***
В ладони Вики лежала чужая. Тонкая, нежная, сухая и гладкая, будто обвалянная в тальке. Её нельзя было назвать ни тёплой, ни холодной, разве что воздушной. Касаться её было всё равно что шевелить пальцами под водой, трогать заросшие водорослями камни.
Вика украдкой поглядела вбок. Она совсем не знала бабушку, никогда не видела её, ведь Мать не хранила фотографий, кроме детского фотоальбома Евгения и Вики. От тёти Ли не дождаться конкретики; каждый её рассказ изобиловал эмоциями и размытыми воспоминаниями, в которых правда мешалась с нечаянным вымыслом. Здесь, в бескрайнем светло-сером космосе, женщина рядом с Викой не имела возраста; двадцать лет, пятьдесят или семьдесят, для души не имеет значения. Но всё равно это был не абстрактный силуэт, а некто конкретный, настоящий, похожий на Мать, только с мягкими чертами лица и тёплым взглядом. Увидев сей призрак у себя в спальне, Вика не испугалась бы, скорее, наоборот. Бабушка или та, кого следовало считать Бабушкой, печалилась; глядя на неё, невольно думаешь, что души тоже могут уставать.
Вика больше не скрывала своего интереса; возможно, это первый за долгие годы Настоящий Человек рядом с ней, а не чудовище в человеческом обличии.
– Ты ведь всё равно их любишь.– Вика не была уверена, что высказала мысль вслух и что это вообще была её мысль, но чувствовала, что она подходит им обеим.
«Тебя ведь Вика зовут, да?»
Две незнакомки глядели друг на друга, словно знали всю жизнь, просто разлучились на многие годы. Вика улыбалась, как и Бабушка; даже если лицо замерло безжизненный маской, от образа исходило тепло. Тепло невыразимой радости.
«Должно быть, ты была очень доброй девочкой. Ты остаёшься ею до сих пор».
Переборов робость, Вика мягко обхватила бесплотное лицо. Словно окунула руки в тёплую воду.
– А ты была… хорошей мамой.
Силуэт всколыхнулся, будто по зеркальной глади пробежали солнечные блики. Нервный смех на языке усопших.
«Я не знала, во что ввязалась…»
– Мамочка!
Вика с Бабушкой обернулись на зов. В пяти шагах от них стояла тётя Ли: бледная, как напудренный и забальзамированный труп, с красными глазами и почерневшими губами, в чёрно-красном платье, похожем на карнавальный костюм. Лицо вампирши светилось жутковатой улыбкой, из глаз текли алые ручейки. Поодаль переминалась тётя Алиса с Ултаром на руках. Позади троицы, как мираж, клубились диван и длинный стол с кровавыми деликатесами. Невообразимо просторный зал, уже знакомый Вике, обрывался в шаге от тёти Ли и перетекал в космос, по которому не то плыли, не то парили души Вики и Бабушки.
– Мамочка, – повторила тётя Ли и протянула к Бабушке руки, но в последний момент отдёрнула. – Д-да… Ты не хотела бы видеть меня такой… и рожать такой тоже, но я не виновата!
Впервые за всё время Вика увидела, как у тёти Ли задрожали губы.
– Не могу измениться!
Бабушка шагнула к ней. Вика попятилась в сторону. Она чувствовала себя лишней, но любопытство удерживало от осознанных попыток очнуться.
«Я знаю, принцесса, я знаю. Я не сержусь. Я вижу, как тебе больно. Я чувствую это. Чувствую, как внутри тебя ширится дыра. Это чувство вины, и ты…»
Бабушка, а точнее то, что составляло теперь ее сущность, покраснела в области сердца, стала похожей на ягодный кисель. Бабушка развела руки, будто готовясь к объятиям.
«Ты голодна».
– Мама, умоляю, не надо! – тётя Ли закрыла лицо руками. – Всё было ошибкой! Моё воскрешение было ошибкой! Я чудовище! Нет, нет! Я чудовище!
Тётя Ли попятилась нетвёрдой поступью. Там, где только что прошла вампирша, оставались капли кровавых слёз.
«Ты моё дитя, а остальное неважно. – Бабушка заступила на коричневый пол и приблизилась к тёте Ли вплотную. – Милая, прошу. Пожалуйста, поешь».
Дрожа, как наркоман в момент ломки, тётя Ли опустилась на колени и уткнулась лицом Бабушке в грудь. Ладони Бабушки легли тёте Ли на затылок и макушку.
На несколько секунд всё замерло и стихло, только Бабушка перебирала и гладила волосы тёти Ли. Затем чистилище – обе его ипостаси – содрогнулось, как шаткий дом от подземного толчка. Бабушка вскрикнула и хотела было отпрянуть, но через боль вдавила в себя голову тёти Ли.
«А-ах… Лиза… Я жила как в аду, но ты не виновата. Я люблю тебя… А-ах!.. Я бы… прошла этот путь снова, если бы это было нужно. От меня осталось немногое. Выпей меня целиком. Это всё, что я могу тебе дать».
Тётя Ли отпустила Бабушку и помотала головой, но уже через мгновение вновь прильнула окровавленными губами к ране. Бабушка таяла, частично исчезая в недрах тёти Ли и частично разваливаясь прямо у неё на руках, будто пломбир на жаре. Тётя Ли свежела, розовела, наливалась жизнью, с каждым глотком становясь всё больше похожей на живого человека и всё меньше – на ходячий труп. Истончившись наполовину, Бабушка повернула голову в сторону тёти Алисы. Не успел поток эмоций и мыслей достичь Вики, тётя Алиса уже всё поняла. Её губы сжались, а пальцы вцепились в шерсть Ултара. Кот тоже понимал, что видит и слышит: его усы уныло свисали с морды, а глаза блестели, как хрусталь.
«Это была не моя идея, но я согласилась. Я виновата… виновата перед тобой. Прости. Мне правда, правда жаль, что я… впутала тебя в этот кошмар! Вас обеих. Прости! Мне было так страшно. Мне было так больно, а Лизе – так одиноко! Ты п-правда-а… А-а-ах! Арх! Как же больно!.. Правда, правда была мне как дочь. Боже!Когда же всё закончится!».
В животе у Вики похолодело, лицо свело от напряжения. Ужас и драма смешались, породив нечто ненормальное, невозможное, но по-своему логичное и правильное, как казнь убийцы. Вампир осушает жертву. Дитя пожирает родителя.
– Вы дали больше, чем забрали, – прошептала тётя Алиса с дрожью в голосе и шагнула к тем, кого считала своими близкими. – Мы могли стать настоящей семьёй.
«Да, мог… мог… могли бы бы-ы-ыть. Аррх!Умоляю!».
– Не будь она такой сукой! – выкрикнула тётя Ли, «вынырнув» из груди Бабушки, истощённая душа которой уже с трудом удерживала форму.
«Не надо так о сестре, Лизонька…»
***
– Закончили?
Новый голос застал врасплох. Обернулись все, даже Бабушка ворочала истончившейся шеей. Из-за драмы никто не заметил, как в чистилище появилась ещё одна душа.
И никто не ожидал увидеть именно её.
– Чтоб тебя… – выпалила Вика и осеклась. Перед ней стояла Мать.
Белое как воск тело окутывала аура, переливаясь всеми оттенками серого. Чернота от волос расползалась по всему силуэту, очерчивая его, словно рама фотографию. Казалось, душа Матери облачилась в подобие серебристого халата с чёрной каймой. Глаза блестели, как февральский снег. В смерти Мать выглядела почти так же, как при жизни, только сильно исхудавшая, словно после недели, безвылазно проведённой в закрытом крыле.
– Нет! – тётя Ли вскочила на ноги. – Опять ты! Только не ты!
Объятия тёти Ли распались. Воспользовавшись этим, Бабушка сделала несколько нетвёрдых шагов в сторону Матери и остановилась между своими дочерями.
– Да, паразитка, – ухмыльнулась Мать, – это опять я.
Вика заметила нечто вроде реверберации, но не такой, какая обычно бывает. Другой голос усиливал голос Матери. Знакомый, до боли знакомый…
– Тебе с самого начала было ясно, – Мать глядела в лицо Бабушки, – что вы не потянете больше одного ребёнка. Я дала вам шанс, а вы всё равно её воскресили.
Глаза тёти Ли вспыхнули злобой.
– Глупцы, – Мать оглядела всех, включая Вику. – Сами усложняете себе жизнь.
– Жаль, что тобой не кончили в презерватив или в унитаз! – крикнула тётя Ли и посерела. Измождённая внешне, она становилась куда сильнее внутри. Сильнее, быстрее и гораздо смертоноснее. – Папа не захотел быть марионеткой в твоих лапках. Не любишь, когда в твои игры играет кто-то ещё, Анечка?
Тётя Ли оскалилась, обнажив клыки, ногти на её руках вытянулись, как лезвия перочинного ножа.
Мать прищурилась.
– Аня, послушай! – Бабушка подняла ладони в примиряющем жесте. Сама она в тот момент напоминала оплавленный манекен, подтаявшую восковую фигуру, из-за чего попытка выглядела скорее жутко, чем убедительно. – Мы… справлялись. Было тяжело, но мы любили вас обеих. – Бабушка оглянулась на тётю Алису. – Любили троих, всех! Мы делали всё что могли. Неужели ты многое потеряла с рождением Лизы? Или с удочерением Вишенки?
– Кто знает. Даже сейчас мне достаются лишь объедки.
Договорив, Мать выбросила руку в сторону Бабушки, и та развалилась окончательно, оставив после себя лужу эктоплазмы и парящий огонёк, похожий на маленькую шаровую молнию или прозрачный китайский фонарь. Стоило Матери согнуть руку в локте, огонёк рассыпался, превратившись в облако не то пара, не то пыли, и окутал колдунью. Частицы оседали на голове, плечах, вдыхались ноздрями и исчезали, словно ничего не было.
Выходка Матери длилась пару секунд, но Вике они показались вечностью.
– Вам обеим давно пора на покой.
Мать выбросила руку снова, теперь в сторону тёти Ли. Ощутив импульс, не понимая до конца, что делает и почему, Вика бросилась на пол. Кот выпрыгнул из рук тёти Алисы и бросился к Вике. Обитательницы же чистилища не сдвинулись с места. Лицо тёти Алисы исказила гримаса не столько ужаса, сколько удивления. Тётя Ли горько выдохнула; в последний миг перед ударом она вздрогнула, по-детски поджала губы и зажмурилась.
Вспышка света – и призраки чистилища исчезли, вместе с ними и само чистилище утратило смысл существования. Стол и диван взорвались, точно пороховая бочка; ударная волна пронеслась по обозримому пространству и вместе с осколками посуды, кусками окровавленной плоти и щепками подхватила визжащего кота. Потолок и стены бескрайнего зала потрескались и посыпались, а светло-серое небо разлетелось на куски, словно глиняная посуда.
Оглушённая ударом, Вика не находила в себе сил пошевелиться. А даже если бы и нашла, то что бы от этого изменилось? Угрюмый мир превращался в облако пепла и праха, а в самом его центре стояла, прикрыв лицо рукой, Мать. По периферии Викиного поля зрения семенила размытая, припадающая на одну лапу кошачья фигура.