мяться и обогреться, мы с четверть часа побегали по его
откосам и раза два подрались на кулачках. Потом мы ре
шили, что времени терять нечего, и пустились в обратный
путь. Опять перед нами были ветер, волны, быстро несу
щиеся, шумно сталкивающиеся льдины. Опять мы плыли,
кричали, гребли, отливали воду, пробивались через ледяные
преграды. И, наконец, после неимоверных усилий, волне
ний и борьбы мы пристали к омскому берегу, но уже на
пять верст ниже города.
День склонялся к вечеру. Мы бросили лодку и пошли
домой пешком через Загородную рощу. Когда мы прибли
зились к дому Марковича, в окнах уже зажигались огни.
Через заднюю дверь, чтобы не привлекать ничьего вни
мания, мы пробрались в комнату Михаила и по секрету
вызвали его сестру Леночку. Доброе лицо девочки искази
лось почти ужасом, когда она увидела нас: мы были
в грязи, в песке, и с нашей одежды на пол текли тонкие
струйки воды.
224
— Где вы были? Что с вами случилось? — в сильней
шем волнении воскликнула Леночка.
— Пожалуйста, ни слова старшим! — угрожающе про
говорил Михаил.
И когда Леночка поклялась честным словом, что она
будет нема, как могила, мы рассказали ей о нашей аван
тюре. После того в доме поднялась таинственная возня.
Леночка бегала к нам и от нас, таскала нам халаты и
сухое белье, кормила нас ужином и поила крепким чаем.
У Леночки было твердое убеждение, что крепкий чай есть
лучшее средство для предохранения от болезней.
Когда я уходил домой, Михаил с горестным видом про
стонал:
— Ну, а как же Иловайский?.. Чувствую, что завтра
провалюсь.
Но я был опьянен экзаменационными успехами и пото
му легкомысленно отмахнулся:
— Пустяки!.. Экзамены?.. Чепуха! Кривая вывезет!
На этот раз я оказался прав. На следующий день и я и
Маркович, несмотря на полное отсутствие подготовки, пре
красно сдали испытание по истории.
Остальные экзамены тоже прошли вполне благополучно.
Я больше всего боялся греческого языка. И действительно,
попавшийся мне по билету перевод отрывка из Софокла
представил для меня довольно серьезные лингвистические
трудности. Тогда я прибег к испытанному средству: в тече
ние двадцати минут, дававшихся каждому экзаменующему
ся на подготовку, я изложил в пятистопном ямбе пример
ное содержание отрывка (настолько-то я понимал текст) и
в результате получил пятерку плюс похвалы по адресу
моего «поэтического таланта».
И вот настал-таки этот незабываемый день: 1 июня
1901 года я окончил гимназию!
А еще через два дня были объявлены окончательные ре
зультаты испытаний. Все 22 ученика восьмого класса вы
держали выпускные экзамены. Мне же и Усову были
присуждены еще золотые медали. И не только медали!
Сверх того, нам обоим дали по экземпляру «Путешествия
на Восток» Николая II в бытность его наследником пре
стола — три огромных роскошно изданных тома с подха
лимским текстом и великолепными иллюстрациями. Этот
подарок был так тяжел, что, возвращаясь с гимназиче
ского акта домой, я должен был нанять извозчика.
225
В последний раз я обошел классы и здание гимназии.
Сколько в этих мрачных, неуютных стенах было пережито,
передумано, перечувствовано! Сколько зародилось новых
мыслей, трепетных надежд, горячих мечтаний!.. Мне сдела
лось грустно. В памяти невольно встали заключительные
слова из «Шильонского узника» Байрона:
Когда
На волю он перешагнул,
Он о тюрьме своей вздохнул.
Впрочем, это был лишь момент. На следующее утро все
окончившие собрались на главном мосту через Омь для
совершения традиционного в то время гимназического об
ряда: по данному сигналу все бывшие восьмиклассники со
рвали с своих фуражек серебряные гимназические гербы и
с громкими восклицаниями бросили их с моста в воду. Го
родские обыватели, сбежавшиеся на это редкостное зре
лище, хихикали и делали одобрительные замечания.
Дня через два после того ко мне зашел Маркович и
сказал:
— У меня, Иван, есть предложение: с нашей заимки в
город пригнали лодку... Соберем компанию и поплывем на
заимку по реке.
— Великолепно! — с энтузиазмом поддержал я Ми
хаила.
В тот же вечер молодая, веселая компания — Маркови
чи, их кузен Колчановский, я, Сорокин, Мариновский и
другие — всего человек десять — отплыли на большой, тя
жело нагруженной лодке из Омска. Ехать надо было свыше
ста верст, вниз по течению, и мы взяли с собой не только
надлежащее количество провизии, но также пальто, одеяла
и подушки для ночлега.
Это была совершенно изумительная поездка. До сих
пор она живет в моей памяти как одно из самых ярких
впечатлений моей юности. Да и неудивительно.
Все мы были на заре нашей жизни. Все мы только что
окончили гимназию и чувствовали себя, как птицы, выле
тевшие из клетки на волю. Все мы были очень молоды и
наивны, и будущее нам рисовалось в самых радужных
очертаниях. Оно казалось нам широкой, прекрасной аллеей,
по которой мы отныне спокойно и уверенно пойдем к ожи-
226
дающим нас успехам и победам. Все мы были полны на
строения свободы, радости, трепетного ожидания чего-то
интересного и замечательного, что должно случиться с
каждым из нас. Мы словно ходили на цыпочках, жадно
вглядываясь в туманящиеся очертания будущего.
А тут еще эта широкая, могучая река, вся горящая
в лучах заходящего солнца, эти тихо плывущие мимо нас
бескрайные степи, изредка пересеченные темными пятнами
далеких лесов, это залитое огнем высокое небо, в котором
уж начинают мерцать серебряные звезды, этот здоровый,
бодрящий, слегка пьянящий воздух, напоенный речной вла
гой и соками сибирской земли. Положительно, мы чувство
вали себя, как счастливые полубоги!..
Михаил, задумчиво сидевший на корме с рулевым вес
лом, посмотрел на меня и сказал:
— Подекламируй стихи!.. Так хорошо, что простым
языком как-то неловко разговаривать.
— Да, да, — подхватили остальные,—почитай что-ни
будь хорошее... Такое, чтоб за душу брало.
Я и сам был в поэтическом настроении. Поэтому л без
всяких отговорок согласился.
— Что бы вам такое продекламировать? — спросил я.
больше мысля вслух, чем действительно желая получить
ответ.
— Продекламируй что-нибудь свое, — подсказал Кол¬
чановский.
— Свое? —несколько нерешительно переспросил я.
Я не ломался. Мне просто казалось, что мои стихи бу
дут слишком слабы и грубы пред лицом этой чудной ве
черней природы. Но вся компания стала дружно настаи
вать именно на моем произведении, и я невольно сдался.
Я решил продекламировать песню, которую написал всего
лишь два дня назад, и слегка вздрагивающим от волнения
голосом я начал:
К далекому солнцу! В открытое море
Пусть пенятся волны кругом!
Мы песню свободы споем на просторе,
Работников песню споем!
Мы подняли знамя и выплыли смело
Из мрака нужды и обид.
Туда, где над бездной заря заалела.
Наш путь бесприютный лежит!
15*
227
Вот парус надулся, и берег проклятый
В синеющей дымке исчез, —
Теперь перед нами лишь бури раскаты,
Да волны, да тучи небес.
К далекому солнцу! Клянитесь, о братья,
Наш путь до конца совершить!
Клянитесь страданья, борьбу, и проклятья,
И голод, и холод сносить!
Клянитесь бороться с грозой непогоды,
С туманом в полуночный час!
Клянитесь, о братья. Мы — дети свободы!
Мы — воины страждущих масс!
Чу! гром прокатился... Запенилось море...
Ускорили тучи полет...
Завыл ураган в необъятном просторе...
То буря, то буря идет!
Смыкайтесь же, братья! Во мгле непогодной
Смелей ударяйте веслом.
Мы подняли знамя и с песней свободной
К далекому солнцу плывем!
Должно быть, потому, что эта песня, говорившая о
лодке, о свободе, о солнце, была слишком созвучна нашим
настроениям и нашей обстановке, моя декламация имела
большой успех. Мариновский, отличавшийся артистически
ми способностями, решил сразу же положить ее на музы
ку, и минут через двадцать вся наша компания уже хором
пела мою песню на мотив, симпровизированный Маринов¬
ским. Выходило не очень стройно, но зато здорово, осо
бенно в такт равномерным взмахам весел. Казалось, что
наша лодка действительно плывет к далекому солнцу по
широкой водной дороге, залитой пурпуром заката...
Когда спустилась ночь, мы пристали к небольшому пу
стынному острову и разбили походный лагерь. Развели ко
стер, варили уху, жарили шашлык. Потом пили чай и пе
ли песни — старые русские народные песни. Колчановский
сплясал камаринского, Мариновский показал лезгинку.
Было весело и подъемно. Потом, когда все немножко
устали и успокоились, пошли тихие разговоры. Гово
рили о том, что было у всех на душе, — о своем буду
щем. Высказывали надежды, делились планами и намере
ниями. Оба брата Марковича ехали в Томск: старший
изучать юриспруденцию, младший — медицину. Маринов
ский отправлялся в Казань на физико-математический фа-
221
Иртыш под Омском.
культет. Сорокин еще колебался и не решил окончательно,
кем быть: доктором или инженером...
Приближалась полночь. Мы не хотели оставаться на
острове до утра, а решили плыть всю ночь напролет. Ко
стер погас, вся пища была съедена. Мы вновь погрузились
на лодку и тронулись в путь. Вахту держали посменно.