Как и в прошлый раз, я почувствовала Ниаксию раньше, чем увидела ее. Меня захлестнуло волной обожания и благоговения наряду с ощущением собственной ничтожности.
– Что здесь происходит? – спросил обманчиво мелодичный голос, опасный, как острое лезвие меча.
Сейчас более ужасающим, чем присутствие богини, был ее гнев. Поняв это, я опустила глаза.
Ниаксия парила в воздухе передо мной.
Такая же красивая, такая же пугающая, какой я ее помнила. Ее красота была того свойства, что вызывало желание пасть ниц перед ней. Локоны ее волос по цвету совпадали с темнотой ночи. Босые ноги не касались земли. Тело, облаченное в серебристые одеяния, сверкало подобно луне. Черные глаза, отражавшие каждый оттенок ночного неба, бурлили яростью.
Мир вокруг почувствовал эту ярость. Покорился. Казалось, даже воздух изо всех сил стремился ублажить Ниаксию. Звезды складывались в приятные ей узоры. Луна была готова склониться перед ней.
Появление Ниаксии остановило все сражения на земле и в небе. Солдаты обеих сторон были ошеломлены самим ее присутствием. Возможно, так мне лишь показалось, но при ее появлении все замерло.
Богиня тяжело дышала. Я видела это по ее вздымающимся плечам. Кроваво-красные губы кривились в злобной гримасе.
– Что тут за жестокость? – сердито спросила она.
Последнее слово она буквально выплюнула, сопроводив выплеском силы, от которой содрогнулась земля. Я сжалась и накрыла собой Райна, уберегая от песка и хлынувших мелких каменных осколков. Вокруг Ниаксии вились клочья теней, похожих на грозовые облака. Они вплетались в воздух, придавая всему зловещий и трагический оттенок.
Симону удалось встать на колени.
Он повернулся к Ниаксии, поклонился и, разбрызгивая кровь, произнес:
– Моя богиня…
Я не заметила, как Ниаксия успела переместиться. Только что она парила передо мной, а в следующее мгновение уже оказалась возле Симона. Одной рукой она подняла его с земли, другой вырвала у него из груди изуродованный кулон.
Это было так неожиданно и грубо, что я тихонько вскрикнула и еще плотнее накрыла собой Райна.
Ниаксия разжала пальцы, даже не взглянув на обмякший, кровоточащий труп Симона, который с глухим стуком снова упал на землю.
Все ее внимание было поглощено изуродованным кулоном с вплавленными зубами, который она теперь держала в руках.
Лицо богини оставалось бесстрастным. Однако небо становилось темнее, а воздух – холоднее. Я дрожала то ли от холода, то ли от страха. Может, от того и другого. Я все так же склонялась над Райном и ничего не могла с собой поделать, хотя и сознавала бессмысленность моей позы.
Я не могла защитить его от гнева богини.
Пальцы Ниаксии водили по поверхности бывшего кулона и сломанным зубам, вплавленным в серебро.
– Кто это сделал?
Я не ожидала, что ее голос может звучать так… сокрушенно.
– Любовь моя, – сказала она. – Посмотри, в кого ты превратился.
Боль в ее голосе была столь неприкрытой и такой знакомой.
Нет, горе никогда полностью не оставляет нас. Оно не щадит даже богов. Две тысячи лет прошло, а она продолжала испытывать нежность к мертвому Аларусу.
Ниаксия резко вскинула голову.
Ее взгляд остановился на мне.
У меня исчезли все мысли. Пристальное внимание богини было разрушительнее любой природной стихии.
Кулон в ее руках исчез, а сама она вновь оказалась передо мной.
– Как такое случилось? – прорычала она. – Мои дети раздирают труп моего мужа ради своей жалкой выгоды? Какое вопиющее святотатство!
«Не молчи, Орайя, – настаивал голос внутри. – Объясни ей. Скажи что-нибудь».
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вытолкнуть слова наружу.
– Согласна, – сказала я. – Но я готова вернуть то, что по праву принадлежит тебе, Матерь. Кровь твоего мужа.
Я раскрыла пальцы. Флакон дрожал вместе с моей ладонью.
Лицо Ниаксии смягчилось. Я увидела проблески скорби и печали.
Она потянулась к флакону, но я убрала ладонь. Надо же быть такой дурой! Я сразу пожалела об этом, видя, как лицо богини снова сделалось гневным.
– Я предлагаю сделку, – выпалила я. – Одно твое благодеяние, и флакон твой.
– Он и так мой, – ответила Ниаксия, и ее лицо заметно помрачнело.
Она была права. Я по глупости вздумала предлагать ей то, что мне не принадлежало. Сама идея сделки с богиней выглядела фарсом. Конечно, я была испугана. Хорошо еще, что я стояла на коленях, иначе ноги бы меня не удержали.
Моя ладонь лежала на груди Райна. Я чувствовала угасающее биение его сердца и свое нарастающее отчаяние.
– Матерь, я взываю к твоему сердцу, – продолжила я, давясь словами. – Ты знаешь, что значит терять любимого. Прошу тебя. Ты права: кровь твоего мужа принадлежит тебе. Я знаю, что мне непозволительно торговаться и ставить условия. Но я прошу… проявить милосердие.
Я торопливо сглотнула. Дальнейшие слова липли к языку, давили на него. В иных обстоятельствах я бы посмеялась собственной глупости. Всю жизнь я мечтала попросить Ниаксию об этом даре, но и представить не могла, в какую минуту обращусь к ней с просьбой.
– Матерь, я прошу даровать мне связь Кориатиса. Пожалуйста, – дрогнувшим голосом произнесла я.
Связь Кориатиса. Дар богов. Когда-то я думала, что это даст мне необходимую силу, и я стану достойной дочерью Винсента. Сейчас я была готова отдать мощнейшее отцовское оружие, чтобы связать себя с тем, кого недавно считала своим злейшим врагом. Я была готова на все, чтобы спасти дорогого Райна.
Любовь превыше силы.
Взгляд Ниаксии скользнул по земле. Казалось, она только сейчас заметила Райна, и ее интерес к нему был мимолетным.
– Ах вот оно что, – сказала она. – Понятно. Видно, многое изменилось с тех пор, когда однажды ты уже просила спасти его жизнь.
Помню, тогда Ниаксия засмеялась, услышав мою просьбу сохранить Райну жизнь. Ее позабавили выходки смертных последователей. Однако сейчас ее настроение было другим. Увы, я не умела читать по лицам богов.
Жаль, что я не могла облечь свою просьбу в более учтивые слова.
– Прошу тебя, – повторила я, едва ворочая языком.
По щеке скатилась еще одна слеза.
Ниаксия склонилась надо мной, провела мне по лицу рукой и развернула к себе. Она находилась так близко, что могла бы поцеловать, возникни у нее такое желание. В ее глазах отражались целые миры.
– А помнишь, маленькое человеческое существо, мои прошлые слова? – язвительно спросила она. – Мертвый возлюбленный уже не сможет разбить тебе сердце. Тогда ты меня не послушала.
В ту ночь Райн разбил мне сердце. Я не смела это отрицать.
– Тебе следовало бы оставить цветок твоей любви в замороженном состоянии, в каком он и находился до этого, – продолжила богиня. – Вечный расцвет – это так прекрасно. И куда менее болезненно.
Но не существует любви без страха, без уязвимости, без риска.
– Живой цветок еще прекраснее, – прошептала я.
По лицу Ниаксии что-то промелькнуло. Какое-то неведомое мне состояние. Богиня потянулась к флакону, и в этот раз я не отвела руку. Ее пальцы нежно погладили флакон. Наверное, когда-то они вот так же нежно ласкали Аларуса.
– Ты так говоришь, поскольку слишком молода, чтобы видеть уродство увядания этого цветка.
Может, она говорила мне слова, которые многократно твердила себе? Может, этим она утешалась, скорбя по убитому мужу? Удалось ли ей себя убедить, что так лучше?
В прошлый раз Ниаксия казалась мне воплощением силы, недоступной пониманию никого из смертных.
Сейчас я видела перед собой… трагически несовершенную женщину, подверженную таким же ошибкам, как и все мы.
– Он бы расцвел, – как можно мягче сказала я. – Если б Аларус остался жив. Твоя любовь не завяла бы.
Ниаксия резко посмотрела на меня. Наверное, она перенеслась в далекое прошлое и совсем забыла о моем присутствии. Мои слова насильно вернули ее назад.
Одно мгновение ее прекрасное лицо выражало неподдельное горе.
Потом она загородилась ледяной стеной. Совершенные черты ее лица уже ничего не выражали. Забрав у меня флакон, она выпрямилась во весь рост.
– Дитя мое, я чувствую твою боль, – сказала она. – Но я не могу даровать тебе связь Кориатиса.
Эти слова ошеломили меня.
От них онемела кожа на руках. В ушах зазвенело. Я не слышала ничего, кроме бешеных ударов собственного сердца, готового рассыпаться у ног богини.
– Прошу тебя, – взмолилась я.
– Я не чужда романтических воззрений, – пояснила Ниаксия. – И мне вовсе не доставляет радости отказывать тебе. Но ты и он… две ветви, созданные тысячи лет назад, чтобы враждовать. Это стало врожденным свойством каждого из вас, будь то хиажи или ришане.
У меня запылало в груди. Печать наследницы запульсировала, словно пробужденная упоминанием о многовековой вражде.
– Это врожденное свойство дала нам ты, – сказала я, сознавая глупость спора с Ниаксией.
– Нет, вы его получили от своих далеких предков, – поправила себя богиня. – Знаешь, почему я создала хиажей и ришан? А вот почему. Еще до того, как Обитры стали землей вампиров, ваши народы уже воевали. Вечная борьба за власть, которой не видно конца. Если я дарую тебе связь Кориатиса, ваши сердца станут одним, а ваши родословные сольются. Это навсегда бы уничтожило как хиажское, так и ришанское наследие.
– Это положило бы конец двум тысячелетиям неутихающих войн.
Ниаксия молчала, и только потом, когда она сурово посмотрела на меня и нехотя кивнула, я поняла: мы говорили об одном и том же.
Ниаксию не интересовало окончание двухтысячелетней вражды между хиажами и ришанами.
Ниаксии нравилось, когда ее дети ссорились, соперничая друг с другом за ее внимание и благосклонность.
Всего лишь из мелочного упрямства Ниаксия не дарует мне связи Кориатиса с Райном и не позволит спасти ему жизнь.
Я открыла рот, но не издала ни звука. Мой гнев поглотил все слова.
Ниаксия это почувствовала. Недовольно поморщившись, она снова наклонилась ко мне.