– Мама, я смогу.
– Уверен?
– Да!
«Тогда смотри мне в глаза, – голос Матери зазвучал у Жени в голове, минуя пространство и уши. – Открой свой разум. Дай мне разлиться по твоему телу. Дай раствориться в твоей душе».
Стоило Жене освободить голову от мыслей, как в лицо пахнуло февральским морозом. В кожу будто впились иглы, а от них по всему телу: по мышцам, венам, по всем полостям – растеклась талая вода. Дёргавшиеся от боли пальцы застыли, точно обратились в сосульки. Глаза Матери сияли, будто луны на ночном небе невиданной планеты. Холод пролезал в зрачки, пробирался в мозг, словно вездесущие пальцы Матери пробуравили черепную коробку и основательно копошились в извилинах.
Женя силился кричать, но крики снова и снова застревали в горле, и мальчик лишь трясся с открытым ртом и выпученными глазами.
Спустя секунды (минуты, часы, вечность?) хватка мороза ослабла, а подушечки онемевших пальцев начали различать фактуру.
Мать устало улыбнулась и уронила голову Жене на грудь.
– Спасибо. – И погладила Женю по щеке. Её пальцы больше не казались такими холодными, как раньше. Они не стали теплее, но сам Женя будто остыл внутри.
Глава 6. В комнате с видом на огни
Наши дни
Стемнело. На улице зажглись фонари. Элитный жилой комплекс, освещённый изнутри и снаружи, стал похож одновременно на пятизвездочный отель и на киношную американскую тюрьму. Автоматические лейки поливали газон. Обе парковки, наземная и подземная, напоминали шахматную доску: на серых клетках покоились чёрные и белые фигуры-автомобили. Занятые люди редко развлекают себя кричащими и несерьёзными расцветками. Dignitas obligat.
Цифры на часах обозначали исход очередного часа, но Борис Рожин не беспокоился. То, что Мария, его молодая жена, задержалась, казалось привычным и нормальным. Рядом с ней всегда охрана, а матери наследника нужно гулять, пусть даже и по магазинам. Да и думается спокойней, когда некому тормошить за плечо и что-то выпрашивать. Хватает и других забот. Медицинский центр сам себя не построит, оборудование само себя не продаст, проблемы с полицией сами себя не решат.
«Беспорядок на стройке или восстание гастарбайтеров?» – такой манящий, отдающий желтизной заголовок мелькал в сети и в печати. Заткнуть всех не получится, не те времена, но это и не страшно, всего лишь симптом болезни. Хуже то, что «врачи» не выходят на связь.
«Думаю, этот проект попортит вам много крови». Борис не сомневался в том, кто устроил кровавый бардак на стройке, и отправил к нему домой шестёрок для разговора по душам. Раз оппонент снизошёл до саботажа, то и у Бориса развязаны руки на использование старых методов. В конце концов, Борис честно предложил Евгению войти в долю. Не сразу, но ведь в бизнесе надо уметь торговаться.
«Жаль. Мог бы выйти толковый помощник».
От кровавых разборок на Бориса нахлынула волна ностальгии. Девяностые давно прошли, но дух эпохи нельзя выветрить из сердца. Она как зона, как туберкулёз с прокашлянных стен поражает душу и прорастает в ней. Для кого-то девяностые памятны играми на «денди», для кого-то – первым сексом, а для кого-то суровой школой жизни. С волками жить – по-волчьи выть. Волчонок давно вырос в матёрого зверя, и какой-то серый хорёк с сестрой-бурундучихой не перейдут ему дорогу без последствий.
– Я ломал стекло, как шоколад в руке…
Борис мотнул головой, прогоняя наваждение. Сложно принимать правильные решения, когда в голове играет заевшая пластинка.
И тут в дверь постучались. Не позвонили – постучались. Грузно, с большими паузами между ударами: бом… бом… бом… Механическая упёртость, неживая. Словно в коридоре напротив двери повесили маятник, и он всё никак не желал останавливаться.
У Марии, само собой, есть ключ; в крайнем случае запасной у кого-нибудь из охраны. Тем страннее, что никто им до сих пор не воспользовался.
Борис подошёл к двери и заглянул в глазок. В горле пересохло.
Женщина. Его женщина, Мария, но не такая, как раньше, неправильная. Взгляд потухший, незрячий. По измождённому лицу растёкся макияж, губы посинели, как от зимнего холода.
«Накумарилась? Просил ведь не жрать и не бухать до родов. Дура, хоть на сохранение клади!»
Охраны рядом не наблюдалось. Мария не пыталась войти сама и даже не ждала, пока ей откроют.
Она стучалась.
Она подошла и долбанулась лбом о дверь чуть выше глазка. Борис с трудом сдержался, чтобы не отскочить: вблизи бледное грязное лицо выглядело ещё более жутко. Будто призрак с красно-бурым пятном под чёлкой. После удара Мария попятилась и едва не влетела в стену затылком. Замерла на мгновение, словно собираясь с силами, и пошла на новый заход.
Бом… бом… бом…
Раз за разом. Не зажмуриваясь, не вскрикивая, почти не моргая.
Это не могло продолжаться вечно. Чувствуя, как влажнеют ладони, Борис открыл дверь. Открыл и ужаснулся. Вид Марии вживую мало чем отличался от того, что маячил в глазке. Добавилась лишь кровь, капавшая из-под юбки и стекавшая по внутренней стороне бёдер на голые ступни.
Мария не изменилась в лице. Она продолжала наступать, даже когда препятствие исчезло. Запнувшись о порог, Мария ввалилась в прихожую и растянулась на полу. Падению сопутствовал звонкий удар – ещё один, последний, «бом»…
Борис раскрыл рот; челюсть дёргалась, будто у задыхающейся рыбы. Хотелось кричать, материть, ругать, но эмоции не находили выхода, застряв в горле. Борис почувствовал себя беспомощным ребёнком, и понадобилось несколько секунд, чтобы собраться и отнести тело на диван. Адреналин горел в венах; последние месяцы Мария тяжелела и тяжелела, но сейчас вновь была легка, как девочка. Она и не переставала ей быть даже на восьмом месяце беременности. Пустая, ничем не обременённая, если говорить о духе, не теле. А теперь… Восьмой месяц беременности – и плоский живот.
Юбка задралась при переноске. Мария вздрогнула, словно видела кошмарный сон. Из окровавленных трусов вывалилась склизкая пуповина.
К Борису вернулся дар речи, но не мужество.
– М-маша… Г-где? Где?! Что случилось? Где мой ребёнок?!
Мария разлепила веки. Закатившиеся глаза слепо глядели на Бориса бельмами белков.
– Он забрал…
– «Забрал»?.. К-как? Кто-о?.. Кто это сделал с тобой?!
Мария просунула руку под декольте, между грудей, и вытащила мятый лист бумаги. Тот выскользнул из пальцев. Мария лишилась чувств.
Трясущимися руками Борис подхватил лист с пола.
«Добрый вечер, Борис Степанович.
Сердечно благодарю Вас за мастерски обставленную сделку по продаже земли, которая не продавалась.
За простые, но элегантные схемы.
За легальное капитальное строительство там, где разрешено только индивидуальное жилищное.
За дружеский визит. Как поживают Ваши друзья?
За то, что приютили незнакомца на двадцать дней. Вы сама доброта!
Приношу свои искренние извинения за то, что не явился к Вам лично. Мне не хотелось заставать вас врасплох во время уборки и, возможно, большой стирки. Боюсь, у меня сейчас тоже небольшой беспорядок в квартире. Посему выражаю надежду сегодня же увидеться с Вами по адресу на обороте. Необходимо закончить дискуссию.
Желаю Вам и Вашей жене всего наилучшего!»
На обороте действительно был указан некий адрес с припиской:
«Вам не кажется, что в стране нехватка толковых акушеров-гинекологов?»
Ком в горле не дал Борису закричать, он лишь просипел:
–Я тебя в асфальт закатаю, мразь!
– А-а-а-ах-х-х… – донеслось с дивана. Борис с трудом перевёл взгляд с записки на жену.
Закрытые, Маринины веки дрожали. Ей снились страшные сны.
Глава 7. Феникс
Многоквартирные дома – это библиотеки историй, особенно советские и дореволюционные. Такие легко отождествить со стариками. Они рады юному слушателю, рады рассказать ему несколько историй из жизни, трагичных, смешных, печальных, мрачных. Походные байки по форме, тру-крайм и чернуха по содержанию. То же самое с домами. Старые стены помнят многое, и вряд ли существует дом без своей маленькой достопримечательности – нехорошей квартиры.
Дом, в который прибыла Вика с урнами, в этом плане не выделялся. В нём тоже была дверь, перед которой старались не задерживаться. Обыкновенный замок, дубликат ключа – тут же, под ковриком. У квартиры есть владелец, но никто никогда его не видел; счета и налоги оплачивались, будто место пребывало в спячке, ожидая кого-то особенного. Среди соседей ходили слухи, что внутрь однажды пробрались взломщики, но либо покинули её ни с чем, либо не покинули вовсе.
Это вполне мог быть притон наркоторговца. Или убежище некроманта.
«Атмосфера маминого крыла».
У Вики защипало в глазах, а в ноздри ударил едкий запах дезинфицирующего средства. Мрак без труда рассеян электрическим светом, но легче как будто не стало: тьма сменилась гнетущим монохромным интерьером. Одна небольшая комната, не считая санузла и кухни, по-спартански скудный набор мебели и отсутствие каких-либо предметов роскоши и украшений. Просто место, где можно переждать бурю.
Вике пришлось придвинуть кровать и письменный стол ближе к стенам, чтобы освободить себе место для перехода. Она не знала, правильно ли поступает, правильно ли расставляет урны и имеет ли вся эта символика хоть какое-то значение. Нужно ли раскладывать морионы или они не нужны? Погром в Викиной квартире показывал: если и нужны, то не для призраков – для живых. Обозлившиеся мертвецы идут короткой дорогой.
«Хожу в чистилище как к себе домой. Как будто я уже одной ногой в могиле».
Заперев дверь изнутри, Вика легла в центре сымпровизированного круга. Она не была уверена насчёт пентаграммы и потому не стала её рисовать.
– Пора покончить с этим. Пусть в этот раз всё получится.
В ладони завибрировал морион с душой бабушки. Кончики пальцев покалывало. Последняя прогулка по границе миров.