Может, если я избавлюсь от них, она вернется? Уберу метку орка, которая отталкивает всех вокруг.
Приоткрыв рот, я шикнул, когда сухая кожа треснула в уголках губ, кровь мелкой струйкой потекла вниз, падая на пол, образуя неровную лужицу. Голова закружилась от голода и обезвоживания. Облокотившись ладонями о стену по обе стороны от зеркала, я опустил голову вниз и сделал глубокий вздох, чтобы унять поднимающуюся тошноту.
– Соберись, ничтожество.
Взревев, я продолжал удерживаться одной рукой о стену, а второй вцепился в целый клык, начав тянуть на себя. Боль прошлась по лицу, подобно разряду тока, рот наполнился металлическим привкусом крови, но я продолжал истреблять то, что делало меня схожим с орком. Клык разломился пополам. Сплюнув слюну под ноги на пол, я приподнял голову и всмотрелся в зеркало затуманенным от боли взглядом. Провел дрожащей рукой по остовам, которые едва виднелись сквозь приоткрытые губы. Я сжал руку в кулак и начал водить клыком по зубам, стирая и выравнивая. Кожа царапалась, смешиваясь с кровью. Спустя пару минут я безвольно опустил руки и рухнул на пол, рвано выдохнув.
– Противно смотреть на тебя, рогоносец.
– Уйди отсюда.
Посреди разрушенной хижины стояла Смерть и скребла длинными ногтями по бревенчатым стенам, соскабливая мою запекшуюся кровь. На ее лице отражалась плохо скрываемая улыбка.
– Не надоело скалиться каждый раз?
– Ради тебя и твоей нервозности – нет.
Смерть повернулась ко мне, положив руки на тонкую талию. Ее лицо приняло человеческий облик – ни черепа, ни плоти, которая свисала с лица неровными лоскутами, вызывая лишь одним своим видом рвотные позывы. Хлоя сжала на талии желтоватого оттенка платье, что выражало ее недовольство. Встретившись со мной взглядом, она едва заметно мотнула головой и тяжко вздохнула.
– Ты совершаешь ошибку за ошибкой, Йенс. Почему я должна убирать за тобой из раза в раз? Если мне не изменяет память, я не нянька.
– Брось, твоих нравоучений еще не хватало.
Отмахнувшись от Смерти, как от назойливой мухи, я оперся об стену и встал, пытаясь унять головокружение.
– Когда ты последний раз ел, пил? – мимолетно спросила Смерть, но в ее голосе прозвучала едва заметная тревога. Я посмотрел на нее исподлобья и, не ответив, прошел мимо девушки и рухнул на то, что некогда служило мне кроватью – одинокий матрас, сплошь утыканный следами от кинжала и ножа, лежавшего в углу хижины. Перевернувшись на спину, вытянул ноги и услышал характерный звук расправляющихся позвонков. Одну руку вытянул вдоль тела, другой прикрыл глаза, которые нещадно щипало.
– Ты же знаешь, что голодовкой себя не убьешь. К чему весь этот фарс?
– Прошу, уйди. Какого черта ты приперлась именно сейчас?
Смерть молчала. Неслышно она подошла ко мне и присела на край матраса, обхватив руку, которая лежала вдоль тела, своей прохладной ладонью. Пальцами другой она убрала отросшие пряди волос с моего лица, затем очертила контуры и едва ощутимо коснулась нижней губы, где прежде виднелись клыки.
– Такие жертвы, и ради чего? Ради той, для которой ты просто бывший друг, пытавшийся взять ее силой.
– Я не… – убрав руку, я широко распахнул глаза и привстал на локтях, замерев, чтобы голова перестала кружиться. – Повтори, что ты только что сказала.
– А что я сказала? – невинным тоном произнесла Смерть, но я заметил, как дернулся уголок ее рта в издевательской усмешке. Она пригладила подол желтого платья руками и, скрестив руки на коленях, воззрилась на меня, ожидая дальнейших действий.
– Ты не хуже моего знаешь, что я бы ни за что не сделал подобного с Касандрой, – тихо взревел я.
– Надо же, какая досада, – уже пытался сделать.
Смерть, сидевшая на матрасе напротив меня, щелчком пальцев воссоздала золотистую нить, которая струилась и извивалась между ее пальцев. Девушка кинула на нее добродушный взгляд и, чуть склонив голову набок, крепко сжала душу в кулаке, отчего та забилась в объятиях Смерти.
Я схватился за грудь и закашлялся, пытаясь сделать полноценный вдох. Но каждое движение отдавалось болью во всем теле. Без того затуманенный взгляд не мог сфокусироваться, сердце будто вырвали из груди, оставляя разорванные лоскуты плоти кровоточить.
– Знаешь, Йенс, я очень ревностно отношусь к тем душам, которые погрязли в собственных грехах. Люблю коллекционировать их гниль, напоминающую о том, что ничтожные, низко павшие люди и чудовища продолжают существовать, когда же те, кто взращивает вокруг себя добро и любовь, вынуждены бороться за жизнь каждый день. На моей памяти таких душ было так чертовски мало, что хотелось сохранить и укрыть под семью замками, чтобы в момент отчаяния открывать клетку и любоваться, как они поглощают друг друга. Пороки так манящи – лишь прикоснись к ним, и почувствуешь их всепоглощающую силу. Сделав шаг навстречу, сделаешь еще сотню, лишь бы вновь испытать эйфорию, что дарит тьма глупым. Твоя душа – мой трофей, который я готова ждать сотни лет.
– Ты… ты… никогда… не получишь… ее…
Прохрипев, я закашлялся так, что из горла хлынула кровь, окропляя собой матрас.
– Никогда… Какое растяжимое понятие… Для тебя “никогда” может означать сотни лет, а для меня – всего лишь краткий миг длиною в вечность.
Смерть разжала кулак. Золотая нить, заскулив, уменьшилась в размерах и стремглав улетела, пробивая себе путь на свободу. Пары толчков в деревянную крышу хватило, чтобы душа устремилась на небеса, выжидая своего часа.
Я со свистом втянул воздух, чувствуя, как расправляются легкие. Тело жгло, словно от ударов железным раскаленным кнутом, изо рта продолжала течь кровь, которую принялся вытирать тыльной стороной ладони. Неровные клыки, сровнявшиеся с зубами, царапали кожу, вызывая лишь отвращение.
– Задумался, для чего ты это сделал, не так ли?
Я проигнорировал вопрос Смерти. Стук сердца отдавался гулом в ушах. Руки, которые были по локоть в крови, подрагивали.
– Когда поймешь, что фея никогда не станет твоей, всем станет жить легче. Переключи свою жажду на другую, кто согласится стать безвольной куклой для утех. Но она… она рождена не для тебя, Йенс.
– Убирайся.
– Йенс…
– Убирайся!
Взревев, я подался телом вперед, чтобы схватить Смерть за шею и задушить, с наслаждением наблюдать за тем, как огонь жизни медленно угасает в ее глазах. Бессмертная тварь, сломавшая столько судеб. Но ей не удастся уничтожить мою. Когда руки сомкнулись на шее Смерти, она просто испарилась в воздухе, оставив после себя черное воронье перо, которое медленно покружилось в воздухе и осело на матрасе. Ухватив за заостренный конец, я поднес его к лицу и пристально всмотрелся в темную дымку, обволакивающую подарок девушки. В отличие от других перьев, оно было в красных крапинках, напоминающих разбитые кровоточащие сердца. Отшвырнув его в угол, я рухнул обратно на матрас и забылся глубоким сном.
За спиной перо, подаренное Смертью, вытянулось и приняло форму – темная вязкая жидкость с вытянутыми руками и ногами, покачиваясь, направилась в сторону Йенса. Распахнутый в агонии рот не издавал ни звука, вместо глаз – две зияющие дыры, где виднелись проклятые души, бьющиеся по ту сторону Забвения в жалких попытках освободиться. Существо вытянуло изуродованные руки, которые теперь напоминали клешни, и провело вдоль тела орка, едва касаясь.
Ни прикосновение, ни шорох, разрастающийся в хижине, не смогли разбудить мужчину. В воздухе закружились еще три пера, принимая форму твари, которая нависла над Йенсом.
На лице одной – грусть и печаль, низко опущенные уголки губ и прижатые смоляные культи к груди, где вместо сердца был завядший цветок, бутон которого осыпался на пол. Вторая стояла и проводила руками по животу, опускаясь ниже и издавая приглушенные стоны, напоминающие крики израненного животного сквозь толщу воды. Глаза твари были прикрыты, рот распахнут в блаженном экстазе, оттуда вылезали пауки, заполняя собой пол. Третья сидела на полу и пожирала насекомых, издавая чавкающие звуки и облизывая пальцы.
Четыре порока, которые были присущи Йенсу. Пройдена была черта, за которой лишь один выход – Смерть.
Глава 4Клерс
Спаси сломленную душу, пока не стало поздно.
Когда посреди ночи в оглушающей тишине я услышал звук разбивающегося стекла и треск мебели, то быстро вскочил с кровати и, протерев заспанные глаза кулаками, резво побежал на звук. Каково было мое удивление, когда в коридоре я увидел фею, что спас несколькими днями ранее. Насколько мне было известно, она сбежала под покровом ночи, поскольку ранним утром в постели Мулцибера ее не было. Я встал как вкопанный, наблюдая за тем, как девушка накидывала шелковый халат на хрупкие плечи, прикрывая золотисто-бирюзовые крылья. Непристойные выражения слетели с ее языка, когда фея зацепилась ногой за край ковра и чуть не упала, между бровей залегла глубокая складка, кулаки сжимались и разжимались. Издав победный крик, она сделала пару быстрых шагов и, увидев мой силуэт в ночи, вскрикнула и прижала руку к груди.
– Какого черта, ради всех мойр!
Не дожидаясь от меня ответа, она схватила меня за руку и потянула за собой, словно я был мешком с картошкой. Цокая копытами и тяжело дыша, я едва поспевал за испуганной феей, первая ночь во дворце которой проходила под аккомпанементы ужасающих звуков. Я, как обычно, не вовремя, задыхаясь, спросил:
– А ты помнишь, что было тогда, в лесу?
– Нет, – резко дернув на себя, холодно произнесла фея, ускоряя шаг.
– А я помню…
– Прекрасно, поговорим об этом позже. А пока побыстрее перебирай копытами, будь так добр.
– Для феи ты не слишком любезна и чересчур свободно ведешь себя с жителями дворца.
Девушка ничего не ответила, но я чувствовал, как дрожит рука, которой она схватила меня за запястье. Ее аура, следовавшая по пятам, вся в изломах и ссадинах, кровоточила, но все это можно было подлатать.