– Ты что, любишь этого мужика?
Марина аж поперхнулась.
– Что?! Какого мужика?
– С которым живешь.
– Вован… – она погладила гиганта по стриженой голове. – Ты стал лириком? Стихов, случайно, не пишешь?
– Ладно издеваться, – буркнул он, вгрызаясь в бифштекс.
Марина закурила. Некоторое время сидели молча.
Вован снова наполнил свою рюмку. Алкоголь совершенно его не брал, лишь глаза едва заметно поблескивали.
– Скоро подгонят твою тачку. Хочу, что б ты знала – я никогда не думал ломать твою жизнь. Потому и не искал тебя. Хоть и не забывал. Встретил, вот, и вижу – нам не по пути… Не одного поля мы ягоды, Мара. И все же… он достал пухлое портмоне, вытащил визитку. – Здесь мой номер. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь надежного друга – можешь на меня рассчитывать. И всегда найдешь меня в этом баре.
– Спасибо, Вован, – сказала Марина, думая о том, что вряд ли она захочет еще одной встречи с прошлым.
При подъезде к дому, она вынула карточку со скупыми реквизитами: «Владимир Полуянов. Тел…», опустила стекло и, скомкав, бросила визитку на поживу алчному вьюжистому декабрьскому ветру.
«Жизнь, как бы отвратительна порой она ни была, продолжается. И это прекрасно».
Юлька сама не знала, откуда взяла эту присказку. Как и не понимала, какого черта она делает в этой полутемной крутящейся клетке – Золотом зале «Седьмого неба». Она никогда не любила Останкино.
Впрочем, не все ли равно, если и здесь нашелся любимый «Хеннесси», хоть всего пятилетний, но его было можно пить, и курить длинные дамские сигарки и вспоминать с горестной усмешкой на красивых губах прелести своего звездного бытия.
Первая рюмочка за первого мужа. Первую любовь. Омут с головой. Красавчик-одноклассник, спортсмен, гитарист, душа компании… Безмерное счастье. Лопнувшее через месяц. С треском. Как проколотая покрышка. Обожаемый муж в супружеской постели с лучшей подругой жены.
«Ты просто девчонка. Ничего не смыслишь в сексе. Женщина должна уметь ублажать мужчину…»
Одинокие скитания по ночному городу. Слезы и сопли. И добрый дядечка, всю ночь обучавший глупую студентку искусству любви. Потом – однокурсник. И его друг. И их приятель. Парень из двора. Сосед по даче. Таксист, пара случайных знакомых…
Через месяц она вернулась к мужу. На одну ночь. Но теперь она преподавала старую добрую науку, которую, к сожалению, не проходят на школьных уроках.
Она победила. Муж в ногах валялся, вымаливая прощение. Но она оставила на память использованный презерватив и след на щеке от мыска новенькой туфельки, приобретенной на «чеки» в «Березке». Был когда-то такой магазин…
Уже после развода поняла, что «залетела». От кого? Не знала. Счет шел на «десятки». Аборт. Банально.
Вторая рюмочка за второго мужа. Пьер Буше. Изысканный француз. Галантный кавалер. Мечта о возвращении утраченного Эдема. Для него она была готова надеть пояс верности. Но ему было нужно совсем другое.
С ним она впервые услыхала хруст собственных костей, когда ломают пальцы. Узнала, как темнеет в глазах от наброшенной на шею удавки.
«Тебе должно быть больно, Жюли. Так ты искупишь свои грехи. Шлюха. Русская потаскушка…!»
Почему она молчала, не шла в полицию, почему?! Потому что была дурой. Русских женщин любят. Больше никто не позволяет так себя унижать, никто не терпит так долго, будь то Вася, Джон или Пьер…
Он обрадовался, узнав о ее беременности. И она тоже. Думала, ребенок все изменит. Все так думают. И почти все ошибаются. Ее ребенок не успел родиться. Он был уже мертв, когда из нее извлекали окровавленные куски мяса, называемые выкидышем. Хорошо, что он был мертв. Иначе, как бы он смог вынести эту боль, когда разрывают на части? Ведь это Юльке давали наркоз, а ему – нет…
«– Мадам, как это произошло? Вы должны дать показания в полиции.
– Я упала с лестницы.»
Она, действительно, тогда упала с проклятой лестницы. Но после того как Пьер… Почему она не рассказала об этом? Дура, круглая идиотка.
Сколько грязи он вылил на нее в суде при разводе… Хватило бы засыпать Сену…
За кого пить третью? За добрых людей, вовремя протянувших руку помощи. В ладони которой был зажат героин. Возможность забвения. На час. На день. А потом – новая боль. Как аборт без наркоза.
Где тогда была маман? Где-то между Россией и не Россией, Антуаном и черт знает кем еще, между явью и небылью… Где угодно. Но только не там, где Юлька. Они, как те прямые из геометрии Лобачевского, всегда существовали в различных плоскостях. И потому не могли пересечься. Как, впрочем, и с отцом. Доченька потребовалась ему лишь теперь. Супермодель. Мисс «Вечная молодость». Это звучит гордо. Это красиво. «Сделать людям красиво» – прямая обязанность народного посланника. А просто Юлька, хорошистка с огромным бантом, Юлька-студентка, Юлька – невеста, Юлька – неудачница… Не прикалывает.
Все-таки она выпьет за папочку. В конце концов, не будь его – не появилась бы на этот не слишком совершенный свет.
И последняя, самая полная – за Маслова. Где тебя носит сейчас, Шурик? По каким странствиям и весям, морям-океанам? Быть может, ты уже добрался и до звезд? А ведь у тебя была своя «звезда». И она любила тебя. По-настоящему. Как умела. И, если бы встретились сейчас, просто сказала, без надрыва и упреков: «Будь счастлив!»
Вот и все. И жизнь, как бы порой она не казалась отвратительна, продолжается. И это прекрасно.
– За что пьем, красавица?
Интересное, волевое, невзирая на зиму, покрытое бронзовым загаром, лицо подошедшего мужчины показалось ей знакомым. Смахнув ползшие по щекам соленые капельки, она улыбнулась:
– За счастье.
– Зачем тогда грустить?
Присаживаясь за столик он щелкнул пальцами проходящему официанту:
– Бутылку лучшего шампанского.
И уже Юльке:
– Позвольте представиться: Стефан Вольский.
Ну, конечно, теперь она узнала – восходящая звезда российской попсы, мечта экзальтированных тинейджерок. Помнила из газетных публикаций, когда тот только начинал восхождение на музыкальный Эверест, именовался Степаном Волынцевым… Но это волновало Юльку в данный момент менее всего.
– А я Юля.
– Просто Юля? И все?
– Вас что-то не устраивает?
Он рассмеялся, продемонстрировав не слишком ровные зубы:
– Я вас узнал, мисс «Вечная молодость». – Значит, – он обвел взглядом сумеречную панораму вечерней Москвы с высоты птичьего полета за непробиваемой толщей стекла, – «Звезды поднимаются выше»? Вы не боитесь… состариться?
– Меня зовут Юля, – произнесла она с нажимом, – я чувствую себя старше Мафусаила. К счастью, я поняла: это самое малое, чего следует страшиться.
– Потому что это Вам не грозит, – нога Стефана Вольского аккуратно подбиралась под столиком к ее мыску. – Вы всегда останетесь юной, очаровательной, сексуальной.
Его колено коснулось Юлькиного. Она хотела отодвинуться, но не стала – к чему? Он или другой, какая разница? Лишь исподлобья, выжидающе взглянула на собеседника.
– Я понимаю ваше состояние, – сказал он проникновенно. – Творческий кризис. Кризис духа и воли. Это бывает со всеми по-настоящему творческими людьми. Со мной тоже случается. И, знаешь, что помогает?
Заговорщицки подмигнув, Стефан вытащил из кармана кожаной жилетки небольшой пластиковый пузырек и высыпал на загорелую, со следами поперечных шрамов на запястье, руку несколько белых таблеток.
– Что это? – Юлька дотронулась длинным ногтем мизинца до ниточки-рубца, не взятого загаром.
Вольский усмехнулся:
– Тоже последствия творческого кризиса.
Он подцепил одну таблетку и бросил в Юлькин бокал. Таблетка сказала: «Ш-Ш-Ш» и растворилась.
– Эффералган УПСА, – испытующе улыбался Стефан. – Лучшее средство от всех видов боли. Выпей, и мир заиграет всеми цветами радуги.
– Прежде это называлось ЛСД. – Тихо вымолвила Юлька.
– Баловалась?
– Этим – нет. Слышала: слишком опасно. Глюки могут пойти.
– Ну и что? Это так забавно! Жизнь коротка, в ней нужно успеть все попробовать, разве – нет? – В темных, с прищуром, глазах поблескивал адский пламень…
«Не делай этого, идиотка! Встань и уйди! Ты же знаешь, чем это может закончиться! Сколько ты будешь наступать на одни и те же грабли?!»
«Ты же ни черта не умеешь…»
«Никчемная русская шлюха…»
«У тебя проблемы – нужно, чтобы они появились и у других…»
«Заткнитесь все!»– Мысленно, зажимая ладонями уши, рявкнула Юлька. И, желая окончательно избавиться от бессмысленной карусели лиц и голосов на дне бокала, под мефистофельским взглядом Стефана, сделала глоток…
За окном давно сгустились мрачные зимние сумерки. В фаянсовых чашечках застыла кофейная гуща.
Лена закончила сбивчивый рассказ. Дмитрий задал несколько вопросов и теперь напряженно что-то обдумывал. Она наблюдала за ним исподтишка. Та же упрямая «вилочка» на переносице, меж бровей. Так же слегка выпячивает при размышлении нижнюю губу. Так же прикрывает глаза, опуская длиннющие, почти ложащиеся на впалые щеки, ресницы… Он никогда не был легким человеком, ее Димка. Честолюбив, мнительно-упрям, как ишак, временами – маниакально-ревнив… Но почему-то именно ему суждено было запасть в ее робкую душу, и не сможет она выбить это никаким клином. Ни раньше. Ни сейчас. Ни потом…
– Послушай, – оторвавшись от записей и диктофона, на котором ее голос звучал как-то странно непохоже, Дмитрий задумчиво почесал переносицу кончиком ручки. – А что за птица этот Ник?
– Что? – Лена вздрогнула, освобождаясь из плена тягостно-волнующих раздумий. – Ник? Ничего особенного. Обыкновенный мажор, возомнивший себя пупом земли. Капризный, избалованный мальчишка. Не бери в голову.
– Но, по твоим словам, он сцепился с Крыловым в раздевалке?
– По глупости… С кем не бывает?
– Иногда сюрприз получаешь там, где менее всего ожидаешь. Где он работает?
– Насколько я поняла, в посольстве Колумбии в России.