Вопреки фольклорным страшилкам, урановые рудники не были каким-то особенно вредным для здоровья местом лишения свободы. Здесь, конечно, специфическая публика. Здесь, конечно, вредный фактор радиация. Не то, чтобы прямо светится, но фон повышенный. Здесь, конечно, адский климат. В остальном же обычная зона из тех, в которых заключенные привлекаются к работам. Даже получше многих. Относительно новые тюремные корпуса, относительно новая техника. «Красные» порядки со здравомыслящим руководством, не склонным ни к коррупции, ни к садизму, ни к мелким пакостям.
С другой стороны, здесь в принципе не полагались ни свидания, ни переписка, ни встречи с адвокатами или следователями. Арлит — черный ящик до конца срока. Теоретически, негры или вольнонаемные на промке могли бы передавать малявы, но все знали, что негра за это расстреляют, а вольнонаемный случайно получит солнечный удар. Возможно, кто-то из самых старших авторитетов и вел переписку, но только Аллаху ведомо, чего ему это стоило. До простых арестантов доходили только официальные новости с воли.
Утро началось с завтрака, после которого заключенных загнали обратно в камеры вместо того, чтобы отправить на работы в карьер.
До обеда не происходило ничего. Охранники не ходили по коридорам и не отвечали на вопросы. На обед подали плов. Плов из хорошего риса и со свежей мягкой бараниной. Мясо у всех составляло чуть ли не половину порции. К плову выдали настоящий чай, не спитую заварку, высушенную и залитую в третий раз.
— Что происходит? — спрашивали арестанты друг друга, — Какой-то государственный праздник? Амнистия? Война закончилась? Мы победили?
После обеда всех построили на плацу. Начальник тюрьмы решил произнести речь.
— Граждане заключенные. Я хочу сообщить вам пренеприятнейшее известие.
— К нам едет ревизор? — спросил заключенный Рабинович.
— К нам едет ревизор, — согласился начальник, когда охранники уже побежали к юмористу с дубинками, — Отставить! Ревизор из Ниамея, инкогнито. И еще с секретным предписанием.
Те, кто поумнее, поняли, что происходит что-то действительно пренеприятнейшее. Начальник тюрьмы шутит исключительно по поводу плохих новостей, нештатных ситуаций или применения суровых дисциплинарных наказаний. Упомянутый Ниамей с прошлого года занят «Стальной саранчой».
— Город эвакуируется, — продолжил начальник тюрьмы, — Военные попытаются отбить атаку, но на нас движется какая-то невообразимая армада. На Агадес катится такая же волна.
— Саранча возвращается? — спросил кто-то еще, увидев, что Рабиновича не побили.
— Саранча возвращается с друзьями.
— А наша разведка куда смотрела? Шпионы там, спутники и все такое?
— Наша разведка это замечательные люди, которые проспали саранчу в прошлом году. Я мог бы сказать, что всегда буду рад видеть их в наших гостеприимных камерах, но боюсь, что эти камеры я больше никогда не увижу.
— А мы? — наперебой заволновались арестанты.
— Вы тоже. Сейчас вы все вернетесь в камеры и подумаете о своем поведении. Верующие могут помолиться. Тихо!
Все заткнулись.
— С утра весь городской транспорт и даже все прицепы для техники мобилизованы, чтобы вывезти детей и женщин в Таманрассет. Белых детей и женщин. Негры послушали новости по барабанному радио и готовы бежать куда угодно, но пешком не побегут. Брошенный город ожидает праздник непослушания, который, возможно, начнется раньше, чем отсюда свалят последние белые мужчины на грузовиках для перевозки руды. Берберы еще не определились, будут они защищать город вместе с военными или грабить вместе с неграми. Белым, которые проспят эвакуацию, лучше самим застрелиться. Охрана тюрьмы обеспечивает отход последних гражданских и идет арьегардом колонны.
Арлит — маленький городок. Личного гражданского транспорта здесь почти нет. Есть несколько по-африкански вечных рейсовых автобусов на автовокзале. Относительно новые служебные автобусы, которые развозят немногочисленных белых сотрудников по объектам: шахта, электростанция, коммунальное хозяйство. Грузовички и пикапы мелкого бизнеса. Специальные машины с оборудованием.
Белые хорошо зарабатывают, но им просто не нужен здесь личный автомобиль с сопутствующими радостями в виде песка во всех агрегатах и вечно кипящего радиатора. Везде можно дойти пешком или доехать на служебном. Ближайшее место для пикника — оазис в Таманрассет. Шестьсот километров, и белый человек полетит туда на самолете. Два часа по воздуху, а не двенадцать по вечно занесенной песком двухполоске с попутными и встречными тяжелыми грузовиками.
— А нам что светит? Мы ведь тоже белые. В основном, — спросили арестанты.
— Единственный шанс выжить для вас — это организовать оборону в тюремном комплексе. Здесь крепкие стены и защищенный периметр. После того, как охрана покинет территорию, все электронные замки будут открыты. На вышках остаются пулеметы. Арсенал оставим открытым. Мы возьмем столько оружия, сколько унесем, но останется больше. В подвалах есть огромный запас питьевой воды и продуктов.
— Что же вы сами не хотите обороняться?
— Если бы я принял решение защищать свою крепость, а я утром мог его и принять… — начальник тюрьмы обвел взглядом ряды арестантов, — Мой первый приказ был бы уничтожить вас. Чтобы внутренний враг не отвлекал от борьбы с внешним.
— А так вы нас не будете убивать? Почему?
— Потому что вы особо опасные сучьи дети. К сожалению, я не могу оставить наступающему противнику ядерную бомбу, но могу оставить две с половиной сотни головорезов с крепостью и арсеналом. Во всяком случае, каждая пуля, выпущенная в вас, не будет выстрелена в перегруженные машины с гражданскими на узкой дороге. Можете договориться с неграми или берберами насчет обороны в городе. Неграм все белые на одно лицо, а берберы ненавидят амигос больше, чем французов.
— Вы пробовали договориться?
— Мэр не смог, а я и время тратить не буду. Так или иначе, я даю вам свободу для того, чтобы вы устроили амигос горячую встречу. Напоминаю, что это не амнистия. Те, кто каким-то чудом доберется до территории Евросоюза, не получат обвинения за побег, но будут досиживать остаток срока в какой-нибудь другой тюрьме.
— Предлагаете перейти на сторону врага?
— Даже не думайте. Врагу вы нужны, если только как рабы на плантациях. Если кто-то здесь чувствовал себя чересчур комфортно, то на плантациях ему понравится. Предлагаю заниматься вашими любимыми убийствами и грабежами не по нашу сторону фронта. Еще до вечера здесь можно будет стрелять во все, что шевелится.
На этом вводные закончились, и охрана разогнала всех по камерам.
Если зона считается красной, значит, главные там охранники. Но это не отменяет иерархию среди заключенных. В Арлите самой сильной группировкой считались французы и примкнувшие к ним корсиканцы. На втором месте — сильно разобщенные итальянцы, разделенные на три основные группы. Мафия, ндрагета, каморра. Друг друга они недолюбливали и объединялись только против французов. На третьем — старые немцы и их союзники. Через сорок лет после Второй Мировой здесь еще досиживали пожизненные сроки поразительно живучие охранники концлагерей и участники массовых убийств мирного населения. Недобитые фашики ассимилировались на зоне как родные, работали на промке с немецкой добросовестностью и не провоцировали конфликты, но всегда могли постоять за себя.
Кстати, не путать с военнопленными немцами из Вермахта. Эти, немного посидев в плену, вернулись в строй и честно воевали за фатерлянд в составе Евросоюза. Во-первых, каждый человек дорог. Во-вторых, некоторые долги нельзя выплатить работой или золотом, но можно выплатить железом и кровью.
Заключенные, не входившие в главные три блока, кучковались по национальному признаку. Молодые немцы, восточные европейцы, испанцы, франкоязычные негры-христиане, негры-мусульмане, арабы, ближневосточные мусульмане и все прочие, не попавшие в эту классификацию.
В «русской камере» сидели четверо. Грабитель Колоб, террорист-подрывник Студент, убийца Тим и бухгалтер Ицхак Рабинович без уголовного погоняла.
— Что будем делать? — спросил Тим.
— Будем делать ноги, — сказал Колоб.
— Я тоже так думаю, — сказал Студент, — Здесь электронные замки. Их откроет или последний охранник, или они сработают по таймеру. Первым делом все ломанутся в арсенал.
— Французы против итальянцев, — сказал Колоб, — На месте начальника я бы сейчас посадил паханов в одну камеру, чтобы был шанс, что они договорятся.
— Французские негры сразу же захотят сбежать в город и раствориться среди других черных, — сказал Тим, — Арабы тоже. Похватают в городе что успеют и побегут в пустыню. Они, в отличие от всех остальных умеют ходить по пустыне, и них есть шанс добраться до какой-нибудь деревни на востоке.
— А немцы? — спросил Ицхак.
— Немцы точно выберут сидеть в крепости, — сказал Студент, — Они тут дольше всех. Многие не видели другого мира лет по тридцать и дольше. И у них есть старый, но настоящий боевой опыт. Не знаю, что тут лежит в арсенале, но амигос на штурме кровью умоются. Даже если они и возьмут тюрьму, немцы еще долго будут ходить как призраки по коридорам и резать всех, кто щелкает клювами.
— Если мне дадут автомат, я бы убил немцев, сколько получится, а там и умирать не стыдно.
— Нам надо сваливать, — сказал Колоб, — С немцами мы не уживемся. И с французами-итальянцами тоже.
— Куда? — спросил Студент.
— Странный вопрос. В сторону Таманрассет, конечно. Здесь одна дорога, и Агадес, очевидно, не вариант. Если проскочим на север за Таманрассет, еще лучше.
— Туда шестьсот километров. Ты уверен, что амигос не отправят отряд в ту сторону?
— Ты уверен, что мы пройдем через город, когда он останется неграм? — спросил Тим.
— Единственное, в чем я уверен, — ответил Колоб, — Так это в том, что надо бежать, а не оставаться в крепости.
— Ногами в Таманрассет не добежим, — сказал Студент.
— Весь транспорт уйдет переполненным, — сказал Ицхак, — А который не уйдет, потому что его не успели поставить на ход, тот горожане сожгут, чтобы не оставлять неграм.