– Да как не нарисовал? Как не участвовал? Вон же висит мой «Лесной пейзаж». Вера Федоровна выбрала его для выставки. Ты не видела? Пойдем, я покажу тебе.
Тёма ведет Вику… к тому самому рисунку, на котором, если смотреть вблизи, – скопление точек: они напоминают рассыпанные по Тёминым щекам и носу веснушки, только эти – одинаково рыжие, а те, нарисованные, – разноцветные.
– Не подходи так близко. Надо смотреть издалека – тогда увидишь лес.
– Я знаю. Видела этот рисунок, но не прочитала имя и фамилию внизу. Значит, это твой? Очень необычный! Как ты научился так рисовать? Это ведь сложно, наверное?
– Мы на нескольких занятиях в художке проходили такую технику, но никому она не понравилась. Никому, кроме меня. Знаешь как она называется? Пуантилизм.
– Пуа… что?
– Пуантилизм. От французского слова «точка». В общем, я решил, что буду пуантилистом. Да и преподы сказали, что у меня хорошо получается.
– Значит, ты пуантилист? Ничего себе! А ты теперь только так рисуешь? Или как все, по-обычному, – тоже?
– По-обычному – тоже, конечно. Без этого ты никак не сдашь экзамены в художке. Там надо по-всякому уметь.
Вика отходит подальше от рисунка, чтобы снова рассмотреть его. Вроде бы лес как лес, похожий на любой другой. И на тот, что рядом с домом Вики, в котором… Присмотревшись, Вика замечает вдруг, что стволы деревьев образуют треугольник – точно так же, как в том самом месте, где тени мучили Аду. А в центре этого треугольника – красные и желтые пятна-вспышки. Пожар! Почему она раньше не заметила всего этого, когда в первый раз подходила к рисунку? На фоне яркого пламени начинают проявляться знакомые черты лица. Ада! Лицо ее искажено от боли и страданий, из глаз текут слезы, крупными каплями скатываясь по щекам. Рядом с темными стволами деревьев постепенно проступают такие же черные силуэты. Тени! Вика видит, как рот Ады то открывается, то закрывается, – она пытается выкрикнуть какие-то слова, но не может.
В конце концов Вике каким-то чудом удается распознать по движениям ее губ послание: «Спаси меня! Мне очень плохо! Пожалуйста, поменяйся со мной местами ненадолго! Мне нужно попасть в твой мир. Только там я смогу хоть немного отдохнуть от страданий, повидаться с Милой».
Вика, прикрыв рот ладонью, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, в панике поворачивается к Тёме.
– Вик, ты чего? Нечисть какую-то там увидела, что ли? Я вроде ничего такого не рисовал, – с усмешкой говорит Тёма, подмигнув Вике.
– Да я… так, ничего. Просто вспомнила кое-что. Слушай, а почему ты вдруг решил нарисовать именно пожар в лесу?
– Пожар? Где ты там огонь разглядела? Я только лесное озеро нарисовал и деревья вокруг него.
Но она же видела полыхающее пламя, сотканное из красно-желтых точек. Показалось? И Ада, и тени рядом с ней – все это будто было там только что, она так отчетливо это видела! Да, но ведь в первый раз этого не было. Вика снова, уже в третий раз, смотрит на рисунок. И теперь перед ней – только то, что описал Артем:
гладко-зеркальная поверхность лесного озера и обрамляющие его стволы деревьев. Больше – ничего.
– Мне просто показалось. Наверное, если слишком долго смотреть на такие рисунки…
– …можно еще и не такое увидеть – это точно! Слушай, а расскажи про свой рисунок. Ты же самоучка, так?
– Да, выходит, что так.
Тёма с Викой подходят к ее работе.
– Слушай, а ведь они и вправду как живые: и девочка, и котенок. Как ты научилась так рисовать сама? У нас и в художке не все так могут.
Вика не знает, что ответить. Почему-то ей совсем не хочется врать Тёме. Возможно, она просто устала выдумывать то, чего нет, поэтому не может произнести ни звука сейчас? Как же легко говорить правду! Не нужно подбирать слова и краснеть от стыда. Но если не врать, то придется тогда рассказать все с самого начала: про Аду, перчатки, тени из мира мертвых. Нет, к этому она точно не готова. Если ей до сих пор не хватило смелости даже бабушке рассказать обо всем из-за страха, что она просто не поверит ей… Что уж говорить о Тёме, которого она знает всего лишь полчаса! Он и сам не поверит ее рассказу про такие вот «чудеса», и перед другими ребятами потом может высмеять ее и выставить глупой выдумщицей. К тому же он заинтересовался Викой только потому, что она, как он думает, хорошо рисует и при этом научилась сама! Нет, пока что правда должна оставаться за семью печатями.
– Да я просто много рисовала, пока не начало получаться, – вот и все.
Тёма понимающе кивает. Все-таки врать не так уж сложно. И лишних вопросов никто не задает: главное, объяснить сразу так, чтобы все было понятно. Какие-то мальчишки зовут Тёму – наверное, его одноклассники.
– Ладно, Вик, мне пора к ребятам. Мы идем на стадион, хотим поиграть в футбол. А ты домой собираешься? Смотри – почти все уже разошлись.
– Ага, я тоже сейчас пойду.
– Знаешь, с тобой интересно. Мне о рисовании не с кем поговорить. Да и просто вот так поболтать, по-человечески, тоже не с кем. Друзья не понимают, как можно променять футбол и игрушки в компе на «всякие каляки-маляки». А ребята из художки все какие-то… зацикленные. Замороченные. Вот ты – нет. Ты нормальная.
Вике приятно, что Тёма считает ее нормальной: человеком, с которым можно «просто поболтать». Она вдруг понимает, что и сама давно ни с кем вот так не разговаривала: «по-человечески», как сказал Тёма.
– Пока! Еще пересечемся, поболтаем, – весело бросает Тёма Вике на прощание и уходит к своим друзьям.
Вика машет рукой ему вслед. Оглядевшись, она не видит никого из своих одноклассников. Таты и ее «свиты» тоже нет. И Ритки. Вика в глубине души надеялась, что Ритка дождется ее после выставки, подойдет к ней, чтобы поговорить и помириться. Но та, наверное, ушла с Татой и ее компанией. Зина со своим блокнотом уже начинает раздражать – вечно она крутится рядом, когда совсем не до нее. А подойдет ли Тёма к ней когда-нибудь снова, чтобы «пообщаться», – неизвестно. Вика снова чувствует себя пустым местом. Никому не нужным, никем не замечаемым. Спрятав конверт в рюкзак, она понуро плетется к выходу.
Идя вдоль своего дома, Вика вдруг слышит знакомое мяуканье. Шустрик! Это точно он. Она узнает его по этим едва различимым звукам, как узнала бы по голосу маму, папу, бабушку. Одно длинное «мяу», а за ним – два коротких.
Как тайный сигнал – специально для нее, для Вики! Подойдя к своему подъезду, Вика замечает, что мяуканье здесь слышно гораздо лучше. Надо точно определить то место, откуда доносится звук. Кажется, из подвала. Неужели Шустрик все это долгое время был там – так близко?! Бабушка не говорила, искала ли она его именно здесь, а сама Вика туда точно не спускалась до сих пор. Ни разу. В подвалах всегда темно, страшно и плохо пахнет.
Но сейчас придется войти внутрь – в эту пугающую тьму. Ведь Шустрик – там. Как хорошо, что он жив! Значит, Ада все-таки не забрала его! Или ей разрешили его вернуть. Наверное, ему удавалось добывать какие-то остатки еды, которую некоторые жильцы дома выносят обычно для уличных собак и кошек. Вика осторожно спускается по кривым каменным ступенькам. Дверь подвала не заперта.
Как только Вика открывает ее, в нос ей ударяет резкий, неприятный запах сырости, поэтому она застывает на пороге, не решаясь войти. Мяуканье все не прекращается. Это придает Вике уверенности и мужества. Она смело делает несколько шагов вперед:
– Шустрик, кис-кис-кис, иди сюда! Не бойся, это я!
Из небольшого окошка сверху в подвал сочится тонкой струйкой дневной свет, но видно все равно плохо. Внутри – какая-то старая мебель, матрасы. Вика проходит дальше и спотыкается о стопки книг. Шустрик снова начинает мяукать, на этот раз – в другом углу. Но как только Вика направляется туда, мяуканье уже слышится из-за огромного деревянного шкафа. Как Шустрик может быть одновременно в нескольких местах? Внезапно раздается другой звук: треск дерева. Вика делает несколько шагов назад: ей кажется, что она случайно наступила на деревянные обломки мебели. Но треск становится все громче, а в подвале – все жарче. Вика понимает, что все это она слышала и чувствовала в лесу, когда… тени из мира мертвых устроили пожар, чтобы помучить Аду, напоминая ей о страшном для нее дне! Вика в ужасе и панике отскакивает к двери и уже собирается выбежать из подвала, но тут вспоминает, что где-то здесь все еще прячется Шустрик! Продолжать искать котенка, рискуя своей жизнью, или спасаться самой? Сначала надо открыть дверь, чтобы не задохнуться в дыму. Дернув ее, Вика понимает, что та заперта. Как же теперь выбраться отсюда?
Вика бросается к маленькому окошку, спотыкаясь о матрасы, обломки мебели, книги. Но путь к нему вдруг преграждает что-то большое, темное и… живое! Оно двигается, и силуэт его похож на человеческий, но Вика-то знает, что это вовсе не человек, а… тень из мира мертвых! Вскоре к ней присоединяется еще одна – и вот они уже полностью закрывают собой подвальное окошко, поэтому свет уже совсем не проникает внутрь. Вокруг кромешная тьма и тени, которых становится все больше и больше! Они окружают Вику, и она понимает: шансов на спасение нет. Водя хоровод вокруг нее, тени снова и снова повторяют те же слова, которые приговаривали в лесу, когда мучили Аду:
– Гори, гори ясно – чтобы не погасло. Гори, гори ясно – чтобы не погасло.
Громче, громче, громче! Вика садится на корточки и затыкает пальцами уши. Только вот ничто не помогает: голоса теней оглушительны. Жар огня все сильнее, дышать становится очень трудно. Все точно так же, как было тогда, в лесу, только теперь она – Ада, Ада – это она!
Шустрика здесь точно нет: они использовали его как приманку, чтобы Вика сюда спустилась, – на самом деле они и не собирались его отдавать! Тени могли просто перепутать ее с Адой. Или они чего-то хотят именно от нее, от Вики? «Ада говорила, что если я не захочу что-то свое отдавать по их закону „взяла мое – отдай свое“, то плохо будет и ей и мне. Но я же вроде бы все им отдала: и Шустрика, и теперь вот – Ритку, что же им еще нужно от меня? А вдруг Аде удалось уговорить их отпустить ее в наш мир ненадолго, взяв меня в заложницы на это время?» – все эти мысли проносятся резким и резвым вихрем в голове трясущейся от ужаса Вики.