пились какие-то юнцы в спортивных костюмах, скорее всего курсанты.
— Вот так надо бить! Чтоб груша летала! — мужик снова повернулся к Максиму — Покажите еще!
Максим подумал и врезал мужику в глаз. Мужик ступил шаг назад и свалился на спину под ноги курсантам. Те испуганно отступили назад.
Мужик, кряхтя, поднялся. В глазах его было веселое изумление.
— Вот так значит? Ну, держись.
Движения его стали быстрыми и плавными. Он быстро вошел в дистанцию, сделал обманный удар ногой снизу, и когда Максим поставил блок, хлестко ударил Максима кулаком в лицо. Вопреки его ожиданиям, Максим не свалился, а вцепился обеими руками в только что ударившую его руку, повис на ней перегибая мужика через себя и захватывая ногами его голову. Под тяжестью тела Максима они упали и покатились по залу. Когда они остановились, рука усатого была вывернута, а голова торчала испод колена Максима. Сам Максим сидел у мужика на спине и душил его, сжимая горло между бедром и голенью.
— Хана тебе Митрич! Утерял хватку. Это тебе не курсанты. Этот парень, говорят, только, что отряд боевых пловцов голыми руками разорвал, а ты тут, понимаешь, со своими фортелями! Эй, парень! Отпусти Митрича. Он больше не будет.
Максим слез с неудачливого Митрича и посмотрел на говорившего. Говорил парень примерно его возраста, белобрысый, коротко стриженый, с глазами какого-то неопределенного болотно-серого цвета, одетый в черный бесформенный комбинезон. Рядом с ним щурился так же одетый, черноволосый парень азиатской внешности.
Сзади, потирая горло, поднялся Митрич. Максим напружинился, но напрасно — Митрич осторожно обошел компанию и, зайдя спереди, представился:
— Валерий Дмитриевич Дёмин. Сержант-воспитатель.
Под глазом у него расползался великолепнейший фингал.
— Максим Токарев. Больно?
Они пожали руки.
— Привычно. Ты из какого подразделения, Максим?
— Не из какого. Штатский я.
— Ну, не хочешь так и не говори. — обиделся воспитатель.
— Митрич! Он, правда, штатский! Его неделю назад с «Корыта» сняли. Это тот, что боевых пловцов взял. — сказал чернявый с нерусской внешностью и представился, — Старший лейтенант Ибрагим Султанов.
— Лейтенант Максим Пыльников, — сказал второй. Замялся и добавил — Тезки.
— Польщен знакомством.
— Постойте, — не унимался Митрич, — Откуда у Грузии боевые пловцы?
— Бывшие черноморцы.
— Наши?!
— Украинские.
— Ах, вот оно как…. Аукается, значит.
Ибрагим вытер лоб и ответил:
— Еще будет аукаться. — после чего повернулся к Максиму, резко свел пятки вместе, как будто щелкая каблуками, изобразил поклон головой, — не составите ли мне пару?
«Все бы им драться» подумал Максим, а вслух сказал:
— Почту за честь.
Митрич, держась за глаз, расшугал курсантов кругом, и в этот круг вошли Ибрагим и Максим. Второй Максим, тот, что служил вместе с Ибрагимом встал рядом с Митричем и о чем-то с ним шептался.
Ибрагим и Максим поклонились друг другу, и Ибрагим неуловимым движением сразу заскользил куда-то влево, одновременно уходя из обзора и приближаясь. Максим решил удивить соперника. Соперник наверняка, видя предыдущий поединок, ожидал от Максима самбистских приемчиков, и Максим решил ударить. Он развернулся к Ибрагиму спиной и ударил ногой назад. Ибрагим пропустил ногу мимо и резко рубанул ребром ладони по икре. Когда промахнувшийся Максим попытался снова встать в стойку, боль была такая, что он сразу свалился на спину.
— Больно?
Ибрагим улыбался, и это взбесило Максима. Максим вскочил и через силу оперся на ушибленную ногу. Ибрагим кивнул и мгновенно приблизившись, ударил Максима по кончику носа. Из глаз брызнули слезы, но Максим бросился вперед и постарался ухватить Ибрагима вслепую. Его ударили снизу под локти, добавили лбом по губам, тут Максим понял, что следующим, что сделает резкий Ибрагим, будет апперкот в челюсть. Он упал на колени и обеими руками обхватил ногу Ибрагима. Получил удар по ушам, а затем пальцы Ибрагима впились ему в ключицы, лишая руки силы. Продираясь сквозь боль как сквозь колючий кустарник, Максим прижал схваченную ногу еще сильнее к себе и изо всех сил рванул Ибрагима от земли, через себя. Есть бросок! Ибрагим легко кувыркнулся, тут же прыгнул к встающему Максиму, заблокировал руку, которой Максим хотел хоть как-то отмахнуться, и ткнул кулаком в солнечное сплетение. Ледяной цветок боли распустился в груди, и казалось, что сейчас он как росянка своими лепестками захватит и переварит в себе сердце. Максим с открытым ртом повалился на спину. Его подняли за руки. Прямо впереди выплыло усатое с подбитым глазом лицо Митрича.
— Дыши!
Его, держа за руки, заставили присесть.
— Дыши!
Потом снова подняли.
— Дыши!
Вниз.
— Дыши!
Вверх.
Вниз. Вверх. Вниз. Вверх.
Самостоятельно стоять Максим смог минут через пять. Митрич сгонял курсантов, и ему принесли полотенце и клей для ссадин. Намазывая лицо клеем, Максим думал «Господи! Как жив-то остался! В спортзал — больше ни ногой!».
— У вас, Максим, прекрасный организм, но при таком организме вы должны уметь двигаться быстрее и точнее.
Ибрагим присел на пол напротив.
— Спасибо.
— За что? — удивился Ибрагим.
— За комплимент по поводу организма.
— Ошибаетесь Максим. Это не комплимент, а упрек. Одна из самых потрясающих глупостей штатских заключается в том, что вы отождествляете себя со своим телом и сознанием, в то время как ни то ни другое вами не является. Это всего-то на всего — инструменты. Если хотите — слуги, которые должны делать и терпеть все, что вы им приказываете. Как бы это ни было больно…
— Это должно быть «привычно»?
— Вы все правильно поняли.
— Это какая-то восточная философия?
— Это философия спецназа. И это никак не связано с моим азиатским происхождением.
— Я и не думал…
— Времена, когда за дразнилку «нерусь» я ломал руки, давно прошли. Во-первых, наскучило, во-вторых — тут не дразнят. Пойдемте в столовую. Познакомимся поближе.
В столовой было более людно. «Ну, еще бы! Пожрать-то, в отличие от того, чтобы заниматься, все горазды» мелькнула злобная мыслишка. Мелькнула и пропала. За некоторыми столиками сидели люди с бинтовыми повязками, в гипсах, со свежими ссадинами. Стало немного стыдно. Когда сели за столик, Максим спросил:
— Это вы всегда так тренируетесь?
— Нет. — сказал Ибрагим, застилая колени салфеткой, — Это ребята с операции. Побывали в госпитале. Теперь отдыхают.
Стало стыдно совсем.
— И часто такие операции?
— Сейчас — да. Война породила хаос. Хаос породил банды. Выезжаем почти каждый день.
— А милиция не справляется?
Ибрагим только головой качнул.
— А из кого, по-твоему, состоят банды?! Ну, не все, но я имею в виду самые опасные. И чем крупнее мент — тем опаснее банда. Есть, конечно, честные менты, но что они могут сделать? Без нас — ничего.
«Лучше бы просто без ментов» подумал Максим, но вспомнил соседа по лестничной площадке — майора МВД. «Неужели и он тоже? Нет. Не может быть».
— А ты чем тут занят?
— Я съездил на несколько выездов, сейчас мне положена неделя отдыха.
— Слушай! Я, конечно, понимаю, что это возможно тебе лишний геморрой, но может быть тебе будет забавно дать мне пару уроков? Пока я тут?
— Рукопашки?
— Да, вообще — всего.
— Ну, если начальство разрешит, то я буду не против. Только учти: сегодня я с тобой аккуратненько. Учить буду по полной.
— Идет.
Они пожали друг другу руки.
— Что будете заказывать, ребята?
Перед их столиком стояла буфетчица. В белом чепчике.
Планам молодых людей не суждено было сбыться. Вечером того же дня приехал Иван Александрович. Он вошел в номер, куда поселили Максима, огляделся.
— Максим Константинович! А давайте-ка прогуляемся за город. Не против?
— Не боитесь, что убегу?
Иван Александрович развел руками.
— Ну, что вы! Я вам доверяю.
— Ну, давайте прогуляемся.
Для прогулки Иван Александрович решил не использовать личную машину, а тут же, в гостинице, позаимствовал уазик.
Ехали не долго — максимум полчаса. Для разговора место было выбрано живописное. Выйдя из машины, задремавший было от дорожной качки Максим, огляделся и невольно охнул. За суетой последних дней он как-то не замечал ни белоснежных сопок, ни невыносимо ярких желтых и красных цветов на темно-зеленой траве, ни черного песка на побережье. Океанский горизонт четко, как линза, закруглялся, и это делало ощущение иной планеты завершенным.
— Нравится? — Иван Александрович показал на ближайшую сопку. — Как вы думаете, Максим Константинович, сколько до нее?
— Ну, километров пять.
— На самом деле пятьдесят.
— Ого!
— Это воздух, Максим Константинович. Камчатский воздух. — гордо сказал чекист. — Я ведь не родился здесь. Я, как и вы, — москвич. Меня сюда после высшей школы направили по распределению. Я обижался сначала, думал, что меня в глушь практически сослали. Думал, что поработаю тут пару лет, а потом — в Москву, в Москву. — улыбнулся он, — А потом, как приехал, увидел все это…. А работы здесь и в мирное время было навалом: диверсанты, контрабанда — всего достаточно. Скучать никогда не приходилось. Я очень горжусь тем, что у меня такая родина — «от чудских берегов до ледяной Колымы», — процитировал он старую песню. — Мне бы хотелось бы, чтобы так было бы и впредь.
— И так мы плавно подходим к сути нашего разговора.
— Циничный вы человек, Максим Константинович. Сразу видно — столичный житель.
— Ну, уж вряд ли циничнее полковника Службы Безопасности.
— Зря иронизируете. Я всю неделю, между прочим, сидел над вашим делом и несколько раз чуть не прослезился. У меня дочка вот сейчас взрослая почти — знакомится с молодыми людьми, провожают ее. То да сё. Но вот чтобы хоть один из кандидатов пешком за ней через всю Канаду, через Аляску… Впечатлило.