– Рация сломалась. Я не могу выйти ни на один канал.
Я так рада, что он жив! Ещё сильнее прижимаюсь к Истону и чувствую облегчение. Я благодарна. Благодарна, что эта ночь не забрала и его тоже. Повинуясь секундному порыву, отстраняюсь от парня, смотрю в глаза, перевожу взгляд на губы, снова приближаюсь к нему и целую. Поцелуй выходит легким и даже немного неуклюжим. Истон не ожидал этого от меня. В наших отношениях инициатива всегда на его стороне.
– Ты знаешь где выход из леса? – спрашиваю я.
– Деревья становятся ниже, а значит, рядом поляна. Ещё немного пройти, и всё будет отлично.
Отлично уже не будет, но я об этом не говорю. Медленно идем по лесу, Истон держит меня за руку и рисует круги большим пальцем на моей холодной коже. Спохватившись, останавливается, снимает с себя футболку и отдает мне. Видимо, он спал в этой футболке и спортивных штанах, а вот когда успел надеть ботинки, непонятно. Отдала бы что угодно за обувь.
– Мне жаль. – Говорит он, и я просто киваю в ответ.
Он пожимает мою руку, я повторяю его движение.
И мне жаль, но это ведь ничего не исправит. Не хочу говорить о маме, она и так сидит в моих мыслях, и от этого я становлюсь не сконцентрированной, рассеянной, уязвимой.
– Как тебе удалось спастись? – спрашиваю я, переступая через муравейник.
– Вообще никого не встретил. Забежал в лес, оказался один. Просто шёл и шёл. Звал тебя и даже Майкла, ведь его слух совершенный, но, никого не найдя, пошёл на север. Я думал, что ты с ними и поэтому был более-менее спокоен.
Его голос полон грусти, и я решаю подбодрить его.
– Мы живы, а это чего-то да стоит.
– Да.
Солнце взошло, и теперь лес не кажется таким жутким. Зеленые деревья, низкая трава.
– Джил, я хотел сказать… – начинает Истон, но не договаривает, он наступает на ловушку, уходит под землю, резко дергает меня за руку, и мы вместе падаем вниз. Больно ударяюсь головой. Перед глазами маячат черные мушки.
– Истон. – Зову я, но он не откликается. Открываю глаза и смотрю наверх. На самом краю осыпающейся ловушки стоит… человек? Вроде да. На нем старые лохмотья, а волосы скатаны так, словно их никогда не мыли и не расчесывали. Человек улыбается, и я вижу его зубы. Они как у акулы – острозаточенные, а потом он подносит к губам трубочку и, дунув в неё, отправляет в меня дротик. Он врезается в кожу на животе, и я нащупываю его, чтобы убрать, но картинка начинает ехать ещё больше. Я больше не понимаю, где верх, а где низ. Где моя рука, а где только её иллюзия.
Всё вращается.
Дротик нащупать мне так и не удается, а потом свет и вовсе гаснет. Я не потеряла сознание, нет. Я лишилась части его, но другая ещё борется за существование. На голову надевают мешок, потом моё тело бросают на какие-то доски и, кажется, поднимают наверх, а после я слышу стрёкот – тот, что наводит жуть и страх. Мои руки связывают и, вновь перекинув меня на что-то твердое, мы начинаем движение. Кто мы? Не знаю. Где Истон? Понятия не имею. Почему твари меня не едят? Кто этот человек? Почему он так выглядит и что вколол мне?
Несколько раз встряхиваю головой и от этого хочется выть. Кружение и тошнота. Поднимаю связанные руки к лицу, нащупываю край "ароматного" мешка и приоткрываю себе обзор.
Что за?
Жесть!
Я сижу на чём-то вроде повозки, и запряжена она не благородными лошадьми или милыми хаски, а не мертвыми. На их шеи накинуты толстые ремни, которые основательно привязаны к деревянной конструкции на колёсах. Не мертвые двигаются на четвереньках, а к их спинам прикреплены палки, которые не дадут тварям добраться до груза на тележке. Груз – это я и Истон. Он лежит возле меня, также со связанными руками и мешком на голове. Скорее всего он без сознания.
Перед повозкой идет тот самый тип с трубочкой. В руках он держит огромный кусок мяса. Отрезает от него небольшие порции и бросает туда, куда ему нужно, чтобы двигалась повозка. При каждом броске мяса твари ускоряются, и вот мы выезжаем из леса и оказываемся на поляне.
Человек видит, что я пришла в себя и недовольно хмурит кустистые брови. Жутко? Не то слово. Снова достает свою трубку, стреляет в меня, и тут я уже не в силах противиться темноте.
Глава девятая
Джил
Во рту привкус горечи. В нос врывается адская вонь, а потом я распознаю голоса. Еле как разлепляю веки и тут же шарю руками вокруг себя. Земля, земля и ещё раз земля. Пистолет, ножи? Я всё потеряла.
Я в клетке. Три стены и потолок бетонные, пол земляной, а от выхода нас отделяет решетка с дверью посередине. Что это? Где я? Рядом со мной валяется Истон, проверяю пульс. Пульс есть. Его автомата тоже больше нет, как и сломанной рации.
Но в этом царстве вони мы не одни.
У другого края лежит пожилой мужчина, а рядом с ним мальчик, на вид ему семь или восемь лет. У решетки пристроились три женщины. Одна старше, ей около пятидесяти, черные волосы с проседью, карие глаза и морщинки вокруг них. Две девушки, одной где-то пятнадцать, вторая постарше, тоже темноволосые и кареглазые. То, как они вжимаются в женщину, говорит о том, что скорее всего она их мама. Вот они-то и разговаривают. Я не понимаю, что они говорят, язык мне незнаком. Испанский? Возможно.
Сажусь, и голова тут же начинает ехать кругом. Состояние схоже с легким опьянением.
В соседней клетке мечутся и пытаются выбраться двое не мертвых. Отползаю назад, пока не упираюсь спиной в холодный бетон. Шумно дышу и пытаюсь проморгаться, чтобы жуткое видение испарилось. Но это не видение. Это явь.
Мутанты. Они заперты.
Им до меня не добраться.
Немного успокаиваюсь и понимаю – это возможность их рассмотреть. Мутанты… они больше не мужчины и женщины, их тела словно трансформировались. Гладкая серая кожа, она поблескивает в свете играющих бликов факела. Белые глаза, и абсолютно нет растительности на теле. Ни одного волоска. Гладкий череп слишком плавно переходит в толстую шею, руки и ноги – это сплошные мышцы, глаза белые, век нет, нос тоже практически отсутствует, а вот рот, он больше, чем у человека. Эти твари не стрекочут как кузнечики, они просто утробно дышат, как загнанные лошади. Жуть нагоняет то, что они словно почувствовали меня и подошли вплотную к решетке и водят головой, принюхиваются.
Сходство с человеком определённо есть, но и различия огромные. А ведь когда-то они были людьми, сколько они уже в обличии монстров? Понимают ли что делают? И почему твари так эволюционировали? Не все. Остались и те, что были раньше. Первые. Те, что уничтожили мир и изменили его законы.
Женщины продолжают что-то щебетать, мальчишка сидит у ног старика и пытается того разбудить. Истон начинает шевелиться, я подползаю к нему, беру за руку и помогаю сесть.
– Где мы? – спрашивает он.
– Не знаю. Я даже не подозревала, что рядом с домом есть что-то, – обвожу рукой вокруг себя, – наподобие этого.
Истон разглядывает нашу камеру, переводит взгляд на соседнюю и шепчет:
– Вот дерьмо! Нам нужно как-то выбираться.
– Если было бы можно, то они, – киваю на женщин, – уже покинули бы эту клетку, – говорю я и быстро разматываю импровизированный ботинок.
О, Боже… Мои ноги. Даже если нам удастся выбраться из клетки, то бежать я не смогу. Вся ступня воспалилась, кое-где продолжает сочиться кровь. Не успеваю я замотать ногу обратно, как у решетки появляется мужчина. Высокий и худой. На его бедрах что-то отдалённо напоминающее юбку, а на ногах армейские ботинки. Прическа, словно волосы отрубили топором, борода ниже, чем шевелюра на голове. В руках пистолет и две веревки. Истон садится напротив меня и прикрывает своей спиной, но человека по ту сторону камеры это только веселит. К нему подходят ещё трое, и один из них говорит:
– Соран, прекрати сушить зубы. Пут сказал убрать этих двоих из клетки. Быстрее!
Тот, что, видимо, Соран, отпирает дверь, женщины в страхе уползают в дальнюю часть камеры, они практически залезают на старика, который скорее всего мёртв. Самая старшая из женщин прикрывает глаза ребенку, смотрит на меня печальным взглядом и шепчет: "Pobrecillo".
Хотела бы я знать, как это переводится.
Мужчины врываются в камеру, Истон бросается на них. Я каменею. Истон получает два удара по торсу, но успевает уложить одного из нападающих. Второй поднимает пистолет и наводит его на голову мальчишки, который даже не подозревает, что его жизнь висит на волоске.
– Истон! – кричу я. – Остановись!
Его скручивают и выводят из камеры, женщина всё продолжает шептать одно и то же слово. И это звучит как проклятие. Двое подходят ко мне, и я не могу не заметить, как их взгляды бегают по моим голым ногам и рукам, но более пристально они останавливаются на груди. Их не смущает, что я вся грязная и напуганная. Возможно, это им, наоборот, нравится. Один протягивает ко мне руки, и я ещё сильнее вжимаюсь в стену.
– Идём! – приказывает он, а я отрицательно качаю головой.
Он хватает меня за лодыжку и тащит к себе. Я пинаюсь. Ничего не могу с собой поделать. Инстинкт самосохранения кричит, что я должна бороться. Пинаю пяткой ему в нос, и он отпускает меня. На его месте появляется другой, он приставляет дуло пистолета к моей голове. Замираю, а сердце начинает трепыхаться. Куда мы попали? Что делать?
– На выход, – шипит он и скалит заточенные зубы. Пытается навести на меня ужас. Это не требуется, мне и так страшно.
Поднимаюсь и тут же вскрикиваю от боли в ноге. Тот, что с разбитым носом, связывает мне руки спереди и подносит мешок, но не надевает его. Кровь стекает по его бороде, он подступает ко мне ближе, хватает за голову, высовывает язык и облизывает мне щеку. Фу-у-у. Стараюсь отвернуть голову, упираюсь связанными руками в грязное тело, всё же удаётся отстраниться от мужчины, но как только это свершилось, на голову надевают мешок.
Нас куда-то ведут. Стараюсь запоминать повороты, но это глупо, даже если запомню, то, найду дорогу до клеток, а что дальше? Дыхание сбивается в край. Меня постоянно толкают в спину, но я не могу идти быстрее, та нога, которую я не успела замотать, нещадно болит. Я чувствую, как раны забиваются новой порцией грязи. На глазах выступают слезы. То ли это от вони, что витает в этом месте, то ли от страха за наши с Истоном жизни, то ли от боли в ногах. Или от всего сразу.