– Чего довольно?
– Ты сторонишься меня с самого…
– Я тебя не сторонюсь.
– Орайя рассказала мне о принце.
Мише открыла рот, но из него не вырвалось ни слова. Губы ее сомкнулись.
– Вот и хорошо.
«Вот и хорошо».
Строптивая девчонка. Будет брыкаться до последнего.
– Что дальше? – спросила она. – Ты зол. Знаю. Это вызовет крупный политический скандал и…
Я изумился. По-настоящему. Что тут еще скажешь?
– Я не злюсь на тебя из-за принца.
– Но я же вижу, что ты зол. Если не из-за принца, тогда из-за чего?
– С тобой творится что-то неладное, а ты не хочешь сказать, в чем причина.
Может, и не стоило идти напролом. Может, я просто вымотался за эти месяцы, пытаясь помочь той, что не хотела моей помощи. Я разрывался между Мише и Орайей, и это было очень утомительно.
Мы молча смотрели друг на друга. Большие глаза Мише были сейчас упрямыми. Они у нее красивые, а взгляд по большей части даже кроткий. Я часто слышал, что глаза – самое прекрасное в ней. Просто говорившие так не видели Мише обиженной и разозленной. Тогда кротость во взгляде исчезала напрочь.
Сейчас ее злость еще не достигла пика, но я видел проблески, и это мне не нравилось.
Зачем она на меня так смотрела? После того, как я столько возился с ней, считать мое беспокойство о ней величайшим преступлением и злиться на меня за это?
А я действительно беспокоился о ней.
– Хватит ходить вокруг да около, – сказал я, но произнес это очень мягко, как и намеревался. – Расскажи, что произошло.
– Я думала, Орайя тебе все рассказала.
«Орайя не говорила, почему ты столько времени меня сторонишься, – хотел я ответить. – Она не рассказывала, почему тебя вместо застенка отправили в ее покои. И почему у тебя такой сокрушенный вид – тоже не говорила».
– Орайя лишь рассказала мне об убийстве принца, – ответил я Мише. – Мне на него плевать. Я спрашиваю о тебе.
Мише остановилась, повернулась. С ее лица схлынул весь гнев; выражение стало таким детским и противоречивым, что мне невольно вспомнилась наша первая встреча. Тогда у нее было такое же лицо. От воспоминаний у меня защемило в груди.
– И больше она ничего не рассказала?
– Неужели мне обращаться к Орайе и выяснять, что с тобой творится?
Вместо ответа Мише уперлась спиной в стену и взгромоздилась на каменный выступ, обхватив голову.
Я сразу почувствовал себя виноватым.
Я сел рядом, хотя для меня выступ был слишком низким, и потому я расположился прямо на земле. Янтарные пряди волос заслоняли лицо Мише.
– Мише, – позвал я. – Я…
– Это был он.
Три слова, произнесенные на одном дыхании. Они выскочили так быстро, что общий смысл дошел до меня лишь через минуту.
– Он, – повторил я.
Мише подняла голову. Ее глазищи были полны гнева и слез. И тогда я понял.
От моей досады не осталось и следа. Все прочие мысли и эмоции исчезли. Остался лишь гнев, охвативший меня целиком.
– Он? – зачем-то переспросил я.
Она кивнула.
Перед глазами всплыл образ тенерожденного принца, которого я пригласил к себе в замок. Вел с ним беседу и смеялся. Угощал деликатесами.
Эту картину сменила другая, подброшенная мне памятью: Мише, какой я ее нашел много лет назад. Тощая, бледная, кожа в волдырях от солнечных ожогов, на губах – корка засохшей блевотины. Ее бросили в пустыне, как надоевшую игрушку. Она металась в лихорадке и без конца повторяла: «Что происходит? Что происходит?» Она была совсем молоденькой. Почти ребенком, боящимся всего на свете.
С тех пор прошло много лет.
Но я этого никогда не забывал. Иногда в Мише проглядывала та девчонка-подросток, хотя, скажи я ей об этом, она бы жутко разозлилась. Ту же девчонку я увидел в ночь нападения на Лунный дворец, когда я буквально отскребал Мише от пола, а вокруг полыхал Ночной огонь. Я видел юную Мише, стоило взглянуть на ее руки со шрамами от ожогов. И сейчас я опять увидел ее. По иронии судьбы нас снова окружала пустыня.
И во всем был повинен тот принц, поганое чудовище.
А я еще улыбался тому мерзавцу.
– Нельзя было его убивать, – сказала Мише, но из-за охватившей меня ярости я едва слышал ее слова. – Это безрассудство. Я…
– Что значит «нельзя было его убивать»? – взвился я и до боли стиснул кулаки.
Наверное, вид у меня сейчас был нелепый. Я раскачивался и дрожал, как безумец.
– Я сам должен был бы с ним расправиться, но я рад, что ты избавила меня от этого.
Мише отвела взгляд и уставилась в землю.
– Я просто… сорвалась.
– Почему ты мне не сказала? Сразу, как только он появился в зале? Мише, я бы…
– Не знаю, – неуверенно ответила она. – Я не представляла, кого ты пригласил, пока не увидела его.
Вздрогнув, Мише добавила:
– Я много думала о том, каково было бы увидеть его снова. А еще боялась, что не узнаю его. Тогда все было как в тумане, из-за этой проклятой лихорадки.
Я хорошо помнил ее страхи. После выздоровления она целый год провела в страхе, граничащем с безумием. Она боялась, что каждый мужчина, попадавшийся ей на глаза, – это тот, кто сделал ее вампиршей. Она не помнила ни лица, ни имени своего «создателя», а значит, при таком жестоком раскладе судьбы он мог быть повсюду, оказавшись первым встречным на улице.
– Но я его узнала, – мрачно рассмеялась Мише. – Сразу, с первого взгляда.
Я молчал. Больно было сознавать, что судьба не пощадила ее. Я ненавидел Некулая и сильнее всего ненавидел внутреннюю связь с ним, ибо это он сделал меня обращенным вампиром. Он стал средоточием моего мира не только потому, что мое выживание целиком зависело от него, но еще и потому, что он в самом буквальном смысле сотворил меня.
У вампиров существовали эти внутренние узы, которые правильнее назвать кандалами, отчего каждый обращенный чувствовал себя ничтожным, грязным и снедаемым стыдом.
Мне было ненавистно, что и Мише пришлось испытать это чувство.
– Думаю, и он меня узнал, – сказала она. – Нет, не в лицо. Сомневаюсь, что он запомнил мое лицо. Но он меня… заметил. Учуял на мне что-то свое.
Вот потому Мише и не бросили в застенок, заперев в апартаментах Орайи. Заметив интерес принца к ней, Симон или Септимус (а может, оба) решили сделать ему подарок. Подкупить его, чтобы принц задержался и стал свидетелем их грандиозного восхождения к власти. Возможно, они стремились приобрести себе союзника.
Мне не хотелось ее расспрашивать, заставляя вновь переживать случившееся. Но пришлось.
– Мише, он тебя…
– Нет, – торопливо возразила она. – Нет. Может… и намеревался, но…
Но все кончилось тем, что удар ее меча пробил ему сердце.
Отлично.
Однако полного спокойствия во мне не было. Пусть этот подонок и не заполучил Мише для похоти, он успел поиздеваться над ней.
– Напрасно ты мне не сказала, – повторил я. – Сразу же, как поняла, кто он.
Она посмотрела на меня: недоверчиво и с оттенком жалости.
– Райн, он был тебе нужен.
– Не имеет значения.
– Имеет. Ты сам это знаешь.
– Допустим, я заключил бы с ним союз. А что было бы с тобой? Что ты намеревалась делать? Оставаться в замке и страдать? Одной богине известно, сколько бы он у нас проторчал.
Мише вздохнула. Казалось, на нее вдруг навалилась усталость.
– Возможно. Сама не знаю. Райн, тебе ведь нужен был союз с ним. Я же не маленькая и понимаю: ты стремишься создать нечто величественное. И хотя ты никогда не признаешься, я-то помню, что втравила тебя во все это. – Она криво усмехнулась. – И вдруг я оказываюсь у тебя на пути. Каково? Ты ведь и так многим пожертвовал ради своих замыслов. Ты отказался от Орайи, а я знаю, чего тебе это стоило. Ты и свою жизнь принес в жертву замыслам. Я не собиралась быть тебе помехой.
«Ты отказался от Орайи».
Эти четыре слова ударили меня в грудь, как стрелы: одна за одной. Я не успел и дух перевести.
Я сам себя загнал в капкан.
Мише была права. Ради власти я пожертвовал всем. Я думал, будто это только мои жертвы, но ошибался. От их груза страдали и Орайя, и Мише.
А теперь Мише думала и искренне верила, что значит для меня меньше, чем мое дело.
– Все это не имеет значения, – тихо сказал я. – Союзы. Война. Политические ухищрения. Это не имеет значения. Поняла?
– Это не…
– Дай договорить, – рявкнул я. – Мише, не смей ни секунды сожалеть о содеянном. Дом Тени захочет наказать нас за это? Пусть тенерожденные попробуют сунуться! Сразу узнают, что почем.
Я и в самом деле так считал, хотя решил не задумываться о последствиях. Во всяком случае, у нас будет время подготовиться. Пока Дом Тени знал лишь, что их принца убили при правлении Симона Вазаруса, а не при моем. Мы пытались быстро вернуть трон. Дипломатические сложности, которые могут при этом возникнуть… оставим их для следующей войны. Это завтрашняя головная боль, но никак не сегодняшняя.
И даже завтра я не смогу заставить себя извиняться за случившееся.
– К тому же мы все можем погибнуть в сражении за трон, и вопрос отпадет сам собой.
Мише улыбнулась одними губами.
– Ты видел армию Джесмин? Больше тянет на «вероятнее всего», чем на «можем».
– И это говорит самая оптимистичная соратница из моего окружения, – усмехнулся я.
Она засмеялась. Не своим привычным смехом, но все-таки засмеялась. Мне это понравилось.
– Прости. Я устала.
Устала. Устала за много лет. Я сразу понял смысл ее слов.
Она смотрела в темноту туннелей. Если бы я прислушивался, то услышал бы отдаленные звуки лагеря, доносящиеся из коридора. Постоянное напоминание о грядущем.
Мише сидела ко мне в профиль, и он был непривычно скорбным.
– Прости меня, Мише, – сказал я.
Она хотела возразить, но я повторил:
– Прости за все.
«Прости за то, что случилось с тобой. За то, что я не смог этому помешать. Прости за то, что тебе пришлось сражаться с ним в одиночку, а я не подоспел, чтобы помочь тебе расправиться с этим гнусным мерзавцем. Прости за возникшее у тебя ощущение, что нельзя рассказывать мне об этом. Прости, если поверила, что твой рассказ ничего не изменит».