— За нашу победу! — тут же подняли многозначный тост.
Уинстон взял рюмку, чокнулся и задержался, чтобы посмотреть, как здесь принято пить. Соседи по столу закинули в себя выпивку одним глотком, как ирландцы. Он выдохнул и повторил. Холодная водка моментально испарилась на языке и отправилась вниз теплым облачком, согревая по пути горло, легкие и сердце.
— Ух! — выдохнул англичанин.
— Хорошо пошла?
— Ага, — Уинстон оглядывал стол в поисках закуски.
— Маша, где закуска, перед гостем позоришь!
— Уже бегу, — девушка поставила перед новым гостем тарелку с картошкой, квашеной капустой, солеными огурцами и солеными грибами.
Следующую песню хором не орали, а слушали гитариста.
Идет охота на волков, идет охота,
На серых хищников — матерых и щенков.
Кричат загонщики и лают псы до рвоты
Кровь на снегу и пятна красные флажков.
— Я немного не местный, — сказал Уинстон, — Что за флажки? У вас охота на волков происходит по правилам, как на фазанов?
— Волки боятся красного цвета, — ответили ему, — Поэтому район охоты огораживают веревками с красными флажками, чтобы волки не разбежались во все стороны. Потом загонщики выгоняют волков на стрелков. А у вас на них как охотятся?
— Да у нас их вроде всех перебили давно, — Уинстон не смог на ходу придумать, как охотятся на волков в Голландии. Он знал, что это маленькая, перенаселенная и очень цивилизованная страна без всяких диких лесов. Там еще могли бы охотиться на фазанов по-английски, но представить вместо фазанов специально выращиваемые для охоты стаи волков он не смог.
— А сказка про Красную Шапочку? — спросила Маша.
— Она совсем старая.
— Если бы у вас волков перебили, то к вам бы наши волки зашли.
— Они бы зашли, да у вас страна красными флагами огорожена.
Все расхохотались, и Уинстон подумал, что первый раз в жизни удачно пошутил по-русски. И что многие известные в Англии детские сказки пришли туда с континента. Выпили еще, и гитарист начал следующую песню.
Средь оплывших свечей и вечерних молитв
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф…
Казалось бы, разве можно в официально атеистическом государстве петь про вечерние молитвы. В Эйрстрип Ван эту строчку бы сразу подчистили. Но здесь мелкие детали никого не волнуют, главное — общее впечатление.
Следующую короткую и какую-то дурацкую песню «из фильма» пели хором.
С рождения Бобби пай-мальчиком был
Имел Бобби хобби, он деньги любил
Любил и копил.
Интересно, про кого эта песня? — подумал Уинстон, но вслух не спросил. Вдруг все нормальные европейцы этот фильм смотрели, а шпионы нет.
День прошел, и было все как вчера
Все как прежде, точь-в-точь.
Цепь событий разорвав до утра
Город ринулся в ночь.
— Что вы все ерунду какую-то поете, — из дома вышел пожилой человек.
— Перестань, старый, — из дома вышла жена «товарища капитана», — Маша, спой дедушке про самолет.
Гитарист эту песню пропустил, но Маша отлично справилась без аккомпанемента. Припев орали все вместе.
Был озабочен очень воздушный наш народ
К нам не вернулся ночью с бомбежки самолет…
Очередной пример здоровой цензуры. Могли бы запретить американскую песню, вместо этого присвоили. Кто тут знает, что это на самом деле «Coming in on a Wing and a Prayer»?
— Молодцы, — сказал ветеран, — Можете же!
— Пойдем, старый, не смущай детей, — сказала ему жена.
Гитарист снова взялся за инструмент.
Ваше благородие, госпожа разлука,
Мне с тобою холодно, вот какая штука.
Письмецо в конверте погоди — не рви…
Не везет мне в смерти, повезет в любви.
Этот фильм Уинстон смотрел. Европа всегда воевала с Азией. Такую историю мог бы написать Киплинг или Конан Дойл.
Если рыщут за твоею непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею сделать более худой
Нет надежнее приюта, скройся в лес, не пропадешь,
Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош…
Уинстон вздрогнул, услышав «Робин Гуд». Ему в свое время давали русские сказки из особого фонда, а тут английские у всех на слуху. Зачем русским английские сказки? Может быть, они уже готовы принять и Англию в свой Евросоюз?
— У вас в России были свои робингуды? — спросил он.
Русские переглянулись, поморщили лбы и ответили:
— Нет.
— Вроде нет.
— Вообще разбойники были, конечно, и легендарные разбойники тоже, но они все плохие.
— Тогда почему вы поете про Робина Гуда как будто он хороший?
— Так это в Англии, там все по-другому.
— Что по-другому?
— Там страна маленькая, и все, кто против власти, могли уйти только в лес, который в двух шагах от дома.
— А у вас? — Уинстон уже догадывался насчет ответа.
— А у нас в ближние леса уходили только плохие люди, разбойники. Честный крестьянин, чуть что ему не по нраву, мог сняться с места хоть всей деревней и свалить в необжитые леса на восток, на север, или на юг. Север, конечно, на любителя, а вот с Дона выдачи нет.
— На Дону был ваш Шервудский лес?
— Круче. Там жили казаки. Татары и поляки воевали с Русью, а казаки с татарами и поляками. Потом казаки присоединили свою Украину к России.
— Они же были беглые разбойники и, как это по-русски, оппозиция, разве нет?
— Да, но царь-батюшка добрый и всех простил.
— Почему?
— Потому что казаки, конечно, разбойники, но свои. Русские, православные и воюют с врагами России. У нас страна большая, поэтому людей всегда не хватает. Сама Россия в некотором роде стала Шервудским лесом для Европы.
— Как это?
— К нам уезжали европейцы, которым было душно в своих странах. Военные, ученые, управленцы. Мы их всех принимали как родных, водили в баню, поили водкой, крестили в православие и венчали с нашими девушками.
— У вас были лишние девушки?
— Да у нас всю историю мужчин не хватало. Не многоженство же вводить, — вступила Маша, — А в Европе в это время наоборот, был избыток мужчин, и они убивали друг друга на дуэлях из-за женщин.
— Давай напоследок про любовь, — сказал гитарист.
Сегодня я с большой охотою
Распоряжусь своей субботою
А если Нинка не капризная,
Распоряжусь своею жизнью я…
Когда Уинстон проснулся, в окна давно уже светило солнце. То есть, часов в шесть утра, с учетом белой ночи. Покачиваясь, вышел к сеням и понял, что дальше в носках не ходят. Сунул ноги в расшнурованные ботинки и дошаркал до туалета. Не забыл помыть руки с мылом. Пришлепал обратно. За столом уже сидел бодрый Степанов.
— К нам на утренний рассол прибыл аглицкий посол! — продекламировал русский.
Уинстон сначала вздрогнул на такую деанонимизацию, потом сообразил, что это цитата откуда-то. Голова гудела. Во рту царила пустынная сушь. Пожалуй, он вчера немного увлекся.
Степанов поставил перед гостем кружку и налил в нее рассола из стоявшей тут же банки с огурцами.
— Пей. От похмелья помогает.
— Разве рассол пьют?
— Пьют.
Уинстон попытался вспомнить, чем похмеляются в Эйрстрип Ван, и никакого по-настоящему действенного средства не вспомнил. Теоретически, утром можно выпить еще алкоголя, но обычно он весь выпит еще вчера. Если бы от похмелья существовало лекарство, пролы бы не считали день после пьянки безнадежно убитым.
Степанов поднял свою кружку, демонстративно отсалютовал собеседнику и выпил. Уинстон повторил. Напиток был холодным, солоноватым, пряным и не похожим ни на что английское. Но каким-то образом помогал от всех симптомов сразу.
— Еще?
— Не полную.
— Что скажешь, товарищ шпион? — перешел к делу Степанов.
— Где расписаться? — ответил Уинстон.
Он пришел к выводу, что люди, которые ценят европейское классическое искусство, охоту, футбол, бокс, чай, девушек, английский фольклор про рыцарей и благородных разбойников, в целом носители примерно той же культуры, что и он. Хотя они и не англичане. Но они простые, понятные и приняли его лучше, чем многие в Англии. А между потомственным интеллигентом и людьми из прочих британских сословий все равно пропасть, невзирая на весь ангсоц.
— По какому вопросу расписаться? — уточнил Степанов.
— Вы мне какую-то работу хотели предложить. Кстати, какую?
— Агентом под прикрытием.
— Здесь?
— Нет, в Эйрстрип Ван. Вернешься и будешь жить как жил, иногда выполняя наши задачи. Потом выйдешь на пенсию, эвакуируем тебя в Европу. У нелегалов год за три идет.
На самом деле Степанов готовил Смиту существенно более сложную задачу с риском для жизни. И в Ленинграде, а не в Лондоне. Но если выложить все карты сразу, то англичанин мог бы и отказаться. Лучше двигать его в нужную сторону шаг за шагом.
— Давайте. А может у вас в России для меня какая-то работа найдется? Меня дома никто не ждет.
Степанов не удивился. Читать мысли и настоящие мотивации он не умел, но еще в военном училище прослушал курс по работе с перебежчиками. Примерно сто процентов эмигрантской интеллигенции считают, что бороться за великую родину удобнее на расстоянии, не отходя от кормушки, пополняемой внешними врагами кровавого режима.
— Мы с Петровичем как раз собирались в порядке боевого слаживания предложить тебе задачу в России. Прямо не выезжая из Ленинграда, — ответил Степанов.
— Слаживания с кем?
— Напарника подберем.
15. Глава. Хотите жить вечно?
По секретным коридорам секретного учреждения шли невысокий в меру упитанный подполковник контрразведки, а за ним высокая девушка в форме курсанта-связиста пятого курса. Девушка, как младшая по званию, несла на плече тяжелый груз. Ящик любимого Степановым молдавского коньяка «Б