И вот он на коленях, а вокруг мёртвая тишина.
Я не говорил им, кто это. Не произносил имен. Я просто вывел его в центр города — и заставил замолчать мир.
Рядом стояла Варвара. Она не смотрела на Листана. Только на меня.
— Это не нужно, — прошептала она. — Все и так знают, что он предатель. Зачем театр?
Я молчал.
— Это изменит, как они тебя видят, — добавила она. — До этого ты был их голосом. Теперь станешь — страхом.
Я повернулся к ней, медленно. Мои глаза — с ней. Но мысли — со мной.
— Они должны видеть правду, Варвара. Не вырезанную по правилам знати. А нашу. Мы не убиваем без причины. Но когда убиваем — пусть помнят веками.
Я шагнул вперёд.
Пепельный ветер поднялся, будто отозвавшись на мой гнев. Частицы пыли, искр, черно-серого света закружились вокруг.
Магия не требовала слов. Она была мной.
Я поднял руку. Листана не сдерживали.
Он стоял на коленях — прямо. Он не молил, не каялся.
— Ты был одним из нас, — сказал я. — И предал.
Ты знал, что будет. Ты выбрал смерть.
Пламя вспыхнуло без огня.
Просто — он начал тлеть. Медленно. С головы. Пепел сыпался, как снег.
Он не кричал.
Даже не шелохнулся.
Толпа ахнула, но никто не двинулся.
Он исчезал — без пыточной, без меча, без крови.
Просто — превращался в пепел.
Как память. Как ложь.
Как всё, что больше не нужно. Когда его не стало, я опустил руку.
— Говори, — прошептала Варвара. — Если хочешь, чтобы это имело смысл — скажи.
Я шагнул вперёд.
— Вы все знаете, кем он был. И что сделал. Я не стану повторять.
Я скажу другое.
Посмотрел на толпу. В их глазах — страх. И что-то ещё.
Вера? Или ужас?
— Если закон не служит народу — пусть горит вместе с ним.
Пауза.
— Мы больше не будем кланом в тени. Мы — Пламя. Пепел. Сталь.
Если вы с нами — мы вас не тронем.
Если вы против нас — просите у неба прощения.
Я развернулся.
Пепел ещё кружил в воздухе.
И небо было мрачным, хоть солнце и светило.
Позже, уже в зале совета, Варвара подошла ко мне. В глазах её — не упрёк. Но что-то иное. Как будто она хотела поверить, но не знала — в кого я превращаюсь.
— Ты правда думаешь, что это правильно? — спросила она.
— Это нужно, — ответил я. — Чтобы они знали, что Пепел — не просто идея. Это кара. И правда. Одновременно.
Она медленно кивнула.
— Ты стал другим, — сказала она.
— Нет, Варвара. Я просто стал тем, кем был должен быть с самого начала.
Казнь длилась меньше минуты.
Но волна, которую она подняла, не утихала неделями.
Сначала — в тавернах.
Слухи, как всегда, начинались у столов, где мешали пепельную водку с грязными историями.
— Слышал? Он сжёг его без огня. Даже слов не сказал. Просто — пепел.
— Это не обычная магия. Это был приговор.
— Кто?
— Пепельный.
— Так он живой, что ли? Говорили, его в горах разорвало.
— Живее всех. Теперь у него свои стражи. Говорят, даже от Императора письмо получил.
Потом — в трактирах при дорогах, где останавливались гонцы.
— Тот, кого называли дикарём… теперь диктует законы.
— Он отправил письма по всем родам.
— Не боится Серовых?
— Он не боится ничего вообще!
Затем — в купеческих домах.
— Он скупает железо. Он строит оружие.
— У него кузни в трёх регионах. А за спиной — кланы, которые ещё месяц назад не признавали даже друг другу.
— И всё это — без герба. Без печати. Только знак пепла.
Но когда слух дошёл до дворцовых залов — началась настоящая паника.
В одном из северных замков, графиня Орваль слушала, как её советник зачитывает послание:
— «…совершён акт казни, не санкционированный ни советом, ни Верховным Трибуналом. Магия разрушения использована публично. Толпа поддержала.»
Она сжала в руке платок.
— Он стал символом. Он — не клан. Он — пламя.
— Нам стоит прислать ему дары? — осторожно спросил советник.
— Нет, дурак. Слишком рано. Мы подождём. Пусть другие первыми обожгутся.
В Академии Магии Востока, где когда-то Пепельного не приняли после победы в турнире масок, старый ректор наливал себе чай, но рука дрожала.
— Он вернулся. И теперь его нельзя игнорировать, — сказал он своему ученику. — Он использует силу не как инструмент…, а как знамя.
— Это опасно?
— Это заразно.
В одном из мрачных залов столицы, где заседал Совет Родовой Крови, шум был почти криком.
— Его надо остановить! Немедленно!
— Он уже убивает без суда!
— Это варварство, это революция под другим именем!
Глава дома Серовых, худощавый, словно вырезанный из камня — только улыбнулся.
— Он стал громким. Но звук легко глушится. Мы выждем.
Пепел сам оседает…
Но когда ветер стихает, — добавил он, — мы поднимем бурю.
А в самой столице, в мрачной спальне самого Императора, старик в тяжёлом халате, под одеялом, слушал, как придворный алхимик шепчет:
— Слухи верны. Пепельный публично казнил предателя. Толпа… испугалась. Даже в Верхнем городе.
Император приподнялся. Его лицо было серым. Не от старости — от яда. Который медленно убивал его, день за днём заговорщиками.
— Он всё ближе, — прошептал Император. — И у него больше силы, чем у остальной знати.
— Прикажете ликвидировать?
— Нет. Я прикажу… сделать его своим.
Пока он не понял, что уже не нужен ни трон, ни корона. Ему нужен только огонь.
Алхимик замер.
— Милорд… это война.
— Нет. Это — ставка.
Я бросаю его на доску.
Пусть короли дрожат.***
Во дворце пахло гниющей лавандой.
Император Павел сидел у окна, закутанный в меха, хотя за окном было лето. Его пальцы дрожали, глаза слезились от боли, но взгляд был жив. Он ещё держался. Пока мог думать — был опасен. Пока мог сомневаться — был Императором.
Рядом, в тени портьеры, стоял личный алхимик — высокий, молчаливый, с кожей цвета мела и пальцами, покрытыми кольцами. Он держал серебряную чашу с настоем. Павел кивнул и отхлебнул. Лекарство жгло горло, как горячий уксус. Но возвращало хоть немного ясности.
— Читай, — выдавил Павел.
Секретарь с поникшей шеей развернул письмо.
Печать — чёрная. От Совета Родовой Крови.
Внутри — только страх.
— «Пепельный учинил казнь без суда. Использовал разрушительную магию перед народом. Расширяет влияние. Ведёт переговоры с кузнями Востока. Создаёт армию. Ваше Величество, он угроза порядку…» — читал секретарь.
Павел рассмеялся. Хрипло, как будто в нём смеялся кто-то другой.
— Они боятся, — прошептал он. — А значит… он делает всё правильно.
Алхимик склонил голову.
— Милорд, с позволения… его называют не именем. Его называют… символом.
— Да, — кивнул Павел. — Потому что имя забывается. А пепел — оседает.
Он не просил милости. Он не вымаливал должности. Он просто взял — то, что считал своим.
Он повернулся к секретарю.
— Записывай.
Тот достал свиток.
— «Указ Императора Павла. Настоящим назначаю Пепельного, главу свободного клана Востока, Верховным стратегом Восточных земель. Со всеми правами командования, доступа к Имперским архивам и правом суда на местах. Указ вступает в силу немедленно. В случае возражения Совета Родовой Крови — считать их действия мятежом.»
Секретарь побледнел.
— Милорд… Совет…
— Совет давно забыл, кому служит, — Павел откинулся в кресле. — Они думают, что я гнию. Что я не вижу, кто подливает мне яд в чай, кто шепчет за шторами.
Но я всё вижу.
Алхимик молча протянул нож. Император взял его и сделал надрез на пальце. Кровь капнула на пергамент. Печать была жива. Указ — непреложен.
— Он может быть последним шансом, — прошептал Павел. — Не для меня. Для трона.
Если этот мир рухнет — пускай он будет тем, кто построит новый.
Пусть даже на пепле.
Он закрыл глаза.
— Отправьте указ. Лично. Через корневую сеть гонцов. Пусть дойдёт до него не позднее семи закатов.
Секретарь поклонился и вышел, почти на цыпочках. Алхимик молчал.
Император остался у окна. Солнце заходило. Он смотрел, как дым поднимается над дальними крышами столицы.
— Пепельный… — произнёс он. — Принеси мне порядок. Или принеси мне быструю смерть.Но сделай это красиво.
Огромный зал Совета Родовой Крови залит светом факелов, но атмосфера — будто в склепе. Каменные колонны. Тяжёлые гербы над креслами. Тишина, которую никто не хочет нарушать первым. Здесь сидят главы древнейших родов Империи. Люди, для которых слово «власть» — не стремление, а привилегия рождения.
Император Павел вошёл сам. Без носилок. Без слуг.
Он шёл медленно, как будто каждый шаг давался с болью. Но в глазах — огонь. Не тот, что пылает. Тот, что тлеет годами. И не гаснет.
— Давайте начнём, — сказал он, не садясь.
Первым заговорил герцог Серов, глава Серых Псов. Глаза — стальные. Руки в перчатках, как всегда.
— Ваше Величество, мы получили указ. Но должны сказать прямо: это — безумие.
— Продолжай, — сказал Павел спокойно.
— Назначить варвара, который публично казнит без суда, Верховным стратегом Востока? Что дальше? Отдать ему столицу? Трон?
Поднялся шепот. Другие родовики кивали. Некоторые — сдержанно, другие — агрессивно.
— Он — угроза порядку, — бросил граф Альмен, чья семья держит северные порты. — Народ видит в нём мессию. Они забывают закон. Иерархию. Лояльность.
— Он жжёт всё, к чему прикасается, — вставила баронесса Эльгар, — и вы называете это реформой?
Император поднял руку. Все замолчали.
— Вы правы. Он опасен. Но он — не угроза. Он — последствие ваших действий.
Он прошёл вперёд, почти в центр зала. Опираясь на жезл, инкрустированный малахитом.
— Последние двадцать лет вы строили дворцы. Вы продавали металл за границу. Вы судили бедных по законам, которых сами не соблюдали. А теперь удивляетесь, что появился тот, кто больше не хочет кланяться?