Теперь они хотят снова меня похоронить. Но я сам выбрал своё пепелище.
На рассвете я вышел на балкон.
Город просыпался. На улицах — мои люди. На крышах — мои арбалетчики. В подвалах — мои кузни. И над всем этим — моя воля.
Если Совет хочет войны — я покажу им её на их же языке.
Их кровь окрасит арену.
Но начнётся всё с имени.
Я спустился в Зал Огня, когда первый луч солнца зацепил шпиль моей башни. Варвара уже ждала там, в кольце из книг, карт и пергаментов, как жрица на древнем алтаре. Её волосы были заплетены в косу, меч висел за спиной. Она не говорила — просто протянула мне пергамент.
— Имя?
Она кивнула.
Этрик Вельцер. Маг крови. Арбитр Круга. Прямой потомок древней линии. Любит арены. Убил троих, вызванных на поединок. Официально — никогда не проигрывал.
Я сжал зубы.
— Придётся испортить ему репутацию.
— Он ждёт вызова, — сказала Варвара. — Им нужен прецедент. Официальный. Законный. Они хотят уничтожить тебя не войной — словом, пером, судом. Чтобы не осталось даже праха.
Я шагнул к столу, сдвинул карты, отыскал печать своего рода — не герб, не эмблему, а символ, выжженный мной лично. Перстень Пепельного.
— Мы дадим им слово. Наше. Последнее.
Я отправил Лема на Третий балкон — туда, где собираются «смотрящие» от старых домов. И именно оттуда должен прозвучать вызов, чтобы быть признанным всеми кругами власти.
К обеду слух уже обогнал весть. Толпа стекалась к Старой Арене. Зрители поднимались по мраморным лестницам, стража устанавливала порядок. В небе кружили три грифона — разведка Совета.
Я стоял под каменными сводами, внизу арены, рядом с Киром и Варварой. Они молчали. Оба знали, что происходит не просто вызов — это первый шаг к расколу Империи.
На мне были доспехи без герба, только тёмный пепельный узор на груди. Меч висел за спиной, но рука тянулась к другому — короткому, ритуальному.
Кир подал мне свиток.
— Всё по форме. Подписано Арбитражной канцелярией. Секретарь клана Вельцеров лично расписался.
— Значит, не отвертятся.
Я поднялся по лестнице. Под куполом толпа затихла, как перед грозой. Я шагнул в центр арены. Воздух там был иным — будто тянул из тебя всё: страх, ярость, прошлое. Арена требовала голых нервов.
Глашатай начал читать:
— По закону Империи, клан Пепельного вызывает на честный поединок мастера Круга, мага крови, лорда Этрика Вельцера. На кону — честь. На кону — правда. На кону — право быть!
Толпа взорвалась. Не все знали, что именно происходит. Но слово «Пепельный» уже было знаком, который будоражил кровь.
На другой стороне арены появился он.
Этрик. Высокий, сухой, как бамбуе, в чёрном. Его глаза — выжженные рубины. Он шёл, как лезвие. За ним — трое советников. Один нес кинжал, другой — кольцо крови, третий — сосуд с алой жидкостью.
Он остановился напротив меня.
— Твоё слово. И твоя смерть, — сказал он спокойно.
Я улыбнулся:
— Моё слово — последует за твоим стоном.
Глашатай объявил:
— Завтра. Первый час после заката. На этой арене. Бой до отказа одного из участников или до первой смерти.
Этрик не ответил. Только посмотрел на меня, будто вглядывался в моё сердце. А потом медленно провёл пальцем по сосуду — и изнутри вспыхнула кровь.
— Пламя тебя не спасёт, Пепельный. Я сожгу тебя изнутри.
Я наклонился ближе, почти касаясь его лица:
— Я давно мёртв. Тебе придётся убивать меня заново.
Он ушёл первым. За ним — его тень.
Я остался. На арене. Под солнцем. В центре круга, где завтра решится, кто из нас действительно последний сын Империи.
— Он сильный, — сказал Кир уже внизу.
— Я сильнее, — ответил я. — Потому что мне нечего терять.
— Тебе есть что терять, — Варвара посмотрела в глаза. — Город. Людей. Меня.
Я молчал.
Потому что знал — завтра либо я подниму над ареной меч, либо Империя вычеркнет имя Пепельного с карты мира.
***
Я стою в круге.
Камни под ногами старые, местами сколоты, будто сами века не выдержали веса пролитой на них крови. Вокруг — три яруса зрителей, все в молчании. Только шелест ветра, шорох шелка, редкие удары сердца.
Солнце уходит за край купола. День гаснет — и загораются огни арены.
Выхожу в центр.
На мне — доспех цвета угля, лёгкий, собранный на тонкие заклёпки. Варвара лично укрепляла его перед боем. У сердца — пепельная эмблема. Не герб. Метка.
Передо мной — он.
Этрик Вельцер. В белом. Символ его рода — шипастая лилия — проступает на плаще, будто вырезана кровью. На поясе — тонкий клинок, а в руках — перстень крови. Артефакт, передаваемый в их роду с момента основания Круга. Говорят, в нём замешаны души всех убитых им дуэлянтов.
Он смотрит спокойно, даже с жалостью. Как учитель — на глупого ученика, решившего бросить вызов.
— Готов умереть с достоинством? — спрашивает он, подходя на три шага ближе.
— А ты — жить с позором?
Этрик улыбается. Но в его глазах — холод, как у скульптуры.
Глашатай зачитывает правила:
— Официальная дуэль. Сила до предела, смерть — разрешена. Орудие:
Нарушение границ арены — дисквалификация. Арбитры: Верховный Совет, стражи третьего кольца, кланы Восьми.
Пауза.
Глашатай поднимает руку.
— Да начнётся бой.
Я не бегу. И он — тоже.
Мы медленно сближаемся, как два зверя в пустыне. В центре — пыль, горячая, будто ещё хранящая следы прошлых смертей.
Первый удар за ним.
Его клинок рвётся вперёд, змеёй. Я успеваю отвести лезвие, но чувствую — острый, как игла, металл чуть цепляет кожу. Он знает, что делает.
Вторая волна — магия.
Он раскрывает перстень. С него срывается алое пламя — кровь, вздымающаяся в воздух и превращающаяся в копья. Я скручиваюсь, перекатываюсь вбок, вырываю кинжал и, не целясь, метаю — в пустоту. Отвлечение.
Прячусь за столбом, слышу, как шипит пыль. Он идёт на запах моей крови. Ловит меня, как охотник — раненого зверя.
Я не зверь.
Я — пепел.
Рывок. Прямо в лицо. Пламя вырывается из моей ладони. Он поднимает щит, заклинание рикошетит в небо. Но теперь мы близко.
Мой клинок встречает его. Сталь по стали. Он быстрее. Я — тяжелее. Удар. Ещё. И ещё. Он отступает, но каждое моё движение даётся всё труднее. Он не просто маг. Он чувствует, где и когда я пошатнусь. И играет на этом.
— Ты думаешь, я не дрался с монстрами вроде тебя? — шипит Этрик, блокируя удар в висок. — Вы, самозванцы, приходите, сжигаете всё — и зовёте это справедливостью.
Я отвечаю без слов. Только ударом. Снизу вверх. Силой.
Щит трескается.
Он отлетает назад, врезается в камень. Толпа ахает.
Я иду вперёд. Он встаёт, окровавленный. Перстень светится — и я чувствую, как воздух сжимается. Он делает шаг — и весь пол подо мной начинает трескаться.
Магия крови.
Она входит в землю, вытягивает из неё боль, смерти, крики. Сама арена становится его оружием.
С трудом держусь на ногах.
Внутри — жар.
Моя магия — отвечает. Из моих рук поднимается пепел. Он кружит. Танцует.
— Ты не должен был выжить, — рычит Этрик, вырывая из воздуха клинок из крови. — Такие, как ты, должны умирать в грязи!
Я закрываю глаза.
И слышу голос.
Предок. Шепчет в пепле:
— Напомни им, из чего они сделаны.
Я раскрываю ладони.
И пламя вспыхивает.
Не алое, как у него. Чёрное. С золотыми искрами. Магия Пепла.
Огненная волна накрывает арену. Толпа в панике — но заклинания стражи сдерживают пламя. Этрик закрывается, кровь на его щите закипает.
Я рвусь вперёд. Меч в обеих руках.
Клинок в его живот. Он успевает отшатнуться, но я раню его. Глубоко.
Он падает на колено. Смотрит на меня снизу вверх.
— Ты… не из этого мира…
— Я — из того, что вы сожгли.
Я бью. Не в сердце. В знак.
Его символ — шипастая лилия — падает в пыль. Меч замирает у его горла.
— Добей, — шепчет он.
— Нет. Пусть весь город запомнит, как ты молил о пощаде.
Я поворачиваюсь. Медленно.
Судьи молчат.
Толпа — кричит. Кто-то в восторге. Кто-то — в ярости. Но имя моё уже в их сердцах. Глубже, чем кровь.
Я выиграл.
Но впереди — война.
***
Ночь накрыла город, как ворон крылом. С башен капали сигнальные огни, в портах затих грохот кузниц, и даже в квартале нищих звучала тишина — редкий дар для этого места. А я лежал один в своём шатре, от которого ещё тянуло гарью арены. Тело ломило от каждого удара, магическая рана пульсировала где-то глубоко под рёбрами. Лекари мазали меня снадобьями, шептали свои молитвы, но всё это было внешним. Боль сидела внутри.
Я закрываю глаза.
И проваливаюсь.
Не в сон — в Пепел.
Передо мной — та же равнина, где я когда-то умер. Горящая трава. Дым. Кровь на руках. Только теперь всё это застывшее, будто в янтаре. И посреди этой картины — он. Стоит, как в тот раз, когда я только пришёл в этот мир. Лицо — вырезанное из угля. Глаза — белые, пустые. Голос — скрип сухих костей в костре.
— Ты нарушаешь равновесие, — говорит он.
— Они первыми нарушили, — отвечаю. — Сначала сожгли мой род. Потом пришли за мной. Что ты хочешь от меня
Он молчит. Делает шаг. Камни под ногами вспыхивают и гаснут. Путь. Я иду за ним.
— Ты победил, — говорит он. — Но что ты оставишь после?
— Кровь. Пепел. Мир, в котором никто больше не падёт на колени.
Он останавливается. Смотрит на меня. И в его голосе звучит не гнев, а горечь.
— Ты думаешь, сила — в огне. Но настоящий огонь ест изнутри. Он тебя уже сжирает.
— Значит, я стану тем, кто горит, но не падает.
Молчание. Потом — он поднимает руку. И я вижу картину.
Великая битва.
Не арену. Не схватку за честь.
Войну.
Армии идут сквозь снег. Броня трескается от заклятий. Над башнями клубится тьма, и в ней — что-то древнее. Нечеловеческое. Я вижу себя на чёрном коне, с флагом из пепла. Позади меня — сотни. Справа — Варвара. Слева — Кира. И за нами… не город. Империя. Горящая, как костёр.