Те сосуночки и телята,
Утята в луже у двора,
Звонкоголосые ягнята, —
Мне слаще звона серебра.
Теперь я — тетка Жанна,
Люблю своих ребят:
Свинью, осла, вола, барана,
Коров, девчонок, поросят,
Козу, мальчишек, индюшат, —
Их песня мне теперь желанна,
Как раньше — песенка щеглят!
Все то, что нужно нам в хозяйстве,
Как злато-серебро красно;
Его не сыщешь в разгильдяйстве,
Трудами создано оно.
Но муж пьяным-пьяней вернется
И спотыкается, подлец!
Тогда дерись, а как встряхнется, —
Тогда целуйся — и конец!
Теперь я — тетка Жанна,
Люблю своих ребят:
Свинью, осла, вола, барана,
Коров, девчонок, поросят,
Козу, мальчишек, индюшат, —
Их песня мне теперь желанна,
Как раньше — песенка щеглят!
Графиня МаргаритаПеревод А. Парина
Граф Раймон почил до срока,
Маргарита с той поры,
Как отшельник, одинока,
В замке наверху горы,
С собою взяв одну служанку,
Шептала скорбные слова
И в поздний час, и спозаранку,
Мертва скорее, чем жива.
А в молельне на помосте
Златотканое шитье
Облачало прах и кости
Мужа бренного ее.
И это сумрачное место
В душе вдовы хранило хлад —
Так прежде жрицы в храме Весты
Поддерживали свет лампад.
В декабре, когда смеркалось,
И она, тиха, кротка,
Только-только собиралась
Съесть дары зеленщика,
Служанка в ужасе вбежала
И голосит: «В ворота стук!»
И в двери, не смутясь нимало,
Мужчина появился вдруг.
В одеянье фатоватом
На порог ступил блондин,
И запахло ароматом
Медоноснейших долин.
Курчавится его бородка,
Эмаль зубов его слепит,
Сияет взор светло и кротко,
Но страстью сдержанной кипит.
Вот он сел с вдовою рядом,
Расстегнул, смеясь, камзол
И лукавым, острым взглядом
Посмотрел на скудный стол.
«У вас мне нечего отведать, —
Сказал он просто, как мужлан. —
А голод просит отобедать,
Да так, как требует мой сан».
Но взмолилась Маргарита!
«Такова моя судьба:
Хоть ларцы мои набиты,
Да пустуют погреба.
Что вы хотите? Я вдовею,
Сама не ем и слезы лью.
Но все добро, каким владею,
Я вам охотно отдаю».
Кавалер, безумно весел,
Ключ от вдовьего ларца
На груди своей повесил —
И внезапно из дворца
Огромный зал образовался,
И в небывалой пестроте
Накрытый пышно стол поднялся,
И свет зажегся в темноте,
И на пиршество, убоги,
Бедняки сбежались в зал.
«Это братья ваши в боге», —
Незнакомец прошептал.
И стало страшно Маргарите,
Но вдруг до слуха донеслось:
«Мадам, прошу вас, не дрожите!
Меня зовут Исус Христос».
Песня ссыльныхПеревод Вал. Дмитриева
Пока акулы, кашалоты,
Пираты вольные пучин,
За мелюзгой ведут охоту
В бездонности морских глубин,
Мы на берег пустынный, хмурый,
Где, кажется, земле предел,
Великой выкинуты бурей…
Как безотраден наш удел!
И все ж, республика святая,
Хоть хлеб твой горек, черствы сухари,
Но если ты велишь: «Умри!» —
Любой из нас умрет, тебя спасая.
Тому порукой — доля наша злая,
И кандалы, и Сен-Мерри!{226}
Вот чайки с белыми крылами,
Морские ласточки… Они
Птенцов летать под небесами
И в штормовые учат дни.
А нашим детям кто поможет?
Приют им даст ли кто-нибудь?
Новорожденных голод гложет,
У матерей иссохла грудь.
И все ж, республика святая,
Хоть хлеб твой горек, черствы сухари,
Но если ты велишь: «Умри!» —
Любой из нас умрет, тебя спасая.
Тому порукой — доля наша злая,
И кандалы, и Сен-Мерри!
По побережью мы блуждаем
У крепостных угрюмых стен
И о республике мечтаем
Иль о любви… Как тяжек плен!
Издалека доносят волны
Предсмертный хрип, кандальный звон,
И стон свободы, скорби полный,
И погребальных песен стон…
И все ж, республика святая,
Хоть хлеб твой горек, черствы сухари,
Но если ты велишь: «Умри!» —
Любой из нас умрет, тебя спасая.
Тому порукой — доля наша злая,
И кандалы, и Сен-Мерри!
Увы, железною рукою,
Меч Венгрии, ты сломан был.
Изменник, завладев тобою,
К ногам царя тебя сложил…
И ныне ищут у султана
Убежища Кошут и Бем.{227}
Покой вкушает невозбранно
Гёргей, став ненавистен всем.
И все ж, республика святая,
Хоть хлеб твой горек, черствы сухари,
Но если ты велишь: «Умри!» —
Любой из нас умрет, тебя спасая.
Тому порукой — доля наша злая,
И кандалы, и Сен-Мерри!
Изгнали мудрого Манина,{228}
Венеции не встать с колен…
О, Гарибальди и Мадзини,
Простите ль нам вы Рима плен?{229}
Сказал Христос Петру святому,
Чтоб он в ножны свой меч вложил.
Зачем же кровью по-пустому
Его наместник обагрил?
И все ж, республика святая,
Хоть хлеб твой горек, черствы сухари,
Но если ты велишь: «Умри!» —
Любой из нас умрет, тебя спасая.
Тому порукой — доля наша злая,
И кандалы, и Сен-Мерри!
Из Сен-Мишеля, из Дуллена,
Из Бадена несутся к нам
Стенания трибунов пленных,
Иль выстрелы грохочут там.
Кто спасся — те в чужие страны
Бегут, изранены, в крови…
Так где ж твой край обетованный,
О бог свободы и любви?
И все ж, республика святая,
Хоть хлеб твой горек, черствы сухари,
Но если ты велишь: «Умри!» —
Любой из нас умрет, тебя спасая.
Тому порукой — доля наша злая,
И кандалы, и Сен-Мерри!
ТкачПеревод Инны Шафаренко
Весь день сижу я у станка,
Ногами двигаю педали;
Ведет челнок моя рука,
И слышен в песне челнока
Свист ласточек в небесной дали.
В деревне мочат коноплю,
По осени в огромной луже.
Сентябрь я с малых лет люблю, —
Пусть времена и стали хуже:
С большими я тогда ходил
Цепами бить костру к болоту,
Хотя еще неловок был
И не обучен обмолоту.
Весь день сижу я у станка,
Ногами двигая педали;
Ведет челнок моя рука,
И слышен в песне челнока
Свист ласточек в небесной дали.
Растет в низинах конопля,
И под шатром ее все время
Щебечет птичий хор, клюя
Ее питательное семя.
Мужские стебли нам дают
Нить на канаты, парусину,
Из женских — ткань на платья ткут
И тонких кружев паутину.
Весь день сижу я у станка,
Ногами двигая педали;
Ведет челнок моя рука,
И слышен в песне челнока
Свист ласточек в небесной дали.
Зимой, по темным вечерам,
На посиделках мы сидели;
Сучат девчонки пряжу там,
А парни треплют клок кудели.
Мне труд был с детства нипочем,
Недоставало лишь сноровки,
А повзрослев, я стал ткачом
И тку с тех пор без остановки.
Весь день сижу я у станка,
Ногами двигая педали,
Ведет челнок моя рука,
И слышен в песне челнока
Свист ласточек в небесной дали.
Станок наладить и пустить
Не просто — глаз тут нужен точный,
Чтобы в утке не рвалась нить
И ткань была красивой, прочной.
Шелка в сырых подвалах ткут, —
Там мягче нить, ровней плетенье,
Но в полумраке вреден труд,
И рано ткач теряет зренье.
Весь день сижу я у станка,
Ногами двигая педали,
Ведет челнок моя рука,
И слышен в песне челнока
Свист ласточек в небесной дали.
Когда бы мог я, как паук,
При свете солнечном трудиться, —
Не знал бы я очков! Но круг
Замкнулся — надо покориться:
Ведь паруса нужны судам,
Пеленки — маленьким ребятам,
На платья нужен шелк для дам,
И сукна — господам богатым, —
И вот сижу я у станка,
Ногами двигая педали,
Ведет челнок моя рука,
И слышен в песне челнока
Свист ласточек в небесной дали.
Нужны еда нам и питье,
Но этого и бедным мало;
Мы ткем, чтоб свежее белье
У женщин в сундуках лежало, —
Ведь бедняку и богачу
Равно на чистом спать охота,
И в мире прачке и ткачу
Всегда отыщется работа.
Сижу весь день я у станка,
Ногами двигая педали,
Ведет челнок моя рука,
И слышен в песне челнока