки Орайи порозовели. Интересно, знает ли она, как легко краснеет? Я решил не говорить ей об этом, поскольку не хотел, чтобы она переставала.
– Ты хочешь моей крови, – повторил я.
– Да, – не моргнув глазом ответила она.
Чтоб сгореть мне на солнце!
Да, Орайя хотела моей крови. Давно. И мне предельно повезло, что я мог удовлетворить ее желание.
Я наклонился и достал из-под платья ее кинжал.
– Надеюсь, без флакона с отравой? – спросил я.
Она покачала головой.
Отлично. Подобные вампирские штучки были бы сейчас очень некстати.
Я провел острием по своей шее, сбоку. Кожа разошлась. Боль была мгновенной и тут же утихла. По шее потекла теплая струйка крови. Я убрал кинжал в ножны, снова бросив на пол, и повернулся к Орайе.
– Кушать подано, принцесса. Моя кровь. Пей столько, сколько захочешь. Она твоя по праву.
Несколько месяцев назад я обещал ей это.
«Я отдаю тебе свое тело. Я отдаю тебе свою кровь. Я отдаю тебе свою душу. Я отдаю тебе свое сердце».
И едва в ту ночь ее язык коснулся моей кожи, едва эти слова слетели с моих губ, я понял, что́ они для меня значат. Я говорил правду. И не важно, что тогда моя правда была ей не нужна, и ответных слов Орайи я не услышал.
Я принадлежал ей.
Взгляд Орайи был жестким и сосредоточенным. Ее серебристо-лунные глаза пронзали меня острее любого меча. Горло у нее вздрогнуло. Взгляд переместился на мою шею с ручейками красно-черной крови.
Воздух был напоен запахом ее возбуждения, к которому примешивался запах голода. Мой член шевельнулся.
– Сядь, – приказала она.
Я повиновался.
Она уселась на меня, обвив ногами. Мои руки легли ей на бедра. От близости ее тела, запаха и тепла (то и другое было гораздо сильнее, чем у вампиров) у меня закружилась голова.
Я сразу понял, что это. Повторение нашей ночи в пещере.
Богиня, помоги мне.
Я был сокрушен. До основания.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. В груди появился плотный узел. Я знал этот взгляд: страх вперемешку с голодом. Страх перед собой и своими желаниями.
Я надавил ей на бедро.
– Орайя, ты в безопасности, – прошептал я. – Понимаешь?
Ее глаза сощурились, словно она собиралась объявить мои слова полнейшим враньем. И хотя я не собирался ей врать ни сейчас, ни вообще, я понял ее взгляд. Не было никакой безопасности. Мы с Орайей и это прекрасное и ужасное чудовище, порожденное нами и именуемое нашими отношениями… все трое были безумно далеки от безопасного состояния.
Она подалась вперед, упершись грудью в мою, сжала мне руки и приблизила рот к моему горлу.
Вначале она слизала ту кровь, что растеклась по телу, начав с ключицы и двигаясь вверх. Так она достигла ранки, заставив меня слегка вздрогнуть от боли.
И начала пить.
У меня сбилось дыхание. Пальцы сжали ее бедра. Мышцы напряглись.
Никто не пил мою кровь со времен… со времен Некулая, Симона и других аристократов, которым меня одалживал король. Потом я никому этого не позволял, даже женщинам, с которыми у меня были близкие отношения. В отличие от кожи Орайи, моя была устойчивее к шрамам. Видимых следов от зубов знати, угощавшейся моей кровью, на шее не оставалось. Но остались ощущения, памятные и через двести лет. Я знал, что никто и никогда больше не притронется к моей крови.
Тело это помнило и напряглось в предчувствии, хотя разум подсказывал иное.
Едва ее рот коснулся моей кожи, я сразу понял: с ней все будет по-иному.
Я думал, что она хотя бы ненадолго заставит меня вспомнить о старых ранах. Однако каждое движение ее языка придавало им какое-то новое ощущение.
Ее насыщение моей кровью отличалось от пиршества Некулая, Симона и множества других паразитов, желавших напитаться кровью.
Это была она. Орайя. Моя жена.
Мне было забавно наблюдать ее осторожность. Она не пила, а неуклюже лакала мою кровь, как котенок молоко, словно не умела пить. Но мое тело открывалось ей, будто все мое существо для этого и предназначалось.
– Не надо так осторожничать, – не выдержал я, изумленный ее поведением. – Ты не сделаешь мне больно.
Может, ее тело, прижавшись к моему, и вызывало боль в новых ранах, но я совсем не возражал против ее острых грудей, упиравшихся в меня.
Орайя тут же последовала моему совету. Припав к ранке, она шумно вдохнула, набрала полный рот крови и проглотила.
Потом выдохнула. Звук был похож на стон, разнесшийся по моему телу. Я не сдержался и тоже застонал.
Я не знал, есть ли у Орайи яд. Думаю, что нет, поскольку у нее не было клыков. И все равно прикосновение ее губ к ранке странно подействовало на меня. Оно сильно отличалось от болезненного дурмана, вызванного ядом других вампиров. Я не знал: яд это или ее язык, или опьянение, вызванное тем, что она голой восседает на мне. Окружающий мир вдруг разом утратил смысл. Осталась лишь Орайя, ее рот и запах ее желания, которое с каждой секундой крепло.
Она снова поддела языком струйку крови, издав тихий возглас наслаждения. Сомневаюсь, что она обратила внимание на этот звук. Я запрокинул голову, чтобы ей было удобнее пить. Ее тело сплавилось с моим, и она выгнула спину. Я был в напряжении. Единственное, что ощущал, помимо прикосновений ее рта и возгласов наслаждения, – это опасную близость ее лона. Стоит ей слегка качнуть бедрами, и окажусь внутри.
Орайя пила так быстро, что давилась и даже кашляла. Я наклонил голову и взглянул на нее. На лице – нескрываемое плотское желание. Отяжелевшие веки. Припухшие губы. Красно-черные пятна в уголках рта. От этого зрелища у меня снова закружилась голова.
– Нравится? – тихо спросил я.
Вместе ответа Орайя меня поцеловала.
Кровь моя была соленой, с сильным привкусом железа. В нашем поцелуе я слизывал свою кровь с языка Орайи, убеждаясь, насколько ее собственная вкуснее. Сам поцелуй был требовательным, не дававшим продохнуть. Ее язык проник ко мне в рот, а руки заставили меня снова наклонить голову. Орайя опустила бедра, и я впился ногтями в ее кожу и застонал.
– Итак, кровь моя – твое угощение, – сказал я. – Чего еще желаешь, принцесса?
Ответом было покачивание бедер. До встречи с Орайей я не знал, что такое потребность в ком-то другом, и всегда считал разговоры на подобные темы сентиментальной глупостью.
Но сейчас я нуждался в Орайе. Потребность в ней была такой же, как потребность тела дышать.
Я знал, чего она хочет. Она и сама знала, однако не могла заявить вслух об этом. Последние барьеры нашей игры, где шаткие ворота все еще заграждали доступ к ней.
Наградив меня поцелуем, полным опьяняющего желания, она прошептала:
– Умоляй.
Нет ничего проще, чем умолять ее об этом.
Я чуть надавил, и головка уперлась в ее влажную плоть – кожа там была такой чувствительной, что я сразу почувствовал, как она напряглась.
– Впусти меня, – хрипло сказал я. – Позволь войти в тебя и почувствовать, как ты меня окружаешь. Позволь посмотреть на тебя. Пожалуйста.
Она сдавленно вздохнула, поцеловала меня и исполнила мою просьбу.
Когда я очутился в ее влажном тепле, все остальное перестало существовать.
Орайя застонала. Клянусь богиней, это был самый удивительный звук, какой мне доводилось слышать. Я думал, что заставлю себя его забыть, навсегда выброшу из головы. Глупо даже пытаться это сделать. Да и с какой стати? Я хотел утонуть в Орайе, в ее звуках, дыхании, теле. И в ее крови.
Она снова застонала, приподнялась, опустилась, качнула бедрами. Можно сказать, она помыкала мной, но мне это очень нравилось. Раненое тело отзывалось болью и не желало подчиняться моим замыслам об удовлетворении Орайи. Но она и сама не ленилась брать то, что хотела. Мои руки блуждали по ее телу, запоминая очертания каждой мышцы, каждого уголка кожи, запоминая тугие бедра и мягкость ягодиц. Я неистово целовал ее, вбирая в себя все завораживающие звуки и предлагая ей свое тело. Наши движения стали лихорадочными. Я хотел всего и немедленно. Орайя помогала каждому моему толчку, открывая самые потаенные уголки себя, но, побывав там, я жаждал большего.
Я хотел пометить ее.
Хотел, чтобы она пометила меня.
Я изголодался по Орайе. Этот голод вдруг сделался неутолимым. Влажные, жаркие стенки ее лона доводили меня до исступления. К этому добавлялся запах ее желания, вкус моей крови на ее губах и мучительно-дразнящий запах ее крови под вспотевшей кожей.
Она разорвала наш поцелуй. Я что-то пробормотал и ответил жестким, предельно глубоким толчком. Ее тело пронзила судорога. Я едва не потерялся в этом ощущении.
– Райн, – прошептала она.
– Бери, – хрипло предложил я, точно зная, чего она хочет. – Бери все. Это твое.
Орайя, всхлипнув, облегченно вздохнула и снова приникла к ранке на моей шее. Она жадно пила, покачиваясь в такт глоткам. Потом отстранилась, слизывая кровь с губ. Я потянулся к ним, отчаянно желая снова ее поцеловать. Но Орайя приподняла подбородок, словно подставляя мне свое горло.
Мои толчки прекратились, что ей не понравилось; я это почувствовал по сжавшимся стенкам лона.
Нет, Орайя никак не могла мне предложить… не могла попросить…
– Кушать подано, – сказала она, повторяя мои слова.
Я стиснул зубы. Напрягся. Этих слов почти хватило, чтобы пробить туман моего вожделения. Я знал, чем это обернется для нее; знал, что сочетание моей крови, нашего слияния и всего остального, существовавшего между нами, потом скажется на нас не лучшим образом. Не хотелось усугублять ее разочарования.
– Ты уверена? – едва сумел выговорить я.
Она опустила голову. То, что я увидел в ее глазах… в таких случаях говорят, раздело меня донага, но поскольку я уже был голым… можно сказать, содрало с меня кожу. В ее глазах я увидел нечто гораздо глубже вожделения.