Смотри работай точно,
Топор, как нож, остер…
Расставишь ноги прочно —
И вниз пошел топор.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Обрубишь сучья прытко —
И где пройти пиле,
Суровой красной ниткой
Наметишь на стволе.
Чтобы снести и ровно
Сложить подобный лес,
Натрудишь спину, словно
Битюг-тяжеловес.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Топор оставить можно:
Пила вступает в строй.
Легко с такой надежной,
Наточенной пилой.
Чтоб жить нам с нею дружно,
Чтоб зубьям не стареть,
Ее направить нужно
И салом натереть.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Обычно пилят двое —
Кто сверху, кто внизу.
Бревно — что отлитое;
Грызу его, грызу…
Глядит, как с эшафота,
Вверху один из нас.
Что ж, такова работа,
И, право, в добрый час!
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Вот так весь день простой-ка,
Води назад-вперед!
Пила поет, как сойка,
Нескладно, но поет.
Сосну и дуб мы пилим, —
Не станем в баре лезть,
Не хвалимся обильем,
Но заработок есть.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Наш труд, простой и древний,
Прокормит нас вполне.
Что сбережем — в деревню,
Детишкам и жене.
Наш брат — негордый малый,
Довольствуется он
Штанами, что соткала
Зимою Жаннеттон.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Жалобы зеркалуПеревод Г. Федорова
Причесана и одета,
В раздумье погружена,
У зеркала жду ответа:
Не лжет его глубина.
Глаза мои покраснели —
Вот зеркала мне упрек!
В кудрях моих неужели
Не к месту алый цветок?
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Простое белое платье,
Что слишком скромно на вид,
Должна, к несчастью, признать я,
На мне так плохо сидит.
Красавиц много на свете,
Чьи руки радуют взгляд,
И ножки их на паркете
Прелестно в танце стучат.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Моих напевов рулады
Не к небу вольно летят,
А вниз, как брызги каскада,
На клавиш печальный ряд.
Не льется пенье игриво:
Романс безрадостен мой.
Рыданья, стоны мотива,
Как плач метели зимой.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Всего бояться должна я:
Игрой приманчивых глаз
Графиня, крестьянка ль простая
Отнимет счастье у нас.
Страшусь я дев Рафаэля:
Они, скучая в раю,
Вдруг милым уже завладели,
Любовь похитив мою?
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Гордиться станом могу ли,
Как царственный кипарис?
Я роз бледней, что в июле
Вокруг него разрослись.
Невесел голос мой слабый,
Завидую соловью:
Я звонкой песней могла бы
Любовь прославить мою.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Вот он идет в отдаленье,
Подходит и медлит он.
Мое он слушает пенье,
Мотивом грустным прельщен.
А вот он вторит куплетам,
Блеснул мне луч впереди,
Надежда трепетным светом
Зардела снова в груди.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Слон на площади БастилииПеревод В. Швыряева
Когда-то, тараща глаза бойниц,
Царила Бастилия здесь,
В немых подземельях своих темниц
Теша палачью спесь.
Однажды народ (да хранят века
В памяти день святой!)
Ее, как зловещего червяка,
Своей раздавил пятой.
Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.
И вот для того, чтоб место занять,
Пустое на тот момент,
Новый Пракситель решил изваять
Диковинный монумент.
Так родился этот гипсовый миф,
Слон, дурацкий на вид,
В полой утробе своей приютив
Крыс водяных синклит.
Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.
Был только комедией этот урод.
Не завиден его удел:
Сначала над ним смеялся народ,
Затем он ему надоел.
Ведь даже у нас приедается смех.
(Вольтер ханжой воскрешен!)
Дразнить же предместья — смертельный грех.
К чему переть на рожон?
Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.
Развалина эта была снесена.
(Крысы сменили дом.)
И можно было увидеть слона
Лишь на картинах потом.
И там, на площади, где толпа
Рычит, как голодный зверь,
Когда идея еще слепа, —
Колонна стоит теперь.
Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.
Память храня о трагических днях,
К небу она растет,
И статую гения в облаках
Ее пьедестал несет.
По цоколю бродит могучий лев.
Из бронзы изваян он.
Чужды ему ненависть, ложь и гнев.
Свобода — его закон.
Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.
Смерть никого не пощадитПеревод Вал. Дмитриева
Ужель погибнем мы? Друзья, не все равно ли —
Жить или умереть? Хватило б только воли!
Веленью божьему мы следовать должны,
Должны смести врагов, что злобою объяты!
Так укрепление в штыки берут солдаты,
Им пули не страшны.
Готовьтесь победить в бою последнем, яром!
Европа целая охвачена пожаром…
Германец и француз, венгерец и валах, —
Сплотимся, смелые, в союз нерасторжимый,
В очах у нас горит огонь неугасимый,
Мечи блестят в руках.
Нам деспот с севера грозит, войска торопит.
Но солнце яркое снега и лед растопит!
Уже его коня хватает под уздцы
Свобода юная… Пылают взоры гневом,
И песня слышится с воинственным припевом…
Вперед, о храбрецы!
Скатилась голова Капета
И Робеспьера голова.
Наполеону участь эта
Грозила… Спасся он едва.
Людовик — тот скончался дома,
Но Карл в смятении бежит.
Его судьба Луи знакома…
Смерть никого не пощадит!
Победно шествует по свету
Республика… Она грозна,
Дворца теперь такого нету,
Где эта поступь не слышна.
Но кучка деспотов стакнулась…
Уже республика скользит
В крови июньской… Пошатнулась…
Смерть никого не пощадит!
О, смерти вестники, летите,
Летите, стаи воронья!
Гонцы зловещие, спешите
Теперь в полночные края!
В Париж, Милан из скорбной Вены
Тяжелый запах долетит,
Сбегутся к падали гиены…
Смерть никого не пощадит!
И в окровавленных столицах
Царят порядок и покой,
И на кресте теперь томится
Христос не прежний, а другой.
Тираны, вспомните восставших
И весь бесчисленный синклит
Героев, за свободу павших…
Смерть никого не пощадит!
Приплыли грозные фрегаты,
И сыплется свинцовый град,
И стали лопаться гранаты,
Как перезрелый виноград.
Сицилии готовит узы
Ее король-иезуит.
Австрийцам помогли французы…
Смерть никого не пощадит!
Но все ж народ — глядите — новый
Рожден свободой… Слава ей!
И голос Венгрии громовый
Рычанья львиного грозней.
Хоть полчища врагов несметны,
Народ венгерский победит,
Отваги полон беззаветной…
Смерть никого не пощадит!
За Мессенгаузера, Блюма{262}
Готовы мстить Дембинский, Бем…{263}
Отважного Кошута дума
Близка, понятна венграм всем,
Уже взялся Гёргей за саблю,
Уже Перцель к нему спешит…
Нет, силы венгров не ослабли!
Смерть никого не пощадит!
О, Гогенцоллерны, Бурбоны,
Романов, Габсбург! Час пробил,
Повсюду низвергают троны,
Неукротим предместий пыл.
Нигде от ярости народной
Не скрыться вам! Она кипит…
Так небесам самим угодно.
Смерть никого не пощадит!
Рим, возродись и верь надежде!
Тебя великий ждет удел.
Свободен будешь ты, как прежде,