— Его нельзя беспокоить.
— Знаю, но если бы можно было на минутку снять с него покрывало… Это очень важно.
Молодой врач задумался на секунду, затем кивнул сестре, и та откинула одеяло.
— Я вам очень благодарен, — сказал Аллейн три минуты спустя, накрывая мальчика.
— Если я вам больше не нужен…
— Да, большое спасибо, не буду вас задерживать. Спасибо, сестра. Я лишь переговорю с констеблем и уйду.
Во время измерения Тревора констебль стоял за кроватью.
— Вы тот парень, что приехал со «скорой»? — спросил Аллейн.
— Да, сэр.
— Вас надо сменить. Вы слышали об инструкциях мистера Фокса касаемо ногтей мальчика?
— Да, сэр, слышал, но уже после того, как мальчика вымыли.
Аллейн шепотом выругался.
— Но я случайно заметил… — Констебль с невозмутимым выражением лица вынул из кармана кителя сложенный листок бумаги. — Когда мы ехали в «скорой», сэр, мальчика накрыли одеялом, но одна рука свисала, и я заметил, что у него грязь под ногтями, как это часто бывает у мальчиков, однако сами ногти обработаны, Бесцветный лак и все такое. Тогда я пригляделся и увидел, что два ногтя сломаны, а остальные вроде как забиты красными ворсинками. Я вычистил их перочинным ножом. — И констебль скромным жестом подал Аллейну сложенный листок бумаги.
— Как вас зовут? — спросил Аллейн.
— Грантли, сэр.
— Хотите перейти в уголовный розыск?
— Очень хочу.
— Когда будете писать заявление о переводе, обратитесь ко мне за рекомендацией.
— Спасибо, сэр.
Тревор Вир издал продолжительный вздох. Аллейн взглянул на полуприкрытые глаза, длинные ресницы, пухлые губы, столь неприязненно улыбавшиеся в то утро в «Дельфине». Теперь это был просто рот больного ребенка. Аллейн коснулся холодного, покрытого испариной лба мальчика.
— Где его мать? — спросил Аллейн.
— Говорят, едет.
— Я слышал, с ней нелегко. Не оставляйте мальчика, пока вас не сменят. Если он заговорит, записывайте.
— Мне сказали, что он вряд ли скоро заговорит, сэр.
— Знаю, знаю.
Появилась медсестра с подносом, накрытым салфеткой.
— Хорошо, — сказал Аллейн, — я ухожу.
Он отправился в Скотленд-ярд, подкрепившись по дороге кофе и яичницей с беконом. Фокс уже был на работе. Он появился в кабинете Аллейна как всегда спокойный, рассудительный, подтянутый и чрезвычайно опрятный. Фокс кратко изложил последние новости. Близких родственников у Джоббинса, похоже, не было, но хозяйка «Друга речника» слышала, как он упоминал о двоюродном брате, служившем начальником шлюза близ Марлоу. Рабочие сцены и служители были проверены и исключены из списка подозреваемых. По их словам, ежевечерний осмотр театра всегда проводился с особой тщательностью.
Бейли и Томпсон закончили снимать отпечатки в театре, но ничего значительного не обнаружили. Из гримерных также ничего интересного извлечь не удалось, если не считать записки, написанной Гарри Гроувом и адресованной Дестини Мед, которую та беззаботно сунула в коробку с гримом.
— Очень откровенная записка, — с неодобрительной миной заметил Фокс.
— О чем же он откровенничает?
— О сексе.
— Вот как. Для нас это интереса не представляет?
— В отношении расследования, никакого, мистер Аллейн.
— Как насчет комнаты Тревора?
— Он делит ее с Чарльзом Рэндомом. У мальчишки там куча комиксов с ужасами. Некоторые из них, американского производства, вполне попадают под закон об импорте детской литературы. В одном рассказывается о весьма мускулистой особи женского пола по имени Жах, на самом деле она вампир. Дама режет на части олимпийских чемпионов и всюду оставляет свой автограф, написанный кровью, — «Жах». На мальчика, видимо, эта выдумка произвела глубокое впечатление. Он намалевал «Жах» поперек зеркала в гримерной красной помадой, и мы обнаружили то же слово на зеркалах в туалете и на стене одной из лож наверху. Надпись на стене стереть пока не удалось.
— Поросенок несчастный.
— Хозяйка «Друга речника» полагает, что он плохо кончит, и во всем винит его мать. Где-то она права. Мамаша играет на электрогитаре в клубе со стриптизом, любит приложиться к бутылке, сына забирает из театра через раз, и мальчик болтается беспризорным. Так сказала миссис Дженси.
— Миссис?..
— Дженси. Хозяйка пивной. Славная женщина. Блюиты живут неподалеку от нее, где-то за улицей Табард.
— Что еще?
— Пальчики. Ничего сенсационного. Бейли взял несколько очень четких контрольных образцов из гримерных. Верх постамента заляпан отпечатками зрителей, наполовину стертыми уборщицами.
— Для нас ничего нет?
— Похоже, нет. Вполне разумно предположить, — со свойственной ему невозмутимостью и рассудительностью продолжал Фокс, — что, если мальчик хотел отомстить Джоббинсу и толкнул постамент, мы должны были обнаружить на нем два четких отпечатка ладоней. Ничего подобного, однако: сверкающая чистотой поверхность. На ковер, конечно, надежды нет. Наши ребята забрали загрязненную часть. Что-нибудь не так, мистер Аллейн?
— Все в порядке, Братец Лис, кроме слова «загрязненный».
— Я слишком сильно выразился? — удивленно осведомился Фокс.
— Наоборот, чертовски умеренно.
— Что ж, — сказал Фокс, подумав немного, — вы лучше меня разбираетесь в словах, конечно.
— Что отнюдь не дает мне права рассуждать как напыщенный идиот. Вам придется сделать несколько звонков. Кстати, вы завтракали? О, не рассказывайте. Уверен, хозяйка «Друга речника» накормила вас до отвала свежайшими яйцами.
— Миссис Дженси была столь любезна, что предложила мне позавтракать.
— В таком случае вот список актеров и администрации с телефонными номерами. Вы займетесь первой половиной, а я — второй. Попросите их, используя ваш прославленный такт, прийти в театр к одиннадцати часам. Думаю, Перегрин Джей уже их предупредил.
Однако Перегрин не предупредил Джереми, поскольку не предполагал, что Аллейн захочет его видеть. На звонок ответил Джереми. Перегрин заметил, как побелело лицо друга. «Невероятно, — подумал он, — держу пари, у него зрачки сузились». Его охватило неприятное тоскливое предчувствие, в котором он отказывался себе признаться.
— Да, конечно, обязательно, — сказал Джереми и положил трубку. — Они хотят, чтобы я тоже пришел в театр.
— Не понимаю зачем. Ведь тебя не было там вчера вечером.
— Не было. Я сидел дома, работал.
— Может быть, они хотят, чтобы ты проверил, все ли в порядке с перчатками.
Джереми едва заметно вздрогнул, легкое непроизвольное движение. Сжав губы и приподняв белесые брови, он произнес: «Возможно» — и вернулся к рабочему столу в другом конце комнаты.
Перегрин не без труда дозвонился до миссис Блюит; дама обрушилась на него с пространной тирадой, в которой очевидная расчетливость и непомерная алчность были лишь слегка замаскированы горестными волнениями о сыне. Она определенно страдала глубоким похмельем. Договорившись о встрече, Перегрин передал ей мнение врачей и заверил, что для мальчика будет сделано все возможное.
— Они напали на след мерзавца?
— Возможно, это был несчастный случай, миссис Блюит.
— В таком случае администрация несет полную ответственность, имейте в виду.
На том разговор закончился.
Перегрин обернулся к Джереми. Тот склонился над столом, но, по всей видимости, не работал.
— С тобой все в порядке, Джер?
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне показалось, что ты неважно выглядишь.
— На себя посмотри, ты выглядишь не лучше.
— Согласен.
Перегрин помолчал немного и спросил:
— Когда ты поедешь в театр?
— Мне велено явиться к одиннадцати.
— Я отправлюсь пораньше. Аллейн займет наш кабинет, актеры же могут сидеть в фойе бельэтажа или разойтись по гримерным.
— Их, возможно, запрут, — сказал Джереми.
— Кого? Актеров?
— Гримерные, болван.
— Они могут так сделать, хотя и совершенно непонятно зачем. Как они говорят, таков порядок.
Джереми не ответил. Перегрин заметил, как он провел рукой по губам и на секунду закрыл глаза. Затем он вновь склонился над работой. Он обтачивал кусок бальсового дерева бритвой, насаженной на ручку. Рука Джереми дрогнула, лезвие соскочило. Перегрин невольно вскрикнул. Джереми резко развернулся на стуле.
— Сделай мне одолжение, Перри, вали отсюда.
— Ладно. До скорого.
Перегрин, встревоженный и обеспокоенный, вышел на пустынную улицу. По выходным жизнь в их районе замирала. Воскресную тишину настойчиво тревожили лишь звучавшие вразнобой церковные колокола.
До одиннадцати часов делать было нечего. «Не пойти в ли в церковь? — подумал Перегрин, но отсутствие привычки к посещению церквей помешало осуществить эту мысль. — Ума не приложу, что со мной происходит. Я привык принимать решения, находить выход из любой ситуации». Но сейчас решения принимали за него и ситуация вышла из-под контроля Перегрина; не мог же он относиться к суперинтенданту Аллейну как к взбунтовавшемуся актеру.
«Я знаю, что сделаю, — подумал Перегрин. — У меня в запасе два часа, я пойду пешком, как какой-нибудь герой Филдинга или Диккенса. Пойду на север, туда, где Хэмстед и Эмили. Если натру мозоли, сяду в автобус или спущусь в метро, а если время будет поджимать, возьму такси. И мы с Эмили вместе поедем в «Дельфин».
Приняв решение, он воспрял духом. Перейдя мост Черных братьев, он пошел по Блумсберри к Мэрилбоуну и Майдавейл. Его мысли были заняты Эмили, «Дельфином» и Джереми Джонсом.
2
У Гертруды Брейси была особая манера: она бросала острый пронзительный взгляд на собеседника и через секунду отворачивалась, резко дергая головой. В результате ее визави испытывал чувство неловкости, подозревая, что за манерами дамы скрывается не столько суетливость и непоседливость, сколько глубокое недовольство окружающими. Она то и дело улыбалась с вызывающим видом и за словом в карман не лезла. Аллейн, привыкший не доверять первым впечатлениям, предположил, что мисс Брейси из тех, кто любит сводить счеты.