Теперь за них всех расплачиваюсь я. А ведь я такая же жертва, как они сами. Может даже, я пострадала еще больше. Их матери не рожали их перед собственной казнью, изрыгая хулу на небо и справедливый суд. Не передали их в младенчестве из одной тюрьмы в другую – к злобной и жестокой женщине, мучившей безответных малюток.
Нет! Несправедливо со мной обошлась эта жизнь. Ни у кого нет большего права роптать на жестокий рок, чем у меня, бедной и несчастной. Я только и делала, что пыталась выжить в этом суровом мире. Разве есть моя в том вина, что мне хотелось жить? Разве виновата я, что не умерла при моем несчастливом рождении или пережила трех моих несчастных мужей? О, горе мне, горе!
Если бы не Корки, я бы сошла с ума в первый же день пребывания в Ньюгейте. Да благословит его Господь за то, что он помогает мне. Даже если ему не удастся меня спасти (да и кому удалось бы, безумная?!), он уже отплатил мне за все добро, которое ему сделала я, тогда, в те далекие дни! Никто не относился ко мне лучше, чем он, этот бедный маленький подкидыш.
– Бетти, скажи, ты считаешь, есть Бог и Божественное провидение?
– Я искренне верю в Бога нашего Иисуса Христа и всех его святых. И в справедливость и Провидение тоже. Но не со всеми оно поступает по делам их. Меня никак нельзя казнить. Нет, о нет!
– Разве ты не грешила?
– Кто не грешил? Но всегда это было вынужденно, а не по велению сердца.
– Детство и правда было тяжелым?
– Корки многого не знает, а ведь он считает это время самым жестоким в своей жизни. Сколько мне пришлось мерзнуть, сколько вынести позора и унижений!
– Расскажи, как тебе удалось войти в такое доверие к хозяйке пансиона?
– Это была страшная женщина, вот кого надо в Ньюгейт навечно! Она совратила меня. Нам, девочкам, приходилось спать в одной постели, и мы привыкли к таким играм, но одно дело, когда грешат дети, невинные и несчастные, которым всего-то и хотелось, что согреться и получить капельку любви от такого же несчастного создания. А другое дело, когда ребенка заставляет этим заниматься взрослая женщина, в чьей полной власти он находится.
– Это ужасно и печально. Как тебе удалось выжить самой и спасти Корки?
– Поистине чудом. Что-то проснулось в сердце этого дракона, видимо, и у них бывает сердце. Она стала бояться меня, ей стало стыдно за грехи ее. Возможно, такое влияние на нее оказал удар, который она как-то перенесла. После этого она стала просить у меня прощения и даже дала немного денег. Но я уже стала к тому времени совсем взрослой и не позволила бы вертеть собой.
– А зачем вообще тебе понадобилось спасать Корки?
– Мне стало невыносимо жаль это бедное создание. Ведь, если бы не я, смерть его была бы неизбежной. Несчастный сынок прекрасной леди, на которого я заменила Корки, был в куда лучших условиях, хотя тоже и внебрачным, так какая ей разница, ее ли сын пользуется благодетельством или совсем другой мальчик. Только не верю, чтобы она не почуяла подмены. Нет, не такое у нас, матерей, сердце. Ума не приложу, зачем она продолжала делать вид, но, видимо, ей это было нужнее, чем правда.
Корки. Уильям Коркдейл. Молодой человек, двадцати семи лет. Худой, жилистый. Темные глаза круглого рисунка, тонкая переносица, короткий нос. Темные волосы коротко пострижены – в те времена мужчины носили парики. Иногда заметна хромота (его подкинули к дверям прихода уже с переломом бедра), нога постепенно залечена.
Маленький рост и худоба объяснимы как плохой наследственностью (ведь его родителями были служанка и вор), так и жестоким недоеданием в младенчестве. В те времена богачи, аристократы, питавшиеся отменно и самыми лучшими продуктами, были заметно выше ростом, чем простые люди.
Подвижные черты лица, горькая складка у губ. Вообще, на его лице постоянно присутствует сардоническая мина, которая сменяется только томным, скучающим видом. Его Корки принимает, находясь в обществе.
Корки побаиваются и за острый язык, и за виртуозное владение шпагой, на его счету несколько дуэлей, не доказанных благодаря его ловкости и везению, иначе не избежать бы ему виселицы.
Очень сильные кисти рук, натренированные постоянным фехтованием. Левша, но шпагой владеет обеими руками. На правой кисти руки шрам, тянущийся от большого пальца к запястью, – типичное ранение для фехтовальщика.
Двигается медленно даже в бою, растягивает движения и приволакивает ногу, создавая ложное впечатление усталости. Походка плавная, скользящая, «кошачья».
Внимательный взгляд его темных глаз из-под полуприкрытых век настораживает действительно сообразительных окружающих, внушая тем мысль о скрытой силе и недюжинном уме.
Зубы белоснежные, вообще, он отличается необыкновенным для того времени пристрастием к чистоте, как медик и как ребенок-сирота, особенно ценит отсутствие грязи. Так же родом из его бедного детства любовь к дорогой одежде. Почти все деньги, разными путями попавшие в его руки, превращаются в предметы туалета.
Отличается экстравагантными вкусами, предпочитает французские фасоны и ткани, одним из первых надевает новинки моды. Табак употребляет курением, что считается в некоторых кругах моветоном.
Является завсегдатаем лондонских кофеен, в которых принято играть по-крупному. Это один из источников его доходов. Также находится на содержании у нескольких аристократов, каждого из которых считает возможным отцом. В матери он уверен более.
Считается, что он незаконнорожденный сын леди Фрэнсис, баронессы Кингстон, графини Мансфилд, носительницы графского титула Аргайл, рожден той от неизвестного отца, поэтому имя Коркдейл (семейный майорат без поместья) Корки носит не совсем законно. Родив его, леди отдала ребенка на воспитание к доброй женщине с хорошей репутацией – еще бы, больше половины отданных ей детей выживало!
Леди исправно платила за содержание и воспитание малыша. Ей это почти ничего не стоило. И несмотря на болезненность, он выжил и стал проворным, ловким, хотя и щуплым мальчиком. Он был слабее и меньше ростом всех своих сверстников, но благодаря заботам миссис Хекни, а в большей степени заботам маленькой Элизабет, он выжил.
У миссис Хекни была еще и школа, которую посещали мальчики из довольно знатных семей Лондона. Особенные успехи юного Корки в точных и естественных науках позволили гордившейся его достижениями наставнице рекомендовать леди Фрэнсис отдать его в математическую школу при госпитале Христа.
Нигде в то время лучше не преподавали навигационные науки, как в классе Захарии Конрада Уффенбаха. Там же любознательного молодого человека приметил и взял себе в ученики известный медик сэр Томас Эддингхем.
Так и поселилась в душе Корки любовь к этим двум дисциплинам. Но не только в них он преуспел. Ему, как никому другому, удалось отличиться также в сложнейшем деле приобретения врагов.
Дело в том, что мальчики, вместе с которыми он посещал школы, были знатными и признанными детьми известнейших фамилий. Были там и представители Аргайлов, к семье которых принадлежала леди Фрэнсис.
Некоторые из родственников не обращали внимания на Корки, некоторые, сами будучи всего лишь младшими сыновьями, держались на равных с ним, но один из них – молодой Джорджи, питал истинную неприязнь к бастарду, выросшую в лютую ненависть, по мере того как росли успехи Корки в науках.
Это были самые тяжелые для Корки времена, тогда он еще не научился защищаться. Однако постепенно уроки фехтования, которые посещали все мальчики, стали приносить свои плоды в плане повышения самоуверенности Корки и способности его защищаться от недружелюбия старших товарищей.
Учитель фехтования Генри д’Анджело (сын знаменитого Доминика Тремомондо), имевший свою школу в центре Лондона, питал особенную привязанность к талантливому ученику и давал тому уроки отдельно, обучая его тонкостям, недоступным большинству его учеников.
А в Оксфорде Корки, достигший больших успехов, чем все стальные, преуспел и в поисках истинных друзей. Таковым стал Дуглас Денвер, граф Нортамберлендский. Это был вполне состоявшийся молодой человек, введенный в титул еще при рождении, женившийся в возрасте четырнадцати лет и начавший управлять огромными поместьями и состоянием еще при жизни деда с самого юного возраста.
Денвер был уравновешенным, наделенным всеми благами и талантами молодым человеком старше Корки на семь-восемь лет. Несмотря на все богатства в его глазах жила какая-то горечь, и голос выражал скорее усталость, чем довольство столь завидным для многих его товарищей положением.
Сойдясь на почве любви к математике, молодой граф и незаконнорожденный Корки вместе посещали лекции сэра Исаака Ньютона, уроки фехтования д’Анджело и впоследствии даже поселились в одном корпусе Оксфорда.
Вскоре, в немалой степени благодаря влиянию Корки, лорд Денвер примирился со своим дедом, своим положением и определенностью будущего, сулившего ему пэрство, политическую карьеру и огромнейшие прибыли с капиталов и поместий, оставленных ему в наследство.
Право, это скучно – рассказывать о себе. История жизни, не занесенная в семейную библию, не должна быть источником вдохновения, как я считаю.
Матушка моя получается в вашем рассказе не особенно положительной героиней. Тогда как я преклоняюсь перед ней, люблю всей душой и благоговею. Думаю, что редкая женщина способна на проявление такой смелости и отваги, на которые решилась она.
В ее семье не принято рожать детей вне брака, знаете ли, тем более признаваться в этом столь откровенным способом. С малых лет я имел возможность получать образование и пользоваться почти всеми правами, которыми наделены мои более удачливые сверстники, и все благодаря ей. Не ее вина, что миссис Хекни отличалась такой жестокостью во взглядах на воспитание и содержание препорученных ее заботам детей.
Вместе с нами воспитывались и дети из многих знатных фамилий, правда, отношение к ним, надо признать, было куда более гуманным. Но я ведь бастард, и, право, то, что я выжил, уже большая удача. Удача и заслуга Бетти. Вот поистине благородная душа, она ничего не выигрывала в своем печальном положении, когда оберегала меня и опекала, неоднократно спасая мою жизнь, ей я обязан тем, что живу. Я ценю ее как самого верного друга.