елый аист».
Встречные оглядывались и забывали, куда шли. И вахтер. И секретарша. И товарищ полковник. Даже конвоиры с арестантом. Кто-то оглядывался на девушку, кто-то на ящик. Подполковника никто не заметил.
Виктор Петрович, не стучась, широко распахнул дверь в кабинет Степанова.
— Любуйся, Николай! Нашел тебе красавицу. Личное дело перечитаешь или пусть заходит?
— Пусть заходит.
Аналитик отступил в сторону и впустил девушку в форме курсанта. Девушка, изящно согнувшись, поставила ящик у стола, выпрямилась и доложила.
— Курсант Ингрид Нильсен по вашему приказанию прибыла!
Степанов посмотрел на прибывшую снизу вверх. Потом встал и посмотрел снова снизу вверх. Сел обратно.
Постарался Виктор Петрович. Даже перестарался. Понятно, что в Стокгольме достаточно много высоких нордических блондинок. В военном училище все со спортивной фигурой. Все коротко стриженые. Но неужели нельзя было найти кого-нибудь, пусть в этом типаже, но понезаметнее? Одета в курсантскую форму, а выглядит как фотомодель. Из неуставного только серьги в форме молотков. И юбка.
— Товарищ курсант, почему юбка неуставной длины! Резинки чулок видно!
— Юбка и чулки уставной длины, товарищ майор! Вещевое довольствие получила на складе.
В этом мире в шестидесятых вместо сексуальной революции началась Четвертая мировая, поэтому про мини-юбки до сих пор никто и не слышал. Смелой считалась юбка, открывающая колени, а «маленькое черное платье», придуманное Коко Шанель еще до Второй Мировой, сохраняло верность исходной идее и выше колен не поднималось.
Чулки же в целях экономии промышленность выпускала достаточной длины, чтобы верхние резинки не выглядывали из-под юбок, которые ниже колена. Даже в Париже. Но у европеек хотя бы была возможность пойти в магазин и купить чулки. Или получить их на вещевом складе. Лондонские девушки, чтобы пойти на танцы по четвергам, до сих пор красили голые ноги лаком под цвет чулок и тушью рисовали шов сзади.
— Может, у Вас просто ноги неуставной длины? — серьезным тоном спросил Степанов.
— Ноги прошли медкомиссию и годны без ограничений!
— Подождите в коридоре.
— Есть!
Степанов вздохнул и повернулся к Виктору Петровичу.
— Это что?
— Что просил. Напарница. Радистка.
Степанов вздохнул еще раз.
— Ты где видел шпионов такого роста? Тем более, баб-шпионов? Это же амазонка какая-то.
— Амазонки у греков. У шведов валькирии. Спорим, их контрразведка тоже таких не видела.
— Теперь увидит.
— Вряд ли. Согласись, не похожа на шпионку.
— Шпион должен быть скромный и незаметный, как Смит.
— Да? С его произношением и манерами? У него на лбу написано «джентльмен».
— Ему можно, он местный. А эту «валькирию» ты как залегендируешь?
— Допустим, Смита мы не поймали. Он перешел от одних бандитов к другим, там встретил девушку, соблазнил ее и уговорил за компанию бежать с ним обратно.
— В Швеции. Не говоря по-шведски.
— В Ленинграде. По-русски он говорит, она тоже.
— У него акцент как у шпиона из комедий.
— Так он и есть не особо серьезный шпион. И у нее русский не родной. Если что, она и английский в училище изучала.
— Знает, на что подписывается?
— Да. Уже вызывалась добровольцем. Психологический профиль очень специфический, точно не предаст.
— Давай поговорим.
Аналитик пригласил девушку войти.
— Курсант Нильсен, — строго спросил Степанов, — Вы понимаете, что это не прогулка и не стажировка? Вы бросаете семью и друзей и едете во вражескую страну.
— Надолго?
— Может быть, на несколько лет. Может быть, до конца жизни.
— Аж на целый месяц?
— Может быть, и на месяц. Вас это не пугает?
— Хотите жить вечно? Пепел Копенгагена стучит в моем сердце. Друзья поймут.
— Смело.
— Вам нужны смелые.
В Третьей Мировой Океания нанесла удар по военным базам Евросоюза и стратегически важным городам. Удаленные объекты в глубине материка ПВО более-менее защитило, но Копенгаген со всей военно-морской инфраструктурой пришлось отстраивать заново, когда позволили дозиметристы.
— Вы едете разведчиком-радистом, а не диверсантом. Ваша задача — передавать секреты, которые узнает Ваш напарник.
— Понятно. Я хороший радист. Правда, спросите в училище.
— Do you speak English?
— Yes.
— Newspeak?
— Reading and understanding.
— Ваш напарник — перевербованный нами коренной англичанин.
— Вокруг меня их будут миллионы. Одним больше некритично.
— Ваша легенда. Будто бы мы его не поймали и не перевербовали, он встретил Вас, соблазнил и уговорил за компанию бежать с ним обратно.
— Не годится.
— Почему? Вы состоите в отношениях?
— Нет, не состою. Никто не поверит. Шпионы только в кино красавцы. В жизни шпион должен быть серый и незаметный, иначе его сразу поймают.
— Но обаятельный, чтобы втираться в доверие?
— Наверное, — девушка растерялась, — Вы их больше видели.
— Предложения? — спросил Степанов.
— Разведчик и радист могут вообще друг друга не знать и передавать информацию через тайники.
— Вы не выживете в Англии одна.
Нильсен ненадолго задумалась.
— Покажите напарника. Я все равно под подпиской о неразглашении. Может быть, ваша легенда не так фантастична. Я не разведчик, меня этому не учили.
— Виктор Петрович, пригласите товарища.
— Уинстон Смит. Ингрид Нильсен. Познакомьтесь с вашим возможным напарником. Переходите на ты, поговорите о жизни.
Уинстон с удивлением посмотрел на девушку снизу вверх. При своих ста семидесяти трех он редко встречал англичанок выше себя. Эта Нильсен выше, чем американка Патриция, не говоря уже о Бонни и Джулии. Степанов заранее объяснил, почему они решили выбрать напарником женщину и почему женщину с мужским взглядом на мир. Но Уинстон ожидал встречу с девушкой вроде занимавшейся физическим трудом Джулии, только с менее женственной.
— Я же говорила! Да с него песок сыплется! Он на полголовы ниже меня! Он лысый! У него ухо рваное! — воскликнула Нильсен.
— Попробуйте его стукнуть, — с улыбкой предложил Виктор Петрович.
— И что? Он станет фиолетовым?
Не успев договорить последнее слово, девушка ударила. Апперкотом. С левой. Уинстон ушел от удара, отклонившись назад.
Одиночными ударами бьют или дилетанты, или мастера. Нильсен добавила прямой правой в лицо, Уинстон отклонился и отшагнул влево.
Нильсен еще после первого удара по-боксерски поднялась на носочки. Третьим ударом она провела хороший хук слева. Уинстон заученно присел с подшагом под рукой, хлопнул девушку правой по ребрам, ткнул пальцами левой в солнечное сплетение и разорвал дистанцию.
— Отставить! — скомандовал Степанов.
— Я ведь могу отказаться? — спросила Нильсен.
— Можете. Но вы еще двух слов друг другу не сказали.
— Ты говоришь по-русски? — девушка повернулась к англичанину.
— Да.
— Стоп, — вмешался аналитик, — Сразу говорю, легенду придумал я, а он видит Вас в первый раз, точно так же, как Вы его.
— Ненавижу англичан, — сказала Нильсен.
— Не настаиваю, — сказал Уинстон и повернулся к Степанову, — Можете отправить меня одного, а потом пришлете связного. Вам это надо больше, чем мне. Не рискуйте своими людьми, может быть, меня еще поймают. Я точно в розыске за убийство сотрудников Полиции Мысли, а еще могу оказаться в розыске за убийство членов Внутренней партии.
— За что ты их всех убил? — спросила Нильсен.
— Внутренние похитили и убили мою женщину, — ответил Уинстон, — Я пошел по следу, убил их всех и сжег их дом.
— Да ты настоящий викинг! — воскликнула Нильсен, и это прозвучало как комплимент.
— Ненавижу Внутренних, — сказал Уинстон, — Они требуют от людей верить в то, во что не верят сами. Пользуются тем, с чем говорят, что борются. От безнаказанности готовы пойти на любые глупости, любой риск, любые преступления только потому, что это запрещено для всех остальных. Их Министерство Любви прогнило насквозь, как и вся остальная репрессивная система. Они сводят счеты под видом идеологии. Я думаю, они бы продавали родину по пять раз на дню просто потому, что пролам это запрещено.
— Как ты их убил?
— Троих застрелил. Главного сжег живым.
— Ого! А где взял оружие? У вас ведь оно запрещено.
— Нашел револьвер, когда грабил одного старого врага. Секретного сотрудника Полиции Мысли.
— Ты и его убил? — восхищенная реплика без тени осуждения.
— К сожалению, его убили до меня. Я только украл четыре картины, саквояж и револьвер, — с этой девушкой можно было давать настоящую оценку своим действиям, не изображая из себя законопослушного гражданина.
— Сходил в набег, вернулся с добычей. У вас так можно?
— Вообще нельзя. Но, однажды ступив за край, сложно шагнуть обратно.
— Потом бежал через границу, отстреливаясь от погони? — Нильсен явственно заинтересовалась.
Степанов и Виктор Петрович незаметно сели, оставив будущих напарников стоящими лицом друг к другу в середине кабинета.
— Нет. Я не преступник и не умею заметать следы. Меня случайно задержали обычные полицейские. Наши бобби даже оружия не носят.
— А дальше? Тебя ведь должны были забрать в Министерство Любви или какую-то спецслужбу по особо важным делам?
— Верно. Забрали. Я сбежал из комнаты сто один, если ты знаешь, что это такое.
— Знаю, у нас фильм был…
«Le Professional» четыре года назад стал кассовым хитом Евросоюза. В основе сюжета лежала история настоящего побега настоящего военнопленного, не столько приукрашенная, сколько отцензурированная, чтобы фильм могли смотреть дети. В Европе фильм проходил с цензом «от 16», в России «лучше не показывать дошкольникам». Профессиональный диверсант из Франции попал в плен в тылу врага в Африке, прошел через все круги ада и бежал за день до публичной казни в Лондоне. После чего, отбиваясь от преследователей, вышел по вражеской территории к Ла-Маншу и преодолел его вплавь.