И сделал ошибку, взглянув туда.
Орайя.
На мгновение мне подумалось, что это галлюцинация. Пошатываясь, Орайя выбралась из темноты туннеля. Руки и лицо ее были в крови. Она попыталась бежать, но спотыкалась на каждом шагу и дико озиралась по сторонам.
Ее окружала магия.
Я не раз видел, как она управлялась с магией Ночного огня, но сейчас это было нечто грандиозное. Магический огонь окружал ее целиком, разрывая ночь бело-голубым сиянием. Языки пламени колыхались у нее за спиной, словно крылья богов.
Однако магия, пульсирующая вокруг ее левой руки, плотно прижатой к телу, отличалась от Ночного огня. Я чувствовал это даже на расстоянии. Это ощущалось в воздухе. Вокруг сжатого кулака вились струйки красного и темного дыма. Дым был из иного мира. Даже у меня, насмотревшегося всего, по телу побежали мурашки. Но чужеродная магия цеплялась к Орайе, словно была создана для нее. Дым прилипал к ее руке и ножнам с мечами.
Я знал, что это такое. Знал наверняка.
У нее получилось. Все-таки получилось!
Чувство облегчения соперничало во мне с гордостью.
И тут я увидел, что Симон повернул голову. Его кровожадная ярость растаяла, сменившись еще более жутким состоянием. Он жаждал завладеть тем, что нашла Орайя.
Он понял и тоже это почувствовал.
Забыв обо мне, он стал поворачиваться к Орайе.
Мы встретились с ней глазами. Ненадолго, на какие-то секунды, показавшиеся мне вечностью. Я балансировал на грани жизни и смерти, а изнутри рвался миллион невысказанных слов.
Я жалел о невозможности сказать все, что хотел. Жалел, что не сказал всего этого раньше.
Я надеялся, что она и так все поймет.
А дальше… я из последних сил ринулся на Симона.
Казалось, мое тело знало о происходящем и сочло для себя достойным еще раз атаковать противника, выйдя за пределы возможного. Каждая крупица моей телесной и магической силы слились воедино для завершающего удара. Магия Астериса гудела на поверхности кожи, покрывая руки и лезвие меча. Рукам удалось в последний раз взмахнуть мечом.
Расправив крылья, я прыгнул на Симона, чтобы нанести этот последний удар. Я вонзил меч ему в спину, вложив в удар все остатки магии. Я разрывал его на части изнутри.
Черный свет заслонил окружающий мир.
Симон взревел, как раненый зверь, и повернулся. Единственной частью внешнего мира, за которую мне удавалось держаться, был эфес меча. Все остальное исчезло.
Не знаю, что именно я разворошил в Симоне, но в его ударах осталась лишь звериная ярость. Исчезли остатки воинской расчетливости. В ход пошли зубы и ногти.
Он швырнул меня на скалу. Его рука обхватила мое горло и прижала меня к камню.
Я ничего не видел и не чувствовал, кроме эфеса меча.
Симон сжимал мне горло, беспорядочно нанося удары. Я вцепился в эфес и толкал лезвие вглубь его тела.
Снова и снова.
Мой меч распорол ему доспехи и теперь разрывал жилы, мышцы и внутренности.
Симон зашел так далеко в своей звериной ярости, что последняя рана, нанесенная мной, не сразу сказалась на нем. Но постепенно его неистовые, налитые кровью глаза начали стекленеть.
«Наконец-то я увидел, как это выглядит», – подумал я.
Его рука, занесенная для удара, безвольно упала. У меня не осталось ни капли сил. Рука, осклизлая от крови, соскользнула с эфеса меча, глубоко вогнанного в тело Симона.
Выдернуть меч я уже не мог.
И вдруг тело Симона, давившее на меня, исчезло. Кто-то схватил его и отбросил в сторону.
Его мертвеющее лицо, которое я видел размытым, сменилось лицом Орайи.
Какая прекрасная замена. Я хотел сказать ей об этом, но язык не повиновался.
Ее широко распахнутые глаза блестели, как две серебряные монеты. Орайя что-то сказала, но из-за шума крови в ушах я ничего не услышал. Зато увидел, что она дрожит.
«Принцесса, не надо так пугаться», – хотел сказать я.
Попытка выпрямиться опрокинула меня на землю.
И я провалился в темноту.
Глава семьдесят третья
Орайя
Райн!
Я не собиралась выкрикивать его имя. Оно вырвалось у меня, когда Райн упал. Я не столько услышала, сколько почувствовала это, и эмоции – слишком мощные, чтобы оставаться внутри меня, – вырвались наружу.
Я выбежала из туннеля, попав в настоящий ад.
Увиденное повергло меня в ужас. В воздухе шли ожесточенные поединки между нашими воинами и врагами. Песок под ногами был мокрым от их крови, сгустки которой зловещими черными цветками падали вниз. Вдали, за обломками скал, наши наземные силы вели смертельную схватку с кроверожденными: люди, хиажи, ришане. Накал битвы на земле не уступал воздушной.
Перед тем, что творилось вокруг, меркли все страшные истории из книг и все кошмарные сны. Даже тюрьма богов и та едва ли была страшнее.
Но для меня самым страшным было увидеть изуродованное, окровавленное тело Райна, неподвижно лежащее у скалы на песке.
И вдруг я очутилась на другом песке – на арене амфитеатра в ночь последнего состязания Кеджари. Вдруг почувствовала, что снова теряю Райна.
– Райн! – Я схватила его за лоскуты исполосованных доспехов и сильно встряхнула. – Поднимайся. Вставай, драть тебя!
Его голова запрокинулась. Я ожидала, что он моргнет, улыбнется хотя бы одними губами и прохрипит в ответ: «Саму тебя драть, принцесса».
Но я ничего не увидела и не услышала.
Я приложила руку к его груди. Попыталась. На теле не было ни одного места, где бы пальцы не натыкались на открытую рану.
Его грудь еле заметно вздымалась.
Райн был жив, но я знала: надолго его не хватит. Я давно уже умела чувствовать надвигающуюся смерть и могла определить ее близкое присутствие.
Краешком глаза я увидела, как Симон шевельнулся. Сейчас это чудовище было похоже на марионетку, рожденную чьей-то больной фантазией, – марионетку с изуродованным, окровавленным туловищем. Но магия, его отвратительная зловещая магия еще поддерживала в нем жизнь.
Я опять встряхнула Райна.
– Райн! Я запрещаю тебе умирать на моих руках. Понял? Вставай! Ты мне клялся. Клялся, что…
Когда мы плескались в горячих источниках, он обещал: «Больше этого не будет. Никогда». Он клялся, что больше меня не предаст.
Но его угасание у меня на глазах становилось величайшим предательством.
Нет. Нет. Я не могу это допустить.
Схватив меч, я снова надрезала ладонь и выдавила кровь в раскрытые губы Райна. Она втекла и тут же вытекла из уголка рта, оказавшись бесполезной.
Он и сейчас не шевельнулся.
Все в этом мире перестало для меня существовать. Горе, бурлившее внутри, становилось неуправляемым, угрожая поглотить.
Симон у меня за спиной снова дернулся. Из горла донеслись булькающие стоны.
А сверху дождем лилась кровь.
Вокруг наши воины падали под вражескими мечами.
Все это я отмечала лишь краешком сознания. У меня на глазах умирал мой муж.
Но мои обожженные пальцы сжимали флакон. Сила, заключенная в нем, была способна разом прекратить кровопролитие.
Всю жизнь я хотела, чтобы меня боялись. Это была отцовская мечта, которую он в раннем детстве вдолбил в мою голову. Он ожидал, что я разовью в себе надлежащую силу и избавлюсь от слабостей, вызывавших его недовольство.
Воспользуйся я кровью убитого бога, меня бы стали бояться. Страх передо мной превзошел бы страх перед Симоном. Я смогла бы уничтожить его, Септимуса, кроверожденных. Я бы уничтожила всех врагов и сделала бы так, чтобы впредь никто не посмел угрожать мне и моим подданным.
Обо мне слагали бы легенды.
Но это была бы сила разрушения.
Даже обладая ею, я бы не смогла спасти Райна.
Я разжала ладонь. Кожа потрескалась и кровоточила, обожженная магической силой флакона. Но почерневшие пальцы лишь подчеркивали удивительную красоту содержимого флакона. Эта была настоящая вселенная красок и оттенков, сияющих на темном фоне.
Красота крови Аларуса завораживала.
Я моргнула. По щеке покатилась слеза.
Довольно с меня потерь. Я больше никого не хочу терять. Просто не смогу.
Да, кровь можно превратить в орудие разрушения. А есть у нее еще какое-то применение?
Когда-то я с трепетом отнеслась к грязному винному бокалу мертвого отца. Я надевала его одежду, подбирая ее с пола и мебели. Если бы кто-нибудь преподнес мне клочок его волос, я бы разрыдалась от благодарности.
Кровь Аларуса была чем-то большим, чем оружие. Она принадлежала тому, кого когда-то любили. И кровь могла стать предметом сделки, драгоценным сокровищем для той, кому я собиралась предложить эту сделку.
Пока Симон кряхтел и пытался встать на четвереньки, я подняла глаза к небу. Казалось, сражение в воздухе повлияло и на погоду. В вышине клубились грозовые облака, похожие на рыб в пруду. Между ними вспыхивали молнии.
Таким я видела небо всего один раз, когда мы обратили на себя внимание богов.
Я подняла флакон над головой, предлагая его небесам.
– Матерь неутолимой тьмы! – крикнула я. – Взываю к тебе, Утроба ночи, тени, крови! Я предлагаю тебе кровь твоего супруга Аларуса. Услышь меня, моя богиня. Внемли мне, Ниаксия.
Глава семьдесят четвертая
Орайя
Потянулись долгие мучительные секунды. Небеса молчали.
Битва продолжалась. Симон упрямо вставал на четвереньки. Райн неумолимо приближался к смерти.
Мои глаза снова наполнились слезами.
Нет. Мой призыв должны услышать. Должны.
Я стремилась поднять руку с флаконом как можно выше. Рука дрожала. Глаза безотрывно смотрели в ночную темноту. Я ощущала присутствие богов.
«Прошу тебя, – молча умоляла я. – Прошу тебя, Ниаксия. Я знаю, что никогда не была твоей. Даже близко. Но я прошу: выслушай меня».
И вот, словно услышав мою немую мольбу, Ниаксия откликнулась.
Казалось, время замедлилось. Фигуры воинов двигались еле-еле. Ветер, трепавший мои волосы, становился все холоднее. Кожа покрылась пупырышками, словно перед ударом молнии.