щихся от привычного образа жизни.
Катерина шепотом комментировала. Она бывала в Италии, и могла объяснить некоторые бытовые детали, непонятные иностранцам.
Ария комиссара Каттани над телом погибшей любовницы напомнила Уинстону о том, как он прощался с Бонни. Девушки старались не заплакать. Ведь тогда потечет тушь, а это катастрофа.
Финальная ария. Комиссар вышел на середину сцены. Оркестр сыграл вступление, и тенор запел:
— Круговая порука мажет как копоть
Я беру чью-то руку, а чувствую локоть
Я ищу глаза, а чувствую взгляд
Где выше голов находится зад
За красным восходом розовый закат.
Скованные одной цепью
Связанные одной целью…
По залу прокатился волна удивления. Итальянец запел по-русски.
Насколько Уинстон понимал по-русски, ария показалась ему чересчур смелой. Вроде бы она обличает мафию, но, если не знать контекст, то можно подумать, что она обличает официальное государство.
Зал аплодировал стоя.
10. Глава. Европейские ценности на вкус
— Это не слишком смело? — спросил Уинстон, когда девушки отошли в уборную, — Мне показалось, что некоторые намеки касаются государства в целом, а не местных властей.
— Не государства в целом, а отдельных руководителей на местах, которые возомнили себя царьками и саботируют задачи государственной важности, — ответил Степанов, — Всем понятно, что Сицилия это не что-то уникальное, а частный случай многих региональных проблем.
— Наверное. Но это ведь совершенно не очевидно.
— Очевидно.
— И можно так критиковать?
— Можно.
Уинстон скептически пожал плечами. Степанов понял, что не убедил.
— Друг мой, ты аплодисменты сейчас слышал?
— Слышал.
— Кто, по-твоему, аплодировал?
— Уважаемые люди, — Уинстон затруднился дать краткое определение обществу, которое он видел, и на ходу подбирал синонимы, — Авторитеты. Элита.
— Какие-то еще сомнения остались?
— У нас тоже принято, что элита позволяет себе больше, чем простые люди. В том числе в плане обсуждения властей, — Уинстон вспомнил ту застольную беседу с Железной Леди и профессором Аланом.
— У нас элита, критикуя властей, критикует себя, — ответил Степанов, — А по отношению к себе можно быть более требовательным, чем по отношению к кому бы то ни было другому. Нужно быть более требовательным.
— У нас, наверное, не так, — Уинстон не помнил ни тени самокритики в эмоциональном настрое министра, профессора, Мерфи и кого угодно за тем столом.
— А как у вас? Так как сейчас на сцене мафиози критиковали власть?
— Скорее да.
— Значит, у вас не элита, а антиэлита.
— Ты уходишь в пропаганду.
— Тогда вспомни те старые английские книги, которые давал Виктор Петрович.
— Что конкретно?
— Как тогдашняя ваша элита относилась к власти. К королю, к государственному строю, к парламенту.
— Одни с уважением. Даже кто без особой любви, но с уважением. А другие… Да они и были власть.
— Именно это я имею в виду. Могу показать нашу антиэлиту.
— Как?
— Мы в ресторан собирались. Есть одно место, очень престижное в определенных кругах.
Девушки вернулись довольные. Тушь не потекла.
— Едем покушать или по домам? — спросил Степанов.
— Покушать, — ответила Катерина, а Светлана промолчала. Она еще не вошла в тот возраст, когда девушки, немного склонные к полноте, перед тем, как сожрать слона в шоколаде, кричат, что они на диете.
Похоже, бюджет контрразведки позволял отужинать где угодно. Перед входом ресторана стояла очередь. Очередь из хорошо одетых людей. Мужчин в приличных костюмах и женщин в очень открытых платьях.
Степанов повел компанию мимо очереди. Девушки ахнули. Насколько Уинстон понял из фильмов, в России очередь это нормально, а возможность пройти вне очереди — показатель высокого положения.
Строгий швейцар шагнул наперерез.
— У вас заказано?
Степанов молча подал ему визитку. Швейцар сделал шаг назад, вытянулся и щелкнул каблуками.
— Видели бы меня в школе, — сказала Катерина, — Там еще пленка осталась?
— Пять кадров, — ответил Степанов.
Вечер стоял теплый, но в гардеробе шумела толпа. Как будто люди специально берут с собой пальто, чтобы сдать его в гардероб в ресторане.
Какой-то южный человек хлопнул об прилавок гардероба пятьдесят рублей.
— Сдачи не надо!
Тут же рядом с ним другой южанин хлопнул сторублевкой.
— И пальто не надо!
Бородатый мужчина сбросил шубу и высоченную меховую шапку. Под шубой оказался никакой не пиджак, а свитер.
— Как его пропустили? — спросил Уинстон, — Я думал, здесь дресс-код как в опере.
— Какое интересное выражение, английское? — спросила Светлана, — У нас так не говорят.
Уинстон смутился и пожал плечами.
— Это вахтовик из Сибири. Золотодобытчик, — ответил Степанов, — Только что с самолета, у них там еще холодно. Их пускают в самые дорогие рестораны, потому что у них полные карманы денег.
Официант провел компанию за стол и разложил перед всеми меню. Уинстон увидел какие-то совершенно не русские названия блюд. Девушки тоже пришли в замешательство. Наверное, русская кухня здесь у всех дома, а в рестораны ходят, чтобы откушать того, чего дома не бывает.
— Аджапсандали, сациви, цыпленок табака, лобио, шашлык, — заказал Степанов, — Неси на компанию, по тарелкам сами разберем.
— Хинкали? — предложил официант.
— Боюсь, что дамы попытаются есть их вилкой.
— Коньяк, водка?
— Коньяк.
— Дамам красное, белое?
— Не знаю, — смутилась Светлана.
— К мясу лучше красное, — сказала Катерина, — Полусухое, не кислое.
— Как Вам угодно, — склонился официант.
Официант убежал.
— Кто были эти южане в пальто? — продолжил интересоваться местной этнографией Уинстон.
— Грузины, — сказал Степанов и добавил, — Рынки держат.
— Кто что держит? — не понял Уинстон.
— Это мафиози, — пояснила Катерина, — Как те, со сцены.
На удивление быстро на столе появились первые тарелки. Потом следующие. Грузинская кухня сильно отличалась от английской. Некоторые вкусы Уинстон чувствовал в первый раз, а некоторые кусочки не мог определить, к какому растению относятся. Уверенно распознавал только мясо.
— Скажите мне, что мы едим? — попросила Светлана, — Я половину вкусов как первый раз чувствую.
— Ты совсем не знаешь грузинской кухни? — удивилась Катерина.
— Одно блюдо знаю. Жричодали называется.
— Вот смотри. Это темное мясо — баранина. Этот соус с орехами. Вот тут кинза, это травка такая…
Уинстон тоже внимательно слушал. Он постеснялся спросить, чтобы не выглядеть совсем иностранцем.
— Интересно, вы кто такие на самом деле? Скромный майор и гражданский переводчик? — спросила Катерина.
— Военная разведка, — ответила Светлана.
— Почему? — спросил Степанов.
— Так у тебя на груди все написано, — рассмеялась девушка, — Средний набор разведчика, восточный фронт.
— Не большой?
— Для большого звезды не хватает. А Вениамин никакой не голландец, а англичанин.
— Почему? — спросил Уинстон.
— Да по акценту же, — сказала Светлана таким тоном, будто это очевидно, — Русский не родной, а французы, немцы и итальянцы совсем не так говорят. И английское произношение как у диктора с пластинки. И ньюспик.
— Ты прямо вундеркинд, — похвалил Степанов, не подтверждая и не опровергая, — Что на десерт заказывать будем?
— Тут все такое вкусное, — грустно сказала Светлана, — Боюсь, что у меня больше не влезет. У меня корсет. Папа с колена затягивал. Как раньше дамы кушали?
— Понемножку и не торопясь, — ответила Катерина, — Хочешь, помогу расшнуровать?
— Ты что! Придется платье снимать! А если оно потом обратно не наденется?
К столику какой-то разболтанной походкой подошел человек из компании, сидевшей за двумя сдвинутыми столами справа.
Мужик положил руку на плечо Катерины. На левой кисти у него была старая потертая татуировка «ГУСИ», а на правой «ЗОЛОТО». На паре пальцев нарисованы перстни. Уголовник. Дно общества. До чего бедная страна, если даже преступники рисуют украшения, вместо того, чтобы носить настоящие. Что он вообще здесь делает? Девушка вывернулась, сбросила его руку на спинку стула и вскочила.
— Poshiol von, holop, — сказал Уинстон, забыв про правильное произношение.
Он слабо представлял, что должен сказать в таком случае русский дворянин, но, судя по фильмам, что-то в таком стиле. Правда, все фильмы с дворянами повествовали про довольно древнее время.
— Чо сказал?
— Pios smerdiashchiy, — Уинстон встал.
Светлана, несмотря на серьезность ситуации, хихикнула. Наверное, британский акцент не очень подходит по стилю к средневековым русским ругательствам.
— Слышь, фраер, базар фильтруй, — уголовник шагнул к Уинстону и взял его за лацкан пиджака, — Или выйдем, перетрем?
От той компании еще трое встали в их сторону, и навстречу им встал, отодвинув стул, Степанов.
Уинстон в очередной раз не понял специфическую лексику и не отвлекся от того, что хотел сделать. С близкого расстояния двойка в лицо не годится. Он ударил правой рукой поддых и тут же апперкотом с левой.
Не сработало. То есть, оба удара прошли, но не нанесли заметного урона. Люди из низов общества часто не то, чтобы держат удар, а нарабатывают иммунитет к ударам и перестают чувствовать боль. Чтобы такого остановить, его надо сломать, не рассчитывая на победу по очкам. Уголовник отступил, повертел головой и ринулся в бой. Правда, ударную технику ему не ставил профессиональный тренер, и его размашистые удары походили на то, как птицы бьют крыльями.
На первых порах складывалась ничья. Оба бойца не пробивали друг друга, но у русского сдавало дыхание. Он кашлял и снижал темп. Уинстон тянул время. Сейчас или Степанов добьет своих и придет на помощь, или прибежит милиция.