Отец пыхтел и ругался, пытаясь оттащить меня в сторону, но одной рукой я крепко вцепилась в дверцу шкафа, которая с противным скрипом распахнулась. Единственным желанием было засунуть туда голову Дройна и пару раз приложить, чтобы он понял истинную прелесть своих методов. Когда на моем лице медленно расползлась дьявольская улыбка, напоминающая звериный оскал, лекарь яростно замотал головой. Свободной рукой я вцепилась в его рубашку и дернула на себя так, что его нос с хрустом ударился о мой лоб. Дройн закричал от боли, а я наконец-то обмякла в объятиях отца, который смотрел на меня с ужасом.
От воспоминаний медленно растеклась улыбка. Оттолкнувшись от двери, я не удосужилась прибраться в комнате и, накинув легкое красное платье, которое едва прикрывало колени, приняла облик ангела. Пару раз взмахнув светлыми крыльями, подмигнула собственному отражению.
Выйдя из комнаты, я направилась прямиком к матери, чтобы выяснить все. Сумеречные тени на стенах коридоров вырисовывали разные узоры – казалось, что сейчас на тебя набросится неупокоенная душа, а следом силуэт превращался в плачущую деву, которую убили на кровавом ритуале. Босыми ногами я ступала по ворсовому светлому ковру, приятно щекотавшему кожу.
Я предугадала вечер, когда отец был занят ангельскими делами – помогал молитвами возвращать душу из ада на путь исправления, выстраивать церкви, соборы и храмы, где нес дневную и ночную службу. Почти никто не видел меня в моем истинном, демоническом обличье, кроме матери. Именно она-то внушила мысль, что нельзя демонстрировать свою силу, что надо быть смиренной и покорной, не переча отцу и судьбе. Только мать не учла одного – наша связь с Мулцибером крепла с каждым годом все больше, и наконец наступил рубеж, перейдя который ты отрубал путь к прошлой жизни.
Мой визит к матери был неким актом прощания и получения долгожданных ответов, которые я знала, но хотела услышать из ее уст.
Собравшись с мыслями, три раза постучала в массивную дверь, где грубой резьбой были изображены ангелы, возвышающиеся над сгубленными душами – возродившиеся вершили правосудие над теми, кто оступился, поддался порокам и стал частью их тьмы, влекомый вечными радостями. Посреди стояла женщина, одетая в белоснежные одеяния, – в одной руке она держала кинжал, в другой – святую воду, капавшую на загубленную душу. Ее лицо было прикрыто вуалью, позволяющей рассмотреть лишь глаза – пустые, безжизненные, подневольные. Как у матери.
В ответ была тишина. Когда я занесла руку для очередного стука, дверь чуть приоткрылась. На пороге стояла мать, смотревшая на меня с неким сомнением и настороженностью. Убедившись, что никого в коридоре нет, я смахнула морок и предстала перед женщиной в истинном обличье, которое за столько лет она успела позабыть. Мать дернулась, будто от пощечины, заметив, как светлые крылья заменились на черные как смоль, с красным вкраплением, глаза налились кровью, а над нижней губой выступили острые клыки.
– Поговорим, мама?
Я скрестила руки на груди и с упоением наблюдала за тем, как сомнение в глазах матери сменяется на отчаянную безысходность. Она замешкалась, тяжело вздохнула, но все-таки открыла дверь, чтобы я смогла пройти. Оказавшись внутри, я встретилась с мраком, который окружал со всех сторон, рассекаемый лишь жалким пламенем свечи. Не сдержала усмешки, когда увидела в углу кожу женщины, растянутую до такой степени, что опустошенные руки и ноги напоминали выпотрошенное чучело.
– Пожалуйста, обойдемся без лишних слов.
– Как скажешь, мама. Или мне лучше называть тебя Астартой, родная?
Глава 11Клерс
Порой разговорами можно решить многое.
Я был уверен в том, что всю ночь мое тело протыкали остроконечными пиками. Солнечный свет нещадно слепил глаза, в которые, казалось, насыпали груду песка. Я раскинул руки и ноги звездой на кровати и пытался сделать полноценный вдох, но каждый раз тошнота подкатывала к глотке, заставляя проглатывать горькую слюну. Если бы я умер и попал в ад, то наверняка бы чувствовал себя лучше, чем сейчас.
Я перекатился на бок, и меня чуть не стошнило овощной похлебкой. Волна стыда окатила моментально. Я протяжно застонал и, выпрямившись на дрожащих руках, сел на кровати, свесив с нее копыта и сложив локти на мохнатых коленях. Ламия наверняка уже пожаловалась Мулциберу, и теперь оставалось отсчитывать минуты до прекрасного разговора, где этот демон будет устраивать мне промывку мозгов.
Клерс, нельзя столько пить, я не собираюсь тебя искать в какой-нибудь мойрами забытой канаве, в которой будешь попивать вино и горланить непристойные песни. Ты позоришь в первую очередь память о своем отце. Я твой друг, но если придется применить силу, чтобы образумить, сделаю, не моргнув. И обижаться будет не на кого.
Вспомнив об отце, я зарылся лицом в лапы и издал протяжный стон. Запах алкогольного перегара ударил в нос, отчего меня чуть не вывернуло прямо на пол. После той ночи в лесу нам так и не удалось толком поговорить с Касандрой, оставив между нами не поставленную точку.
Смерть Джойс стала для меня ударом. Признаться, я не ожидал от себя подобной сентиментальности, но оказавшись на краю пропасти, понял, каково это – смотреть в глаза Смерти и знать, что вскоре она придет за тобой. Мы не были близки с женщиной, но почему-то сейчас ее потеря ощущалась особенно остро. Не слышалось привычное бормотание в коридоре в полнолуние, желание придушить голыми руками, стоящее в глазах. Мне не хватало этого больше, чем хотелось бы в этом признаваться.
Каждый заглушал свою боль потери по-своему – я предавался алкоголю, пытаясь забыться, Мулцибер крушил и ломал все, что только под руку попадалось. Та ужасная ночь до сих пор стояла перед глазами – истинная сущность, которая обуяла демона, фея, что с дрожащими руками пробиралась сквозь толщу багровой магии, чтобы достучаться до разума Высшего. В глубине души я надеялся, что Мулцибер замкнется в себе и лишь я смогу помочь. Но Касандра что-то сделала с демоном, поскольку на следующее утро он встал, словно ничего не произошло. Свою нерастраченную ярость он направил на бой с вурхэнгсоном, к моему удивлению, признавшего фею. Я сам не стал свидетелем этого, но прислуга, которая всегда видит и слышит больше, чем надо, перешептывалась в коридорах, в комнатах, на кухне.
Когда тошнота наконец-то отпустила, я убрал ладони от лица и выгнул спину дугой, услышав, как хрустнули сместившиеся позвонки. Спрыгнув с кровати, смыл с себя горечь и вышел в коридор, где почти что столкнулся с Касандрой, которая шла с задумчивым видом в свои покои. Если бы я не окликнул фею, она даже не обратила бы на меня внимания, погруженная в собственные мысли.
– Касандра, – хрипло произнес я скрипучим голосом, который напоминал несмазанные железные петли. Девушка вздрогнула и резко повернула голову в мою сторону. Увидев меня, Касандра натянула вежливую улыбку.
– Мы можем поговорить?
Фея несколько мгновений молчаливо стояла, опустив руки вдоль тела, а только потом медленно кивнула. Распахнув дверь в свою комнату, Касандра пропустила сначала меня, а затем вошла сама. С горечью заметил, что в комнате девушки не было вина, которое помогло бы мне возродиться после буйной ночи. Касандра, склонившись над туфлями и пытаясь расстегнуть застежку, горько усмехнулась, поняв, в поиске чего я рыщу глазами.
– Я не пью. Если ты хотел вина, то точно ошибся дверью.
– Язвишь?
– Констатирую факты.
Откинув туфли с ног поочередно, она издала стон облегчения. Пересекая комнату, Касандра подмигнула на ходу и издала сдавленный смешок, когда я удивленно моргнул глазами.
– Садись.
Фея указала кивком головы на стул, который стоял рядом с кроватью, но я мотнул головой, безмолвно говоря, что лучше постою.
– Сядь.
От властного тона Касандры я растерялся и, не помня себя, нерасторопно залез на стул, упершись спиной в деревянную поверхность. Фея как ни в чем не бывало разлила чай, который стоял на столе в углу комнаты, в две чашки и, прислонив ладонь к одной, что-то тихо начала нашептывать. Светлая магия медленно растеклась по ее коже, впитываясь легкой дымкой в горячую жидкость. Довольно улыбнувшись, Касандра схватила одну чашку и протянула мне:
– Пей.
– Но я…
– Пей, – едва ли не прорычала Касандра. Я судорожно схватил чашку, обжигая ладони, и одним глотком осушил ее. Горячий напиток ошпарил горло, отчего я закашлялся и едва не свалился со стула, когда фея постучала пару раз мне по спине. Отдышавшись, я поднял взгляд на Касандру, которая села напротив на край кровати и пила чай маленькими глотками, наблюдая за мной поверх чашки. Открыл рот, чтобы спросить, что она сделала, но затем резко захлопнул его. Чай не только согрел нутро, но и почти что изничтожил похмелье. Горечи больше не было, глаза не щипало, руки и ноги не подрагивали, будто я пробежал без малого десяток километров.
– Спасибо…
– Ерунда, – отмахнувшись, произнесла Касандра и поставила чашку на стол, – так о чем ты хотел поговорить?
Я не хотел сразу задавать вопрос в лоб, поэтому начал издалека.
– Как тебе здесь, во дворце? Все нравится?
Касандра в ответ лишь склонила голову набок – в ее глазах отразилось веселье, хотя лицо – словно непробиваемая каменная маска.
– Тяжело, должно быть, оказаться здесь… вот так сразу… а почему ты здесь, кстати? – не сдавался я.
– Мною хотели овладеть, но не знаю, какую из мойр благодарить, потому что Мулцибер оказался поблизости и спас. Хотя это слишком громкое слово, в моем-то случае.
– Почему? – резко выпалил я, подавшись телом вперед, желая узнать новые подробности.
– Ты разве не знал? Когда одно магическое существо спасает другое, последний должен отплатить за это. Цена должна быть соизмеримой, иначе ты до конца своих дней будешь ходить в безвольных прислужниках, отрабатывая спасение.
Вино еще не до конца выветрилось из головы, и первое, что я произнес, повергло Касандру в неописуемое веселье.