строчка, мы долго сидели молча. Наконец Пичужка ска
зала:
— Это все надо обдумать... У меня голова кругом идет.
Роман Шпильгагена представлял собой широкое и пест
рое полотно. Действие его начиналось перед германской
революцией 1848 года в феодальных владениях барона
Тухгейма—-мягкотелого, либеральствующего помещика, в
глубине души, однако, переполненного традициями и пред
рассудками своего класса. В его доме вместе с сыном ба
рона, Генри, воспитываются Вальтер, сын лесничего Тух
гейма, и его двоюродный брат Лео, сын рано умершего
крестьянина, который надорвался на работе для Тухгейма.
Вальтер — мягкий, добродушный, романтический юноша —
прекрасно уживается в баронской обстановке, впослед¬
стии влюбляется и, в конце концов, женится на дочери
Тухгейма, Амелии. Лео представляет ему полную противо-
136
положность. Мрачный, замкнутый, озлобленный вечной
нуждой и побоями в доме отца, он ненавидит барона и
презирает Вальтера и его семью. Некоторое уважение он
чувствует только к сестре Вальтера, Сильвии, — гордой и
сильной девушке, по и с ней Лео большей частью лишь со
перничает и ссорится. Неудовлетворенный своим положени
ем и жизнью, Лео ищет выхода в религиозном энтузиазме,
но скоро разочаровывается в боге: этому сильно помогает
общение Лео с священником Урбансом, для которого ре
лигия — лишь «узда для народа» и хорошее средство для
собственного возвышения. Тогда Лео подпадает под влия
ние местного учителя естествознания Туски — революцио
нера-демократа, ставящего своей задачей ниспровержение
господства феодализма. Приходит революция 1843 года.
Крестьяне Тухгейма устраивают восстание. Туски стоит во
главе крестьян, Лео ему помогает. Восстание кончается
неудачей, и Туски, а вместе с ним и семнадцатилетний Лео
бегут за границу.
Проходит много лет. В Пруссии наступает эпоха гнило
го компромисса между феодализмом и подымающей голо
ву буржуазией. Феодалы во главе с королем правят стра
ной, а буржуазия, в лице «партии прогрессистов», играет в
оппозицию в стенах бессильного и безвольного прусского
ландтага. На горизонте начинает вырисовываться фигура
Бисмарка. Барон Тухгейм, в соответствии с веяниями ново
го времени, уже не живет больше в своем имении. Он пе
реселился в Берлин и породнился с еврейским банкиром
фон-Зонненштейном, который теперь строит фабрики и
заводы во владениях Тухгейма. Голодные крестьяне Тух
гейма превращаются в голодных рабочих, ибо Зонненштейн
знает, как выколачивается прибавочная стоимость. Вальтер
тоже живет в Берлине. Он стал либеральным педагогом,
писателем и за один из своих романов даже попал в
тюрьму. Неожиданно на сцене вновь появляется Лео, но
это уже совсем не тот человек, который когда-то бежал из
имения Тухгейма. Годы, проведенные за границей, не про
шли для него без следа. Теперь он — врач, образованный
политик, блестящий оратор, светский человек с прекрас
ными манерами и умением очаровывать людей. Примитив
ный революционный демократизм Туски его больше не
удовлетворяет. Он попрежнему глубоко предан делу наро
да, но он хочет итти к своей цели иным путем. Он беско
нечно верит в свои силы и готов принести на алтарь
137
борьбы величайшие жертвы, покой, комфорт, успех,
любовь, самую жизнь. Лео в одном месте говорит:
«Вы, мирные добродетельные люди, свивайте себе теп
лые гнездышки на безопасных утесах на берегу океана, а
мне оставьте океан, который, к сожалению, не безгра
ничен».
Лео опять встречается с Сильвией. На этот раз между
ними загорается сильная любовь. Сильвия верит в Лео и
оказывает ему всяческую поддержку. План Лео сначала
состоит в том, чтобы убедить «прогрессистскую» буржуа
зию в необходимости опереться на рабочих в борьбе про
тив феодализма, но это ему не удается. Тогда Лео круто
поворачивает фронт и пытается убедить короля в важности
привлечь на свою сторону рабочих для борьбы с буржуаз
ной оппозицией. Используя красоту Сильвии, через тетуш
ку Сарру, состоявшую при дворе, Лео проникает к королю
и развивает пред ним свои идеи. Король играет с Лео, дает
ему денег для выкупа тухгеймских фабрик у Зонненштейна,
дарит ему роскошную виллу, но отказывается назначить
новое правительство, готовое проводить социальные рефор
мы. Лео создает на тухгеймских фабриках ассоциацию ра
бочих, дело не клеится, ассоциация не в состоянии конку
рировать с капиталистическими предприятиями и стоит на
кануне краха. Лео пытается спасти ассоциацию, заложив
подаренную ему королем виллу ростовщику. Жертвуя лю
бовью Сильвии, он хочет жениться на дочери одного ге
нерала, для того чтобы укрепить свои связи с придворной
средой и усилить свое влияние на короля. Но все вокруг
начинает рушиться. Ассоциация рабочих окончательно вы
летает в трубу, ее члены в отчаянии сжигают фабрику, ко
роль умирает, Сильвия топится, а упавший духом, разоча
рованный Лео кончает жизнь на услужливо подстроенной
автором дуэли.
Не подлежит сомнению, что роман Шпильгагена, кото
рый сам был прусским прогрессистом, является либерально-
обывательской карикатурой на Лассаля. Он был опублико
ван в Германии вскоре после смерти последнего, в конце
60-х годов прошлого века. И когда лет десять спустя
после Кирилловки, уже будучи сознательным марксистом,
я перечитал «Один в поле не воин» еще раз, он поразил
меня глубоко проникающим его духом мещанства. Мне
было скучно и нудно пробегать длиннейшие рассуждения
138
его героев и патетические списания их, не понятных мне,
страданий.
Но тогда, в то памятное лето в Кирилловне, все было
совсем иначе. Пичужка не зря сказала, что у нее «голова
идет кругом». Наплыв новых образов, мыслей, впечатлений,
вызванный романом Шпильгагена, был так велик, что мы
несколько дней не могли притти в себя. Точно пред наши
ми глазами поднялась какая-то завеса и пред нашим взо
ром открылись какие-то дальние, широкие горизонты—еще
не ясные, туманные, но бесконечно заманчивые и интерес
ные. Впервые я читал картины революции, впервые я видел
механизм западноевропейской политики (хотя бы и в пло
хоньком прусском издании), впервые я узнавал о наличии
партий, парламента, министерств, впервые я слышал о ра
бочем вопросе и рабочих ассоциациях. Отрицательные чер
ты романа—его прогрессистский дух, его полное извраще
ние учения Лассаля — мне тогда не были заметны. Зато
широкое полотно европейской жизни — такой свежей, сво
бодной, сознательной по сравнению с условиями царской
России—очаровывало меня, будило в моем сознании новые
мысли, новые чувства. Лео сделался моим героем. Я стал
говорить его словами и афоризмами. Я избрал его имя
своим литературным псевдонимом. Я часто начинал теперь
свои письма к Пичужке словами: «Моя дорогая Сильвия»
и заканчивал их подписью: «Твой Лео». Я старался подра
жать своему идеалу в поведении, внешности, манерах.
Прочитав «Войну и мир», я сообщал Пичужке, что роман
произвел на меня очень сильное впечатление и что я, по
жалуй, готов признать за Л. Толстым талант, несколько,
напоминающий (но не достигающий) Шпильгагена! Это не
померное увлечение ныне совершенно забытым немец
ким писателем продолжалось у меня года два, и только
в последнем классе гимназии оно было вытеснено уже
более зрелыми и сознательными политическими настрое
ниями.
Как бы то ни было, но роман Шпильгагена явился одной
из важнейших вех в истории моего раннего духовного раз
вития. До того в поисках огней жизни я шел по путям
науки. Теперь начался постепенный поворот на путь обще
ственности. Этот поворот совершился не сразу и прошел
через ряд этапов, но в конечном счете он привел меня на
ту дорогу, которая стала столбовой дорогой моей жизни.
139
13. ГИМНАЗИЯ
По возвращении в Омск я стал по-новому присматри
ваться к окружающей обстановке. Не то, чтобы во мне
произошел какой-либо внезапный, крутой сдвиг, — нет,
этого не было. Основные линии моего духовного развития
оставались те же, что и раньше, однако лето в Кирилловне
и особенно роман Шпильгагена не прошли для меня бес
следно. Я сделал несколько шагов вперед по пути, кото
рым шел, и теперь многие вещи стали мне представляться
в ином свете, чем до того. Главная перемена состояла в том,
что во мне проснулось чувство к р и т и к и существующего
порядка. А отсюда, уже в дальнейшем, пришли протест
против этого порядка и участие в революционной борьбе за
его разрушение.
Впрочем, осенью 1898 года первое проявление моих но
вых настроений носило несколько пестрый и хаотический
характер. Я всегда много читал, но теперь я стал погло
щать книги и журналы целыми грудами. Никто не руково
дил моим чтением, и я спешно, упорно, в состоянии какого-
то перманентного умственного возбуждения, всасывал в
себя самые разнообразные мысли, чувства, образы, сведе
ния, факты из всех областей человеческого бытия. Проис
хождение вселенной, проблемы нравственности, вопросы
социальной борьбы, планетная система, молекулярное
строение тел, философия Сократа, искания Фауста, откры
тия Пастера, религия Магомета, симфонии Бетховена — все
это и многое другое совершало бешеный хоровод в моей
голове. У меня все время было такое ощущение, точно
меня привели к богатому столу, который ломится иод